— Ты Груша! — рявкнул я. — И не надо спорить. У нас впереди много дел, и пока я буду называть тебя Аполлинарией, нас всех могут сто пятьдесят раз убить. Поэтому ты и есть Груша. И все!

Она вдруг вроде как успокоилась. Груша, магистр многочисленных наук, пилот, гляциолог, девушка-кунсткамера, девушка-экскаватор, была растеряна и подавлена. Вроде бы. Такой она мне нравилась больше.

— Идем к кораблю! — прошипел я. — Скоро уже темно будет!

Мы дружно уставились в начавшие синеть тучи, после чего продолжили спускаться к «Ворону».

И чем ближе мы подходили к кораблю, тем неприятнее он мне казался. Углы заострялись, становились видны разломы в корпусе и трещины, из распоротого брюха натекла болотного цвета жижа, да так и застыла. «Ворон» был похож на старинный парусный корабль, выброшенный на берег, сгнивший и страшный. Или на кита, который сам выбросился, по своей глупости. Поломанный, искореженный, он еще напоминал скомканную проволоку.

А больше всего «Ворон» не нравился Колючке. Чем ближе к кораблю, тем придавленнее смотрелся наш дикобраз. Иголки прилипли к туловищу, глаза опять спрятались куда-то внутрь лба, а уши чуть ли не в рулончики свернулись. Колючка трясся, а потом и вовсе остановился.

— Ты чего? — спросила Груша. — Чего ты боишься, маленький?

— Он чует, что не все тут чисто, — объяснил я.

— Не бойся, я же с тобой буду… — не услышала меня Груша.

Но сколько ни ругалась Груша, сколько ни подталкивала вперед недоенота, идти дальше Колючка не хотел. И даже Барков не смог сдвинуть его с места, хотя применял самые что ни на есть чувствительные методы. В частности, он брал Колючку за ноздри и тащил, хватал за уши и тащил, за хвост тоже тащил, и даже, несмотря на протесты Груши, пинал иногда Колючку под круглый зад.

Колючка был непоколебим. Он растопырил все свои колючки, расставил все лапы и упирался, упирался, упирался. В конце концов Баркову надоело с ним бороться, и он плюнул. В прямом и переносном смысле слова.

— Сиди здесь, — приказал он.

Колючка свернулся в клубок, ощетинился шипами и принялся сидеть. А мы приблизились к кораблю.

— И где тут шлюз? — осведомилась Груша. — Или у мистических кораблей не бывает шлюзов?

— Ты же пилот, — снова напомнил я. — Ты должна знать.

— Этому кораблю двести лет, — ответила Груша. — Я не знаю, где у него люк.

— Можно пролезть в щель, — сказал Барков. — Тут много щелей, некоторые достаточно крупные.

— Я что, таракан, чтобы лезть в щель? — возмутилась Груша. — Сами лезьте в щель…

— Понимаешь, — по возможности убедительно заговорил я, — вход через шлюз может быть очень опасен…

— Я не насекомое! — топнула ногой Груша.

Барков пожал плечами и направился к самой крупной щели. Я за ним. Груша немножко побурчала и побрела за нами.

Однако, когда мы приблизились непосредственно к щели, то обнаружили, что она — не совсем щель.

— Ого! — покачал головой я. — Вот это да…

Дыры в борту корабля были прорезаны. Или пробиты, проплавлены мощными энергетическими импульсами. Я потрогал пальцем. Край отверстия был гладким, почти полированным.

— Чем, интересно, можно так продырявить корабль? — Груша тоже потрогала отверстие.

— Его расстреляли, — вдруг объявил Барков. — То есть пробовали расстрелять. Из плазменных пушек или еще из чего…

— Какие еще плазменные пушки? — вскинулась Груша.

— Из них метеориты расстреливают, — ответил Барков.

Странный он. Какие метеориты, на самом деле? Никто уже давным-давно никакие метеориты не расстреливает…

— Корабль расстреляли, — повторил Барков. — Его подогнали сюда, поставили на грунт, а потом расстреляли. Щедро стреляли, видно, что не для дела, а со зла. Пытаясь сделать больно.

— Какой-то вандализм, — пожала мощными плечами Груша. — Не думала, что в наше время кто-то может…

— Лезем вон в ту дыру, — указал Барков. — Я первый…

Колючка произвел издалека жалобный звук. И хихикнул.

