— Вот и все. Как тебе не стыдно, Молино! Тебе было лень вникнуть в тему. Ты написал первое, что тебе пришло в голову. Я махнул на тебя рукой, а то показал бы это директору.

Смотри, что написали другие ученики, Пети, Бельмон. Вот послушайте, как прекрасно пишет Морель:

— «Нет разумных причин думать, чтобы рабочий нашего времени, получая высокую плату за свой труд, не мог накопить себе хотя бы небольшой запасный капитал. Весь вопрос, как это сделать, сводится к умению обуздывать свои желания, к умению отказывать себе в лишнем и соблюдать должную экономию в частной жизни. Привычка обуздывать свои желания — вот главное, что должно себе усвоить. Усвоив это качество, мы избегаем…» — Вот видите — красивый слог, и видна мысль.

— Но он все списал, — толкнула меня Габи, — я это видела.

Молино очень любил отца, поэтому он написал такое сочинение. Это, пожалуй, единственный из нашего класса, кто по-настоящему уважает родителей. Обычно все боятся отцов, но не дружат с ними, никогда не спрашивают советов и не обращают внимания на матерей.

Отца Габи я видела. Это был для меня несчастный день. Я была приглашена семьей Перье к обеду. Но я опоздала на полчаса. Когда я пришла, все сидели уже за столом. Г-н Перье очень холодно со мной поздоровался, и обед прошел при гробовом молчании. Он меня возненавидел за мою неаккуратность и просил никогда меня больше не звать.

Это — небольшой человек с усами и лысиной. У него брюшко. Он старомодно одет.

Сейчас ему лет пятьдесят. Он инспектор кадров в Управлении колоний или что-то в этом роде. С тех пор как он стал получать довольно большое жалованье, г-жа Перье гордится своим мужем.

— Когда мама вышла замуж, он был только секретарем по налогам. Ему приходилось ездить по деревням — он служил в Марокко, потом на Мадагаскаре, в Гвинее — и выбивать из негров налоги. Он переболел всеми лихорадками. Он говорит, что часто был в опасности — ведь негры не очень кротки.

Габи и Сабина родились в колониях. Но наконец через своих друзей г-н Перье начал повышаться по службе. Теперь он достиг предела своих желаний. Его отправляют в здоровые колонии, и он там живет в многомесячных командировках. Сейчас он приехал из Туниса. У него там дом, много прислуги. И несколько черных детей. Он это рассказывал жене. Господин Перье привык к чернокожим — это животные, но с ними легче жить. В Париже ему скучно, к тому же надо ходить в министерство и работать. В Тунисе он — начальник. Ему не надо приспособляться. В Париж приятно приезжать иногда. Жить надо в колониях.

Вот и все, что я знаю о родителях моих товарищей.

В первую зиму в Лотарингской школе я поступила в герлскаутский отряд. Я еще новенькая, «голубенькая». Я выдержала вступительное испытание. Дала клятву: «Верю в Бога, в семью, в родину». Надо было объяснить смысл клятвы. У нас не религиозная секция, но мы повторяем эти три слова, потому что они входят в правила. Начальница отряда спросила у меня:

— Что такое Бог?

— Но я же не верю.

— Но какой твой Бог?

— Мой бог во мне.

Она осталась довольна. Перед костром я подняла три пальца и сказала: «Бог, родина, семья». Теперь я имею право носить костюм хаки с голубой звездочкой. Я готовилась к экзамену второго класса.

Для этого я учу:

Герлскаутка должна быть доброй к людям, зверям и растениям.

Герлскаутка должна подчиняться родителям, начальнику и законам.

Герлскаутка никогда не должна врать старшим.

Она должна совершать от одного до трех добрых дел в день.

Уметь пробежать двадцать минут по пересеченной местности.

И так две страницы.

Кроме того, я должна знать разные узлы, должна уметь варить обед, разжечь костер тремя спичками и еще много других вещей. Тогда я получу две звездочки.

Мы собираемся обычно по субботам, вечером, и занимаемся дыхательными упражнениями и мускульным спортом, варим себе ужин, плетем корзинки и выпиливаем рамочки для фотографий. А главное — поем.

Мы поем такую песню:

И еще такую:

По воскресеньям мы ездим за город.

Начальница отряда — американка. Из-за этого у нас все проще, чем у других, и нас не любят другие секции. На генеральном смотре всех герлскауток Парижа наша секция отличалась тем, что у нас было пять неформенных костюмов. Шеф герлскауток мадам Вольтер приехала к нам и сделала всем выговор. На спортивных состязаниях мы не получили ни одного приза.

Каждый патруль ведет журнал посещений, добрых дел и гигиены. (Кто открывает на ночь окно, кто каждый день купается.)

Я уговорила Габи поступить к нам. Это было в первый месяц, когда я была увлечена отрядом.

Я напомнила ей о ее любви к спорту.

— Да, но мне не нравится костюм. И потом все эти обязательства. Кроме того, все скаутки некрасивые. Они не имеют права мазаться.

У нас есть специальный магазин, где можно купить все нужное для скаутки; звездочки, костюм, кастрюли, песенник, правила. Скаутки любят туда ходить. Но там все очень дорого. Это — единственный магазин скаутских вещей в Париже.

В одиночку я стесняюсь ходить по улице в нашем костюме — если встретишь кого-нибудь в той же форме, надо поднять три пальца. И постоянно задирают мальчишки. Особенно плохо, если нарвешься на «моном».

Моном — это значит вот что:

По воскресеньям или в свободный день ученики из всех лицеев собираются вместе. Потом шеренгой, держась за руки, они носятся по улицам. Иногда переряжаются. Горланят песни:

Они хватают девочек, заставляют их идти вместе, целуют, ходят по кафе, по музыкальным автоматам, переполненным любителями музыки, орут, не давая посетителям дослушать пластинку. Стоит страшный крик, потому что посетители, которым придется вторично опускать двадцать пять сантимов в автомат для прослушивания, возмущены.

Моном не запрещен, поскольку он не мешает уличному движению.

В женском лицее о нем говорили как о чем-то ужасном. В Лотарингской школе — это нормальное явление. В каждом классе существует мальчишка, который извещает других о месте монома.

Мое увлечение скаутским отрядом скоро начало остывать. После того как первые испытания были сданы и необычность прошла, скаутские занятия стали казаться удивительно однообразными. Опять завязывание узлов, ориентировка без компаса, пение, рассказ о благонравном патруле «волка», плетение корзин.

В отряде были ученицы разных школ. Разных районов. Это были дочери лавочников, нотариусов, зубных врачей, мелких фабрикантов, журналистов из «Улыбки» и «Недели». Они верили в Бога и мечтали о муже-американце.

Летом, когда мы поехали в лагеря, я оказалась самой младшей. Всем было по восемнадцать-девятнадцать лет.

По воскресеньям все ходили в церковь в соседнюю деревушку. Вскоре к нам стал приезжать на мотоциклетке священник. Он был красив и произносил увлекательные проповеди. В него влюбились все скаутки. Вечером, засыпая, я слушала, как девушки мечтают о будущем муже. У некоторых уже были женихи. Такие скаутки не желали участвовать в походах, заставляли младших варить обед.