– Я… Да, конечно, пошли…

– Только полотенце возьми из номера. Или покрывало. Я у выхода на пляж буду ждать.

– Я мигом! Мигом! – сорвавшимся голосом прошептал Кристиан и неуклюже чмокнул ее в щеку, больно боднув лбом в висок.

«Большой Билл» оказался вовсе не таким уж большим. Когда англичанин был сверху, ей в спину через полотенце больно давила кочка, когда он был сзади, она чувствовала, как о твердую землю обдираются коленки. Но терпела – сама напросилась, нельзя же вдруг взять и прерваться по этой причине, лишить парня удовольствия.

На обратном пути она сказала, что завтра улетает. Крис чуть не плакал.

– Оставайся! – молил он. – Переедем в другой отель! Ты ведь мэджик, ты супер!

Так пристал, что пришлось пообещать подумать.

Под утро, часа в четыре, Игорь стал хлопать, как ему казалось, очень тихо и незаметно, дверцей мини-бара. Когда он успокоился и заснул, Кристина встала, собралась и поехала в город. В девять открылось отделение «Аэрофлота», а в четырнадцать часов она уже летела домой.

До самой зимы она ни с кем не встречалась.

Только когда исчезают кошмары, наступает пробуждение. Никогда нельзя заставить себя проснуться во время сновидений – это происходит само. Он открыл веки и резко выпрямился на кровати. Посмотрел на часы – двадцать часов пятьдесят минут, все верно, солнце только что зашло. Повернул голову направо – тяжелые плотные черные шторы не могли пропустить и тоненький лучик света. Вообще-то, перед оконным стеклом были почти всегда наглухо закрытые стальные жалюзи, но механизм открытия приводился в действие с помощью электричества, простым нажатием кнопки, – а в этой стране рассчитывать на то, что в сети многоквартирного жилого дома никогда не произойдет замыкания или еще чего-нибудь подобного, было нельзя. Раз – и открылись стальные пластины сами по себе – мало ли? Старый добрый способ защиты от солнечных лучей не может устареть.

Он подошел к двери, открывавшей выход из спальни в глубь квартиры, набрал код на маленькой панели справа от нее, щелкнул замок, и тяжелая стальная дверь приоткрылась. Такая защита имелась на входе в каждую комнату. Также две двери, на расстоянии полутора метров друг от друга, были установлены на входе в саму квартиру, еще одна отделяла пространство между лифтами и площадкой. Он, собственно, и приобрел две смежные квартиры не потому, что хотел сделать из них одну огромной площади – от лишних метров пользы не было – а чтобы иметь, на всякий случай, еще один рубеж обороны.

Конечно, человек, особенно за последние столетия, очень поумнел, и если кто-то захочет сюда проникнуть, ничто его не остановит, но хозяину было нужно всего лишь время. Если человек придет сюда утром, он немало часов потратит на то, чтобы вскрыть все двери, потом обезопасить себя от усыпляющего газа, автоматически подаваемого при проникновении в то самое маленькое пространство между двумя входными дверями, потом еще вскрыть дверь в одну из комнат, в которой будет находиться хозяин – тогда уже наверняка наступит вечер. А когда снаружи нет солнца, он спокойно откроет окно и спустится по стене – вряд ли человеку придет в голову сторожить еще и окно на двенадцатом этаже. И он тихо перейдет в другое убежище. В Москве у него таких убежищ два. Больше иметь ни к чему – если тебя найдут, можно только переждать, а потом покинуть и город, и страну. За годы странствий он углублялся все дальше и дальше на восток, не сказать, что Россия ему очень нравилась, но осесть в Китае или в Японии, несмотря на всеобщую глобализацию, тем более имея европейскую внешность, ему не очень хотелось. Разве что уж действительно припрут к стене.

Но он – отступник, никто не знает, что он здесь, и никогда не узнает.

Он зашел в ванную и недолго плескал себе холодную воду в лицо – лишь бы скорее проснуться, представители их племени не любят воду. Душ – только перед выходом на улицу, и то не больше пяти минут.