Барков подпрыгнул, уцепился за край пропалины, подтянулся и исчез внутри.

Мне в зловещий корабль лезть не хотелось. Я уже один раз тут слазил в одно место…

— Что стоишь? — осведомилась Груша. — Штанишки обмарал?

— Хочешь постирать? — спросил в ответ я.

Груша сунула мне под нос кулак. Милая девушка, такой бы в детском садике работать.

Она подпрыгнула, повисла, оборвалась. И пришлось мне ее подсаживать. Ну, это если культурно выражаться. А если по-прямому, как выражались ребята на «Блэйке», ну, те, которые перебили своих родителей и потом устроили там мрак, то дело было так. Я встал на карачки, Груша взгромоздилась мне на спину и оттуда проникла в корабль. Мне она даже руки не подала, а спина моя чуть не треснула, между прочим, когда я ей помогал.

Мы оказались в небольшом помещении неизвестного назначения. Возможно, тут была каюта. Хотя сказать наверняка нельзя, внутреннее устройство «Ворона» весьма отличалось от привычного дизайна новых кораблей. Все тут было какое-то округлое и дырчатое, готическое, но в целом красивое. По палубе была разлита широкая коричневая лужа, и я в нее, разумеется, влип. Дернулся — ничего не получилось. Дернулся посильнее и выбрался с трудом, только с помощью Баркова. Жидкость была чрезвычайно вязкая и какая-то… полуживая, что ли.

Вообще вид помещения меня резанул как-то неприятно — стены здесь были странноватые. Как будто каюта грустно улыбнулась и замерла в самом пике своей улыбки. Возможно, это оттого, что корабль расстреливали. Температурные перепады, то да се… Но помещение точно нехорошо улыбалось.

— Дай нож, — попросил я Баркова. Тот понимающе сунул мне кинжал. Я резко попытался воткнуть лезвие в стену, но стена оказалась без подвоха — твердой. Видимо, на самом деле была оплавлена.

— А ты ее бодни, может, лучше получится, — ехидно посоветовала Груша.

И, насвистывая что-то, кажется, из Вагнера, отправилась в глубь корабля.

— Свистеть не надо, — шепнул Барков.

Но Груша чихать на его замечания хотела.

Она шагала громко и уверенно. Мы потащились за ней. Я потащился в прямом смысле, потому что каждый шаг мне давался с трудом — подошвы крепко прилипали к палубе, а за мной оставался черно-коричневый след. Так что я вынужден был даже остановиться и вытереть ботинки о стену. На стене остались малокрасивые разводы, но идти стало легче.

Я думал, что Груша будет обыскивать помещения в поисках пищи или полезных инструментов, но она ничем таким не интересовалась, двигала вперед, как ураган через Мексиканский залив. В силу традиции, рубки находились в носовой части, туда мы и направлялись.

Было светло (на старых кораблях стены, как северное сияние, полыхают чуть зеленым) и тихо. Ну, не считая шагов Груши. Ничего страшного вроде бы не было, но… Вот если бы вы побывали в объятиях кровати-людоеда, вы бы меня поняли. Мне все время казалось, что меня уже сожрали.

Мы быстро прошагали через длинный изломанный коридор и оказались перед полукруглой старомодной дверью.

— Закрыто. Я так и думала, — весело сказала Груша. Повернулась к Баркову и сказала: — Давай, полыхни.

— Что? — не понял Барков.

— Чиркани из бластера. По-другому не пройдем.

Барков постучал по двери. Даже звука не получилось.

— Не пробьет, — засомневался он. — Слишком толстая…

— Дай сюда! — строго произнесла Груша.

Барков молча протянул ей оружие. На всякий случай мы с ним отошли подальше.

— Куда тут нажимать?

— На курок.

Груша приложила оружие к плечу, долго целилась, потом выстрелила.

Дверь взорвалась. Грушу отбросило в нашу сторону, она сбила меня с ног и немного откатилась по коридору. Я думал, что она хоть немножечко повредилась, но нет, не повредилась — немедленно поднялась на ноги.

— Я же говорила… — Груша отряхнулась.

Я тоже поднялся. Поглядел на Баркова. Тот был совершенно равнодушен. Груша прошествовала мимо него, сунула ему бластер и скрылась в рубке.

— Пойдем? — глянул я на Петра.