– Смелый мальчик, – сказала Дженни, провожая первоклашку взглядом, – я чувствую себя виноватой. А ты?

– Она забрала мой новый телефон! Стерва! – злилась Соня.

– Вы чего застряли? – Кирилл сунул голову в опустевший зал.

– Влетит пацаненку, – заметил Егор, – но ничего, пусть привыкает.

Дженни вздохнула. Она очень расстраивалась, когда за их шалости наказывали других.

– Все засняла? – спросил Кирилл. Дженни грустно кивнула.

– Не кручинься, смуглянка, – Егор весело пихнул ее в бок, – будто мы в первый раз такое проделываем.

– А вдруг «Шрека» или «Гарри Поттера» запретят? – все так же грустно спросила Дженни.

– Пусть сначала всех педофилов переловят, – засмеялся Кирилл, – пойдем, – он потянул ее за руку.

– Куда?

– Послушаем, как нашего маленького борца за свободу Хогвартса наказывать будут…

От актового зала до кабинета директора было два с половиной шага. Кирилл подкрался к самой двери, тихонько приоткрыл ее, и четверо друзей жадно припали к щелочке.

Директриса сидела за огромным деревянным столом, украшенным искусной резьбой и стоящим на львиных лапах, и казалась маленькой, словно синичка в мороз. По ее правую руку злопыхательствовал режиссер.

– Я буду жаловаться! – сообщил Яичкин и ткнул пальцем в директрису. – Ваша школа – рассадник бандитизма! С младых ногтей приучаете!

– Как тебя зовут? Из какого ты класса? – спросила директриса, обращаясь к мальчику.

– Вася Заваркин, первый «А», – сказал парнишка и доверчиво посмотрел на свою молоденькую классную, которая держала руку на его плече.

Яичкин как-то странно замолчал. Директриса тяжело вздохнула.

– Мы можем вызвать в школу его родителей, – сказала она примирительно. – Я уверена, они возместят вам расходы на химчистку и принесут извинения.

– Не на… надо, – с трудом выговорил режиссер, – не надо его родителей. Я сам.

С этими словами он так стремительно вышел из кабинета, что ребята едва успели отскочить от двери. Яичкин пролетел мимо них к мужскому туалету.

– Уходим, – тихо сказал Егор.

Они развернулись и, не оглядываясь, сбежали вниз по широкой лестнице с деревянными перилами.

– Кто такие Заваркины? – спросила Соня, когда они оказались вне зоны видимости школьных властей. – Почему я не знаю?

– Что-то очень знакомое, – Егор нахмурил лоб.

– А Яичкин-то испугался, – заметила Дженни. Соня кивнула и задумалась.

Ребята вышли на залитый солнцем двор. Традиционно первого сентября в школе святого Иосаафа не проводили ни уроков, ни классных часов. Учеников распускали по домам сразу после общего собрания.

– Откуда ты знаешь о сказке про репку? – спросил Кирилл у Сони.

– Слышала от кого-то из своих, – пожала плечами та, – как и про книгу, написанную верующими сотрудниками ФСБ. Она называется «О пагубном влиянии «Поттерианы».

– Чего только не придумают, – вздохнула Дженни.

– Сегодня в пабе вечеринка в честь дня знаний, – Егор повернулся к друзьям. – Я пою, приходите.

– Нам нельзя, нам нет семнадцати, – выдала Дженни их традиционную фразу.

– Я вас проведу, – пожал плечами Егор, – как обычно.

В «Медной голове» действительно делали послабление для тех, кому уже исполнилось семнадцать. Им разрешалось посещение, но было категорически отказано в выпивке. Однако Егор улаживал и этот вопрос.

– Раскрасьте физиономии, чтоб никто и не подумал, что вы – школьницы, – съехидничал Кирилл, – я приду.

Кириллу уже исполнилось восемнадцать, и он не упускал случая подколоть девчонок.

– У меня балет, – обреченно произнесла Соня.

