Президент подпрыгнул:

— Сколько?

— Шесть миллиардов двести миллионов евро. Сюда входят убытки 2007 года, которые мы не полностью учли.

Топ-менеджеры за столом хранили подавленное молчание.

— Это всё?

— Честно говоря, — пробормотала новая руководительница службы коммуникаций, — самое время во всем сознаться…

Президент закатил глаза:

— Спасибо за совет, Мари-Сесиль. Действительно отличная идея. На данный момент у нас больше нет, надеюсь, скелетов в шкафу?

Директор юридической службы задергался:

— Напоминаю вам, господин президент, что у нас имеется недвижимость на набережной Корниш в Марселе…

— А это еще что за дрянь? — завопил человек, настоявший в свое время на ведении дел с Omega фондом, не отличающимся особой щепетильностью в выборе методов управления.

— В общем, мы приобрели вместе с одной американской инвестиционной компанией около тридцати зданий в хорошем месте, к востоку от старого порта. Тогда это казалось многообещающей сделкой…

— Ну и?.. — пролаял Номер Один.

— Реставрация некоторых домов немного запоздала, а другие удалось продать не совсем за те деньги, в которые они оценивались. В реальности нам бы нужно по-хорошему зарезервировать где-то девятьсот миллионов евро.

— Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! — воскликнул президент с непривычной для нас развязностью.

Обмен мнениями в ходе этого устрашающего совещания раскрыл мне глаза на многое. Наш Банк, как и его конкуренты, делал ставки, словно в покере. И когда он проигрывал, что случалось все чаще и чаще, то пытался выправить положение, удваивая их. Система слетала с катушек и полностью ускользала из-под какого бы то ни было контроля. Сложив цифры, которые мне полагалось знать наизусть, я получил сумму, показавшуюся мне поначалу нелепой.

— А есть еще сырье…

Это глава департамента деривативов и новых рынков воспользовался возможностью подсунуть нам очередную бяку. На этот раз потрясение испытал, похоже, финансовый директор.

— Вот так новость!

— Ну да, я тебе уже намекал пару дней назад. В начале года мы поднялись на какао…

— И?..

— И мы сыграли на понижение. Мы думали, что на рынке еще остались излишки, в частности по поставкам из Кот-д'Ивуара, страны, которую наш трейдер хорошо знает… Но, к сожалению, произошла ошибка. Сейчас цены повысились на сорок процентов, и даже если рынок успокоится, 2008 год закончится на росте в двадцать — двадцать пять процентов…

— И во сколько нам обошлась эта маленькая забава?

— Четыре миллиарда триста, господин президент, как я вам сообщил на прошлой неделе в вашем кабинете…

Финансовый директор решил прояснить ситуацию на собственный лад, не утруждаясь излишней деликатностью.

— Что до меня, то я впервые слышу об этой истории с какао. Но цифра мне представляется достаточно большой… Если сложить цены всех разнообразных бедствий, о которых здесь упоминалось… так, сейчас… ого, мой калькулятор не справляется… и это плохой знак! Ладно-ладно, я просто хотел немного разрядить атмосферу… Есть… Сумма составила пятнадцать миллиардов сто миллионов!

Присутствующие окаменели

— Пятнадцать миллиардов! — потрясенно повторил Номер Один. — Но это же практически Credit Lyonnais во времена несчастного Аберера[48].

Сравнение не слишком лестное для штаба Банка.

— Если мы включим это в годовую отчетность, наше отношение оборотных активов к задолженности свалится ниже семи процентов, — промямлил финансовый директор. — Возникнет опасность вхождения в зону риска. Похоже, Берси составляет план поддержки: значит, надо побыстрее занять очередь в кассу…

Президент прервал его:

— Никогда! Слышите, вы все?! Пока я жив, ни сантима из денег налогоплательщиков не попадет в кассу нашего учреждения, даю вам слово! И поверьте, нашему правительству так называемых несгибаемых не удастся в ближайшее время заставить меня поменять точку зрения!

Он малость припоздал со столь мужественным заявлением. Неожиданно мне пришло в голову, что за несколько лет эйфории мы подвели Банк к краю пропасти. И заодно, возможно, всю страну.

Пятница — хороший день. Начиная с половины пятого кабинеты постепенно пустеют. В здании остаются только директора да иногда несколько сотрудников, желающих проявить усердие или воспользоваться наступившим спокойствием, чтобы наверстать упущенное за неделю.

Мне нужно было срочно рассортировать мейлы, накопившиеся за два дня. Подготовка к квартальному отчетному собранию потребовала больше усилий, чем я рассчитывал. Моя задача — отбор и изощренная гримировка наших убытков для предъявления сведений журналистам и финансовым аналитикам, которые не преминут наброситься на нас. Да и внутри Банка нужно добавить уверенности и руководящему составу, и рядовым сотрудникам, в особенности если конъюнктура будет по-прежнему ухудшаться. Однако самая серьезная проблема заключалась в том, что мои отношения с президентом продолжали портиться и причин я до конца не понимал. Может, стоит поговорить с ним и прояснить ситуацию? Честно говоря, мне не хватало ни желания, ни смелости.

Впрочем, я также подумывал о доводке деталей своей поездки в очаровательное княжество Андорра. Было 5 сентября. В ближайший понедельник мне предстояло открыть для себя это гостеприимное место, которое впишется — возможно, быстрее, чем я думал, — в мой собственный план выживания. Но для начала следовало проконтролировать выполнение мер предосторожности, которые я обычно принимал в случае подобных поездок.

Роль Номера Два в Банке вынудила меня составить четкий свод правил безопасности. Я имею в виду те, которые регулировали наши отношения с внешним миром — с нашими экзотическими филиалами, чьи названия умолчу. Опыт приучил меня к бдительности индейца на тропе войны. Воспоминания об Эрике Б., добросовестном управляющем частными счетами, который покончил с собой еще до моего прихода в Банк, убедили меня в том, что никакая предусмотрительность не бывает излишней. Я тщательно выложил все содержимое своего бумажника на стол, как обычно пустой: ни одной папки или компрометирующей визитной карточки, ни одного внутреннего документа или черновика устава доверительного собственника (такие компании-ширмы мы предоставляем в распоряжение наших лучших клиентов). Ничего нельзя оставлять на столе. Совсем ничего. Для очистки совести я извлек ежедневник, где фиксировались мои встречи. Инструкции, которые я обобщил во внутрибанковском пособии по конфиденциальности, недвусмысленно гласили: категорически запрещается выезжать за границу со служебным компьютером, в котором могут быть компрометирующие данные. Старые добрые ежедневники обретали в этом контексте новую жизнь. Тот, что сегодня был у меня с собой, я называл "специальный таможенный". Иными словами, это была очищенная версия оригинала. Значительная часть клиентов в нем вообще не фигурировала: те, кто держал незадекларированные счета в нашем швейцарском филиале. Другие клиенты, также решившие бежать от налогов, имели при этом вполне официальный счет в одном из наших брюссельских или лондонских филиалов, однако их тоже следовало защитить. Наконец, я общался напрямую с рядом нерезидентов Франции — с иностранцами, которые доверяли нам слепо или почти слепо и для которых Банк был своего рода святилищем.

В нашей среде известны имена коллег из других финансовых учреждений, у которых конфисковали ежедневник, и в результате им пришлось выдержать многочасовые допросы на границе. Поэтому мы дисциплинированно придерживались жесткого правила: путешествовать только с зашифрованными документами или с фальшивыми записными книжками. Лично я использовал следующую систему: дубликат моего парижского ежедневника хранился в кабинете директора наших зарубежных филиалов, в сейфе, к которому только он имел доступ; свои встречи я, конечно, назначал из Парижа, но по особой телефонной линии, зарегистрированной в France-Telecom на имя посреднической конторы по торговле сырьем, — уловка, квалифицированная нашим главой юридической службы как довольно невинная.