Странной была эта зима. И странной была дорога. На первый взгляд — обычный тракт. Вьется от села к селу, от города к городу, карабкается на горбатые мостики, теряется в лесах и вновь выбегает на равнину. Лишь одно удивляло: на заснеженной дороге не было никаких следов. Снег лежал пушистый и неукатанный. Он желтовато поблескивал в лучах вечернего солнца. Куда же подевались санные поезда с бубенчиками и многочисленные путники, которые брели от одного постоялого двора к другому, где за грош можно было получить матрац, набитый соломой, и миску гороховой похлебки? Но пустынна была дорога.

И только совсем уже в сумерках на ней появились сани, груженные ящиками, крытыми обледенелой рогожей. Усталые лошади сбивались с шага. Рядом с санями шли высокий мужчина в шубе и юноша, худой и бледный.

В том месте, где дорога пересекла уже замерзшую реку Буг, мужчина остановился. Перед ним лежала безмолвная и пугающая пустынностью равнина. Но вдалеке, на невысоком, видимо искусственном, холме стоял острокрыший замок. Окна его неярко светились. В замке топили печи. Тоненькие, робкие дымки неподвижно повисали в застойном воздухе.

Не мираж ли? Не привиделось ли все это от усталости и отчаяния? Но так или иначе, мужчина повернул лошадей к замку. Они пошли прямо по снежной целине.

Около рва лошади стали сами.

— Эй! Люди! — крикнул старший.

Замок молчал.

— Есть кто живой?

На голос никто не отозвался. Тогда старший приподнял край рогожи, вынул из саней аркебузу и принялся ее прилаживать. Озябшие пальцы слушались с трудом. Порох сыпался из рога на снег. Но путешественник был упрям. Минут через пять он победил непослушную аркебузу, прицелился в маленькое слуховое окно на башне и высек искру. Выстрел вспугнул тишину и птиц. И мир вокруг внезапно ожил, наполнился звуками.

— Ты что? — хриплым человеческим голосом закричал замок. — В себе ли?

— Пустите погреться и переночевать.

— Ты зачем окно вышиб, збуритель?[1]

— Иначе вы не откликнулись бы.

— Мы сейчас не пускаем никого. Кругом зараза.

— Не тревожьтесь. Заразы не занесем.

— Почем знать? На обещания все горазды. Беду в доме оставите и дальше, другим горе понесете.

— Да мы два месяца в дороге. Если б суждено было заболеть, уже заболели бы.

— Как знать! Сегодня никому верить нельзя. Да и что за порядки — стрелять по окнам? Мы ведь тоже стрельнуть можем.

— Начинайте! — крикнул путешественник. — Поглядим, кто метче?

И принялся опять насыпать порох.

— Стой, дьявол! Сейчас откроем. Да ты подожди — цепи замерзли. Надо отогреть.

И в окне показалось бородатое лицо в шлеме.

Прошло еще полчаса, пока факелами накалили цепи, подняли ворота и опустили мост. Правда, с мостом все вышло не так гладко. Он все же не дошел до края рва. Хоть просвет был невелик, но лошади боялись идти. Их распрягли и почти насильно за узду втянули на мост. Потом вручную протолкнули и сани.

Путешественников ввели в зал. Здесь горел огонь. Пахло воском и полынью. Незаметный человек проскользнул к камину и бросил туда пучок сухой травы.

— Что жжете?

— Полынь и ромашку. От заразы. Воздух очищает.

— С лета приберегли?

— А то как же! Все запасено. Не ступайте на ковер, пока сапоги не оттают. Вон у вас даже с бород ручьи бегут. Сейчас пан справца[2] придет — будет вам.

Справца пришел. Он был торжествен, как парадный канделябр.

— Куда путь держите?

— Во Львов.

— Шляхтичи или холопы?

— Шляхтич я, если это важно, — ответил старший. — А замок-то чей?

— Его сиятельства графа Филиппа Челуховского.

— Хозяин есть?

— Он занят. Если шляхтич, то почему без сопровождающих? Странно это. Стреляете по окнам. Как знать, что вы не разбойники?

Старший путешественник сбросил прямо на ковер шубу и оказался в ладно сшитом сине-зеленом вамсе — полукамзоле немецкого покроя, правда уже несколько потертом. Но на то и дорога. Вамс был прихвачен замшевой перевязью. Значит, путешественнику приходилось иной раз носить шпагу и пистолеты. Возможно, они лежали в санях под рогожей. Старший путешественник усмехнулся и шагнул назад к шубе.

— Она ведь там, — пробормотал он. — Я и позабыл… — Затем протянул управляющему маленькую, свернутую трубочкой бумагу с печатью: — Читать умеешь? Только осторожней, не оторви печать.

Брови управляющего выгнулись двумя большими дугами, толстые щеки поплыли к ушам.

— Я доложу его сиятельству…

Его сиятельство принял путешественников в большой мрачной комнате на втором этаже замка. И здесь тоже горел камин. Пахло все той же полынью. Граф восседал в креслах, укутавшись в шерстяной плащ на меховом подбое. Его длинные ноги в мягких белых сапогах были протянуты к огню. В полуметре от сапог графа на маленьком табурете поместился молодой монах. Он читал вслух латинскую книгу, переплетенную в черную кожу.

Старший путешественник отметил про себя, что охрана замка говорила по-русски, справца — по-польски, а хозяин, как только что выяснилось, понимал еще и латынь.

— «В течение сего времени, — продолжал монах, не обратив внимания на вошедших, — не надобно употреблять много разной пищи и должно беречься вечерней, ночной и утренней прохлады. Плавающих или летающих птиц, поросят, старой говядины и вообще жирного мяса не должно есть. А напротив того, надо употреблять мясо не слишком молодое, не слишком старое. Должно есть похлебки, приготовленные с толченым перцем».

Граф поднял руку. Монах умолк.

— Садитесь сюда, к огню, — сказал граф, обращаясь к гостям. — По нынешним временам не до церемоний. Вам, кстати, тоже полезно послушать.

Рука вновь опустилась на колено. И монах тут же перевернул страницу:

— «Днем спать вредно, ночью можно спать до восхождения солнца или несколько подолее. При завтраке должно пить мало, ужинать в одиннадцать часов. Для питья же надобно употреблять светлое легкое вино, смешанное с пятою или шестою частью воды. Употреблять сухие или свежие плоды в вине не вредно, но без вина они смертельны. Из рыбы должно есть только мелкую или речную. Кто жирен, тот избегай быть на солнце. Деревянное масло употреблять с кушаньем смертельно. Столь же вредно беспокойство духа или гнева».

— Ну вот, — сказал граф. — Теперь мы знаем, что нам надо делать: не гневаться, любить ближних, все запивать вином и ждать лучших времен. На сегодня хватит. Ты свободен.

Монах молча поднялся, поклонился и вышел. Хозяин подвинулся поближе к гостям и стал внимательно разглядывать старшего. Это было бы просто невежливо с его стороны, если бы странной не была вся ситуация: двое дерзких осадили неприступный замок и даже стреляли по окнам. Более того, они в конце концов заставили опустить мост.

Граф перевел взгляд со старшего путешественника на юношу, некоторое время так же внимательно разглядывал и его, а затем сказал:

— Ну, что ж, я рад тебе и твоему сыну. Поможете скрасить мое одиночество. Поскольку мы с тобой оба в молодости были дуэлянтами, то нам будет о чем поговорить. Кроме того, ты иностранец, но хорошо говоришь по-польски. Следовательно, у тебя есть что рассказать о дальних странах, в которых я, может быть, не бывал. Впрочем, путешествовал я не один год, и удивить меня путевыми впечатлениями трудно. Наконец, мне просто любопытно поболтать со шляхтичем, который зарабатывает хлеб насущный собственными руками. Согласись, такое не каждый день случается. Все мы, чего греха таить, предпочитаем жить за счет других. Тем полезнее мне будет узнать, что толкнуло тебя, хорошо владеющего шпагой, человека образованного, сведущего во многих науках, заняться изготовлением оружия на продажу. Промотал поместье? Поссорился с покровителем?.. Ты, наверное, удивлен тем, что я так много знаю о тебе?