В Париже большие французские банки долгое время полагали, что они переживут бурю, никак от нее не пострадав. Моего президента, как всякого генерального инспектора финансов[39], неудержимо притягивали задачи, с которыми он не мог справиться. Поэтому трюк под названием "ипотечное кредитование" увлек его с самого начала. Глава нашего нью-йоркского филиала Тони Кассано с истеричными нотками в голосе описывал нам fantastic opportunities[40], открывающиеся перед этими довольно загадочными инструментами. Он писал записку за запиской, каждый божий день осаждая нашего президента. Одним из главных совещаний в Банке был директорат, на который раз в месяц собирались happy few и авантюристы, руководившие нашими крупными филиалами. По окончании пламенного выступления Тони, из которого следовало, что заокеанские прибыли Банка просто взлетят вверх стрелой, президент, человек, обладающий, между прочим, осторожностью змеи, все же ввязался в авантюру. Конечно, оставались обязательные для выполнения "процедуры". Оценка рисков и прочее. Что же произошло в действительности? Наш франко-итальянец бросился на приманку, потом заразил нас своим энтузиазмом. И соответственно, своим ослеплением. В 2007 ГОДУ обязательства Банка по деривативам и продуктам секьюритизации достигли значительных размеров.

Когда на директорате я попытался привлечь внимание к тому, что мы берем на себя излишние риски, Номер Один публично отчитал меня: "Проблема Дамьена в том, что он рассуждает как бухгалтер. Бухгалтеры — люди полезные, однако они не умеют мечтать!" Присутствующие раболепно захихикали. А я заткнулся. Зря. Однако, проработав столько лет в одной конторе, постепенно утрачиваешь желание геройствовать.

Следует заметить, что, начиная с определенного момента своей карьеры, сталкиваешься с немалым количеством трупов. Среди них — фавориты, впавшие в немилость: это, пожалуй, самая распространенная категория. Сколько раз я имел дело с заместителями, которые предположительно должны были мне помогать, но на деле, как оказывалось, рассчитывали меня заменить. Таких было трое. Или четверо? Уже не помню. Знаю лишь, что я в этих случаях затаивался, подсадные утки начинали верить в свою счастливую звезду и в конце концов непременно делали какую-нибудь глупость. Часто они общались с журналистами. Ссылка в Les Ecbos или Investir могла проскочить, но следующее интервью в Le Monde или Le Figaro уже оказывалось фатальным. Такая тактика всякий раз доказывала свою успешность.

Еще один распространенный случай — когда менеджер принимает слишком близко к сердцу доверенное ему досье. Амбиции быстро перерастают в манию величия, пресловутое досье превращается в смысл жизни, и менеджер теряет ориентиры. Благородная ветвь Банка — я имею в виду, естественно, департамент слияний и поглощений — часто притягивала подобных персонажей. И вот они уже приходят в экстаз от идеи слияния ЕDF[41] и Veolia[42], Peugeot и Renault. Ну просто потрясающая идея! Понадобилось унизительное вето правительства, чтобы нейтрализовать их энтузиазм. Тем не менее в течение полугода или более их услуги оплачивались по высшим ставкам. К тому же они еще и сеяли смуту, критикуя на директорате наше прохладное отношение к гениальной идее. К настоящему моменту они тоже ушли в прошлое.

Впрочем, среди жертв, павших на поле боя за честь Банка, были и достойные люди. До сих пор вспоминаю одного такого, встреченного в 1980 году на стажировке. Его звали Эрик Б., и он оказал на меня большое влияние. Эрик Б. руководил департаментом управления состояниями и лично знал большинство богатых клиентов Банка. Этот человек, отличавшийся примерной добросовестностью и педантичностью, наилучшим образом защищал их интересы в Париже, Люксембурге и Швейцарии. Наш тамошний филиал, связанный с парижской штаб-квартирой, подчинялся тем не менее швейцарским законам, в частности в таком важном аспекте, как банковская тайна. Годы спустя одна из бывших секретарей Эрика Б. рассказала мне, как действовал ее начальник. И я постепенно понял, на чем основывалась его система, превратившая это подразделение в подлинную крепость. Суть в том, что Эрик Б. никогда не отчитывался ни перед кем, кроме президента.