Вытерся полотенцем, зашел на кухню. Все сверкало чистотой и белизной – мусору здесь взяться было неоткуда. Половину помещения занимали два огромных холодильника. Человеку не нужно было расщеплять атом, чтобы подтвердить свою гениальность, достаточно было всего лишь изобрести холодильник. Два биомедицинских MDF 436, изготовленных умными японцами из «Sanyo» для банков крови, позволяли поддерживать постоянную температуру +3 градуса по Цельсию – при ней плазма и форменные элементы не сворачивались и не портились, сохраняя все свои свойства в течение двадцати одного дня. Годилась кровь и для переливания умирающему, и для питания. Потом она приходила в негодность, становилась серо-бурого оттенка, теряла прозрачность, в ней начинали появляться хлопья. Запасы он пополнял в НИИ скорой помощи имени Склифосовского, у дежурного врача Коли Вершинина, жадного и глупого. Но если глупость поддерживает трусость, то жадность заставляет о ней забыть – Коля понимал, что продавать за наличные примерно пятнадцать литров эритроцитной массы каждые три недели странному ночному субъекту – это ненормально, но щедрое вознаграждение гасило желание задавать вопросы.

На случай непредвиденных обстоятельств имелся медицинский криогенный морозильник Haier DW 40 L188 для крови, где та могла храниться до нескольких месяцев – температура минус 40 градусов по Цельсию давала эту возможность. Донорская кровь только утоляла голод, поддерживала существование, но не приносила наслаждения. Когда высасываешь кровь еще живого человека, в мозгу будто расцветает цветок, сверкают искры, все тело словно получает электрический заряд, исчезает ноющая боль в членах, на какое-то время ты воспаряешь над миром. Ты начинаешь ощущать присутствие каждого существа в радиусе километра, даже самого ничтожного насекомого, твой глаз становится как у орла, слух – как у совы, обоняние – как у волка. Силы увеличиваются в десятикратном размере, но главное – исчезает этот ноющий, изматывающий голод.

Свежая кровь должна быть раз в неделю, если ее нет, ты все равно не можешь умереть, но тело иссыхает, кожа покрывается пятнами, появляются признаки тления, плоть начинает вонять, глаза вваливаются, кожа на лице обтягивает торчащие скулы, губы утончаются и открывают острые зубы, готовые в каждую секунду впиться в вену любого живого существа… Последнего человека ради крови он убил пятьдесят четыре года назад, хотя и дал себе зарок закончить с этим гораздо раньше. Но шла война, его убежище разрушили, он прятался под развалинами – и голодал. Когда разум помутился и сил терпеть больше не осталось, он вышел на охоту – как столетия назад, когда не приходилось обращать внимания на угрызения совести и нужно было лишь следовать советам Наставника, убедившего его в праве отнимать жизнь у людей. Праве высшего существа.

Попавшийся ему тогда человек был немецким солдатом, и когда вампир насытился, то лишь посмеялся – убийство можно было счесть за помощь его исторической родине, хоть он и превратился в ЭТО, все же по происхождению считался французом.

Во время второй мировой войны Филипп часто клял себя за то, что не эмигрировал в США – Австрия стала откровенно ненадежным убежищем, но преодолеть свойственный его племени страх перед путешествиями так и не смог. Хорошо, что по совету Наставника еще до вступления Гитлера в Польшу он обратил свой капитал в золото и отправил его за океан, разумно не сообщив, кому именно он его передал. Война увеличила количество бродяг и бездомных, пищи появилось много, но он уже перестал убивать и довольствовался донорской кровью. Однако добывать ее становилось все сложнее и сложнее, а в апреле сорок пятого безрассудное упорство генерала Велера дало русским повод покрыть реактивными снарядами всю площадь в три квадратных километра, которую занимали войска пехоты безумного вояки вперемешку с остатками шестой танковой дивизии СС и мотоциклетной ротой. Самонадеянные насмешки представителей их племени над глупым человеком относились к очень давним временам. Их не пугали стрелы, мечи, а затем – пули, но снаряд «Катюши» мог бы разорвать его тело на сотни мелких частей, и уже не было никакой необходимости протыкать ему сердце и отделять голову от туловища. Он не выходил из подвала, пока длилась бомбардировка, и если бы не подземные ходы, ведущие к реке, так бы и остался под обломками замка.