– Смотрите, – вдруг произнесла Дженни и указала куда-то в угол.

Крошечный мальчик-первоклашка, чудом избежавший режиссерского гнева, сосредоточенно рассматривал вывеску на фасаде школы. Вывеска гласила, что в конце позапрошлого века в здании школы святого Иосаафа размещалась женская гимназия.

– Малыш, ты как? – приблизившись к нему на несколько шагов, ласково спросила Дженни. – Все в порядке? Тебя не наказали?

– Я не малыш! – серьезно ответил первоклашка и с интересом посмотрел на Дженни. – Я – Вася Заваркин.

С этими словами он протянул Дженни чистую ладошку, которую та сердечно пожала.

– Очень приятно, Вася. Я – Дженнифер, – Дженни улыбнулась. – Приятно встретить в наше время хорошо воспитанного мужчину!

Вася со значением кивнул.

– Я маму жду, – продолжил он светскую беседу.

– Кто твоя мама? – заинтересованно спросил подошедший Егор.

– Журналист, – важно ответил Вася, – а вот и она…

Дженни обернулась и увидела высокую стриженную почти налысо женщину, выходившую из школы. На ней были квадратные хипстерские очки со стеклами без диоптрий, белая блузка, расстегнутая чуть больше, чем нужно, черные брюки-дудочки и черные кожаные балетки, стоившие целое состояние.

– Привет, – сказала она глубоким, чуть хрипловатым голосом. Она подала руку Дженнифер точно таким же снисходительным жестом, каким за минуту до этого сама Дженни пожала Васину ладошку. – Анфиса, – представилась она.

– Дженни, Дженнифер.

– Егор, – вставил реплику Егор, поглядывая на ее грудь.

– Ваши друзья? – Анфиса с усмешкой кивнула на Соню и Кирилла, стоявших в отдалении. Те смотрели на Анфису во все глаза. – Ладно, увидимся еще. Васька, пошли.

Вася помахал Дженни ладошкой и ухватился за штрипку брюк матери. Они вышли в кованые ворота со львом с факелом в лапе и пропали из виду.

– Красотка, – восхищенно прокомментировал Егор.

– О да, – поддакнул Кирилл.

– У тебя слюнка потекла, – насмешливо сказала ему Соня, указав на подбородок.

– Откуда я ее знаю? – спросила Дженни.

– Ее все знают, – тихо сказал Кирилл, – Анфиса Заваркина. По профессии – стервятник. Несколько лет назад здорово подкузьмила одному нефтехимическому концерну, опубликовав какие-то секретные документы. Училась в Иосаафе, когда он еще не был Иосаафом.

– Когда он был женской гимназией? – насмешливо спросила Соня.

– Сколько ей лет, по-твоему?

– Тридцать.

– Шестьдесят, она просто хорошо сохранилась.

– Не удивительно, что малыша не наказали, – сказала Дженни с облегчением.

– Ладно, – Егор хлопнул в ладоши, – увидимся у черного входа «Медной головы» в девять. Не опаздывайте!

В городе Б о ней ходили легенды. То есть не совсем легенды, скорее, слухи, появившиеся от недостатка информации и к тому же сильно преувеличенные.

Одни касались ее внешности. Кто-то говорил, что она огромного роста, очень тощая и совсем лысая, потому что в юности носила дреды и все ее волосы выпали. Кто-то утверждал, что она – маленькая, полноватая, с обыкновенной, ничем не примечательной короткой стрижкой.

Другие слухи домысливали ее возраст. Кто-то говорил, что ей от силы двадцать два, кто-то – что около сорока.

Единственное, в чем очевидцы ее поступков и пострадавшие от ее настырности важные персоны были единодушны – у журналистки в красной куртке было очень приятное лицо. Но когда кто-то заинтересованный пытался выяснить, что в нем приятного, упоминая все каноны нынешнего – пухлые губы, прямой нос, высокие скулы, миндалевидные глаза – видевшие ее пожимали плечами и говорили: