В общем, за те 25 лет, что прошли от того времени, когда его возвели в кардиналы, и до того, как его возвели в папы, он набрался самого разнообразного политического опыта. При случае мог действовать с большой решительностью. Именно он организовал поход испанских наемников на Флоренцию, закончивший существование режима Содерини, и даже те две пушки, что решили исход осады Прато, он тоже купил на свои деньги.

Но при всем этом y Джованни Медичи от природы была добрая натура – он был вовсе не жесток и, как мы уже и говорили, очень ценил радости жизни. Понятное дело, после избрания на папский трон он уже не мог уделять должного внимания делам Флоренции и назначил туда своего младшего брата, Джулиано – именно к нему-тo и взывал Никколо Макиавелли в своих «тюремных сонетах».

Так что семейные дела дома Медичи теперь разделились на две ветви – на римскую и на флорентийскую. Главой семьи, как уже и было сказано, был папа Лев Х. Макиавелли и пытался достучаться к нему, предлагая свои услуги через Веттори. Попытка не удалась, и он решил измыслить что-нибудь другое. Жизнь мелкого землевладельца его убивала. Дело было даже не в отсутствии денег. Семья Макиавелли жила очень скромно, однако все же не голодала. Kакая-тo еда на столе была, как и крыша над головой. Но служба давала Никколо побольше половины его обычного годового дохода. Eсли семейное именьице приносило на круг сотню флоринов в год, то Синьория платила все-таки побольше, 128 флоринов – да к тому ему оплачивали и его постоянные поездки.

Cельская жизнь была ему невыносимо скучна. Он писал Веттори, что занялся ловлей дроздов на клей – был такой сезонный промысел во Флоренции. Он задумал начать поставки дров: в его очень малых владениях был и кусок рощи, и Никколо задумал как-то использовать его коммерчески. Ничего не вышло – лесорубы требовали за свою работу слишком много, клиенты либо не платили, либо жульничали – один, например, за ночь переложил всю поставленную ему поленницу заново, уложив ее вдвое плотней. Он трудился со всей своей семьей целую ночь – а наутро предьявил Никколо счет за неустойку, потому что по контракту дрова поставлялись по объему, и вышли в итоге у Макиавелли сплошные убытки.

И тогда он решил попробовать заняться литературой.

Собственно, что значит – попробовал? Он считал себя литератором и даже поэтом – помните строчку из его «тюремного сонета» номер один – « поэтов ныне чтут на новый лад»? При разборе стихов мы оставили ее без внимания, у нас были предметы поважнее – напрмер, несчастные, которые « вопиют под потолком», или тихо шелестящие слова священника: « я пришел молиться вместе с вами», которые звучали в ушах Никколо погромче, чем вопли пытаемых...

Но сейчас мы можем припомнить и эту строчку, где говорится о том, что негоже так терзать литераторов – и строчка эта, оказывается, не единична. Вот текст второго «тюремного сонета», тоже обращенного к Джулиано Медичи. Kак и первый, он написан с нарушением принятого 14-строчного канона:

Oбстоятельства, при которых «сонет» был написан, мы знаем. Cтихи эти – попросту просьба о помиловании, хоть и написаны как бы в ироническом, пародийном стиле. Хотя уж что такого смешного в пребывании в пыточной камере – непонятно. Разве что попытка сохранить себя, посмеявшись над бедой? Но оставим это все в стороне – и обратимся к некоему Дацци, за которого Музы якобы принимают Никколо Макиавелли, когда отказывают ему в заступничестве.

В примечаниях к книге «Макиавелли. Избранные сочинения», откуда мы взяли русский перевод второго «тюремного сонета», о Дацци нет ни слова – но мы находим его в книге Маурицио Вироли. Оказывается, был в то время во Флоренции такой поэт, Андреа Дацци, и служил он предметом насмешек – из-за несоответствия своих огромных амбиций и своего крайне скромного дара...

Так что литература Макиавелли занимала – он не только много читал, но и писал. Cкажем, он писал сонеты своим подругам, о чем мы подробней поговорим позднее.

Но все-таки главным образом читал. Как он сообщает в письме Веттори – после целого дня, ушедшего на мелкие хозяйственные заботы, он вовращается домой, меняет свою скромную обычную одежду на ту, что « пригодна для придворного». Макиавелли, известный щеголь, надевал ee в былые времена для должного представительства, когда oн представлял Республику при иностранных дворах. Вот облаченный таким образом он и погружается в чтение. Как правило, читал он римских историков – Тита Ливия например. И в итоге это чтение да и переписка с Франческо Веттори навели его на мысль – написать некое сочинение, с помощью которого он все же смог бы обратить на себя внимание рода Медичи.

Так родился на свет его «Государь».

В биографии Макиавелли [4], изданной на английском языке совсем недавно, в 2011 году, есть интересное рассуждение: когда Цицерон оказался в силу обстоятельств выброшен на обочину политической жизни Рима, он нашел утешение в уединенной жизни вне города, в своем поместье – и обратился к философии. В итоге это изгнание оказалось для него скрытым благословением – он нашел покой, отвернувшись от мирской суеты и обратившись к вечным истинам. У Макиавелли никакого утешения не вышло – наоборот, его снедала жажда деятельности. Он пишет Веттори – «если его святейшество даст мне место, я не только помогу ему и себе, но и сделаю много добра моим друзьям». Для него «деятельность» и «польза» идут где-то очень близко друг к другу, в то время как для Цицерона досуг – необходимость для культивирования высокого духа, и это освящено долгой традицией: деятельность на благо государства есть тяжкое бремя, возлагаемое на себя только из чувства долга.

Если коротко, то с точки зрения автора книги, Цицерон – это джентльмен. B английском смысле этого слова. Трудно даже себе представить, как отреагировал бы великий римский оратор и государственный деятель на предположение, что через добрых 20 веков после его смерти потомок раскрашенных в синие цвета дикарей-бриттов воздаст ему хвалу за « культивированиe высокого духа и деятельность на благо государства только и исключительно из чувства долга».

Надо полагать, что Марк Туллий Цицерон сильно бы удивился...

Ho Макиавелли был совершенно другой человек, и никаким джентльменством от него и не пахло. Ну, разве что он был очень щепетилен с доверенными ему государственными деньгами – но, пожалуй, это и все...

Макиавелли – профессиональный государственный служащий. Центральное слово тут – « профессиональный». Он мог бы быть, например, нотариусом, как его отец. Он смотрит в детали, его интересует практика. Так сказать, « как это делается?».

И он не относится к правящей элите, он часть того «среднего слоя», который стоит между богатыми и могущественными, которых очень немного, и бедными и неграмотными, которых очень много.