А потом, в один прекрасный день ближе к концу правления Жискара, случилось немыслимое. Часть истеблишмента уже осторожно переходила под знамена Миттерана, стопроцентного оппозиционера, человека левого блока, как тогда говорили. На самом деле оказываемая ему поддержка сводилась к организации нескольких ужинов и выписке чеков. Однако у Жискар д'Эстена, персонажа мстительного и озабоченного развитием ситуации, а может, у кого-то из его приближенных родилась блистательная идея: устроить таможенную облаву. Где именно? В святая святых Банка — кабинете Эрика Б. Решение было принято, и акцию осуществили с редкостной эффективностью. В конце 1980 года рано утром (эти люди были отлично информированы) около двадцати проверяющих ворвались в Банк. У Эрика Б. был на втором этаже маленький, облицованный панелями кабинет, из окна был виден сад с лимонными деревьями — восхитительный внутренний дворик под огромной стеклянной крышей, что позволяло ему следить из кабинета за перемещениями сотрудников.

Это был первый случай прямого вторжения французского государства в такое крупное учреждение. С руководителями нашего Банка обошлись как с главами наркокартеля! Вскоре один из проверяющих нашел в ящике стола черную записную книжку. Согласно рассказу бывшей сотрудницы Б., в этом блокноте было все: имена клиентов, суммы, депонированные в Банке, цифры снятых наличных на протяжении многих лет, коды клиентов, иногда их псевдонимы, имена близких людей, не являющихся членами семьи и получающих регулярные выплаты, и, наконец, тайные маршруты всех этих невидимых денег. Тогдашний президент Банка, напуганный до смерти, повел себя абсолютно бесчестно, едва протестуя и изображая фальшивое негодование. До прессы дошли лишь приглушенные отзвуки этого события. А те журналисты, которые обо всем знали, не проронили ни слова. Потому что брат Эрика Б., Жан Б., был вполне влиятельным человеком — директором самого серьезного финансового еженедельника того времени. Будучи человеком компетентным и честным, он располагал немалым капиталом симпатии среди собратьев по профессии. И журналистское сообщество предпочло промолчать, чтобы не добивать коллегу, попавшего в трудное положение.

Тем не менее история закончилась плохо. Эрик Б., раздавленный чувством вины за нарушение профессионального долга — по крайней мере, так он это воспринимал, — покончил жизнь самоубийством, не в силах снести косые взгляды клиентов и немые упреки дирекции, которая, по сути дела, предала его.

Его смерть окончательно раскрыла мне глаза на правила игры: да, я должен служить, причем как можно лучше, делая все, что в моих силах. Но никогда не жертвовать собственными интересами ради интересов Банка.

Постепенно, за годы работы, моя личная философия становилась все более отточенной: да, конечно, служить — но при случае не забывать и себя обслужить.

Все напоминало праздничный детский утренник. Но не какой попало: здесь собрались детки из шикарных кварталов, весьма обрадованные встречей в Елисейском дворце. В этот день я согласился прогулять абсолютно бесполезное совещание с директорами наших филиалов — будто я не знаю, что там происходит! — чтобы подменить президента на вручении ордена Почетного легиона нашему товарищу из финансовой инспекции. Торжество стартовало уже на крыльце. Гостей встречали четыре жандарма в парадной форме. Контроль был самым серьезным, с предъявлением удостоверений, рамкой металлодетектора и деликатным ощупыванием, если возникали сомнения. Затем один из военных при параде проводил меня вверх по лестнице, передав с рук на руки дежурному привратнику, который повел меня дальше. Чем ближе я подходил к парадному залу, тем отчетливее выделялись из общего шума отдельные голоса, причем некоторые были мне знакомы.