— такова точка зрения Даниэля Андлера.

Можно не сомневаться, что такая реорганизация деятельности ученых завершится полным разрывом между социальными науками и обществом, дополнив их идейный аутизм истинно кафкианским бюрократизмом. Даниэль Андлер продолжает:

К сожалению, сторонникам организационных реформ, как мы слышали, «нечего добавить в том, что касается идей». В этом и состоит неутешительный ответ на вопрос, вынесенный в заглавие этого раздела, — ответ, одинаково очевидный и скептикам, и оптимистам.

В поисках оригинального интеллектуального проекта некоторые из моих собеседников начинают мечтать о перестройке поля социальных наук, о появлении новой дисциплины, которая изменит их облик. В наши дни, по мнению Оливье Монжена, должен произойти возврат к антропологии, которая в будущем превратится в совершенно новую дисциплину, в главную гуманитарную науку. Такая перемена обусловлена тем, что сегодня мы находимся больше не в логике эволюции или постепенного прогресса социальных наук, а в логике реформирования дисциплин, возвращения к основам, к вопрошанию об их изначальном значении. Речь идет, с точки зрения Монжена, о возврате к наследию тех, кто создавал антропологию ментальных структур: к Моссу, Дюркгейму, Леви-Строссу. Это — «возвращение к универсализму от релятивизма, затрагивающее все общество целиком».

Показательно, что для воображаемой новой дисциплины не удается придумать нового слова. Еще более показательно, что воображаемую новую дисциплину крайне трудно отличить от старой антропологии первой половины — середины XX в. не только с точки зрения ее проблематики, но и с точки зрения ее идейных истоков. Мечту о новой антропологии трудно прочитать иначе, чем как желание повернуть время вспять, как ностальгию по великой эпохе социальных наук. Но попытка увидеть «контуры новой дисциплины» — будущего социальных наук — разбивается о чувство реальности, об ощущение глубокой интеллектуальной стагнации[115].

Несмотря на общий интеллектуальный кризис, глубоко затронувший все гуманитарное знание, положение дел в философии может показаться выгодно отличающимся от положения в других дисциплинах. Такое впечатление может сложиться, если судить, например, по высоким тиражам книг по философии, у которых, очевидно, не переводятся читатели.

Сказанное вовсе не означает, что философия, в отличие от прочих гуманитарных наук, преодолела кризис: отсутствие новых идей ощущается здесь ничуть не менее остро, чем в других дисциплинах. Подъем интереса к ней вызван читательским спросом, а не ее собственным бурным развитием: в философии за последние годы не возникло никакого нового течения, с известностью которого можно было бы связать ее успех.

Понять резкий рост популярности философии в последнее десятилетие (о чем свидетельствуют и данные в области переводов[116]) на фоне упадка социальных наук становится жизненно важным и для социологов, и для коллег из других дисциплин. Их особенно задевает тот факт, что язык философии зачастую ничуть не более понятен для публики, чем их собственный язык, в усложненности которого часто ищут причины ограниченной популярности новаторов.

— утверждает Лоран Тевено.

Как известно, во Франции социальные науки отстаивали свое право на существование, в значительной степени противопоставляя себя философии и отвоевывая у нее территорию для своих собственных проектов. Отношения между философией и социальными науками с момента их возникновения и до конца 70-х годов XX в. описывались в терминах противостояния (несмотря на то, что основатели ряда школ — например, Дюркгейм, Леви-Стросс, Бурдье — получили философское образование, а их проекты были отмечены философскими интересами). В эпоху господства функционалистских парадигм отрицалась всякая потребность в дополнительной опоре на философскую традицию, поскольку марксизм, психоанализ и структурализм сами претендовали на исчерпывающее объяснение общества. Предлагая метод описания, каждая из этих парадигм старательно демонстрировала свою способность перейти от общих рассуждений к конкретному анализу и предложить комплексное объяснение отдельных явлений и событий. Такой интеллектуальный климат привел к тому, что в кругах историков, антропологов и социологов философия стала восприниматься как схоластика, отжившая свой век спекуляция, не имеющая никакого отношения к изучению социальной реальности.

Положение дел резко изменилось в последние годы. «Во Франции с конца XIX века и до 70-х годов было острое противостояние социальных наук и философии. Но сегодня это не так. Есть формы философии, которые признают проблематику социальных наук, например когнитивизм. В свою очередь, пренебрежение философией в социальных науках осталось позади», — считает Ж. Ревель.

Некоторые социологи оптимистично объясняют взлет тиражей философских книг сближением с социальными науками. По их словам, проблематика философии и проблематика социальных наук срастаются, и эра противостояния сменяется гармонией гуманитарного знания. Единственная проблема, которая при этом возникает, состоит в том, что участие социальных наук в этом движении навстречу философии ставит под вопрос их собственную идентичность.