Вынесенная в заголовок абракадабра — код белого цвета, используемый при верстке интернет-страниц. 000000 — черный, c000ff — фиолетовый, ffffff — белый. И так — 512 раз. Однако до того, как Интернету понадобилось так много цветов, их было всего два — черный и зеленый. Любой, кто ходил в Сеть десять лет назад, знает это не хуже зрителя «Матрицы», где — в память о героических временах — титры сделаны именно так: зеленым по черному.

В телевизоре и в кино, на страницах журналов и книг белый цвет был всегда. Слово «цветной» означало «не только белый и черный». В Интернете «цветной» означало «не только черный и зеленый». В эпоху Интернета как набора букв и цифр белый цвет казался излишеством — и картинки тоже, не говоря о музыке. Но именно с таких излишеств и начался Интернет, который мы знаем сегодня: где нам важно не только что, но и как. Первый бантик, которым завязали шкуру мамонта, чтобы она не только грела, но и украшала, породил всю индустрию моды. А белый цвет породил веб-дизайн.

Белый цвет веб-страниц превращал их в подобие настоящих, бумажных, страниц журналов и книг. Не случайно самый знаменитый русский веб-дизайнер Артемий (Тема) Лебедев так любил в середине девяностых минималистское оформление: черно-белые картинки на белом фоне. Они словно возвращали Интернет к детским годам массмедиа, к средневековым рукописям и книгам Гутенберга.

Стараниями Темы Лебедева веб-дизайнеры заняли в русском Интернете странно-почетное место. Профессия эта, считающаяся в Америке, скорее, прикладной, в России девяностых была модной. До сих пор на многих страницах Рунета внизу красуется копирайт веб-дизайнера — на английских, французских или китайских сайтах вы почти никогда такого не увидите. Западный веб-дизайнер анонимен; российский ставит свою подпись с уверенностью художника. В данном случае «особый путь» можно только приветствовать — кто-то должен был первым догадаться писать на книгах имя художника, на лейблах — имя дома моды, а на веб-страницах — имя веб-дизайнера. Давайте считать, что этими первыми были мы.

Возможно, всему виной белый цвет — традиционный цвет русских снегов. Буквы на белой странице — как следы на снегу. Человек, выросший в стране, где зима длится полгода, по определению должен быть особо чуток к тому, кто заметает страницы белым, словно Дед Мороз — поля снегом.

Белые следы не видны на белом, и потому один из старых интернетовских трюков — писать буквами того же цвета, что и фон. Тогда буквы не видны читателю, их обнаруживает только робот, обходящий веб-страницы, чтобы занести их в базу поисковой машины. Невидимыми чернилами, как правило, пишут популярные поисковые слова: «секс, рефераты, анекдоты», — чтобы студенты, ищущие рефератов, клубнички и шуток, доверчиво шли на домашнюю страницу Васи Пупкина, где он рассказывает о своей любимой собаке и летнем отдыхе.

Но кто мешает предположить, что этими симпатическими чернилами написано что-то тайное, что белый фон веб-страниц скрывает секретные послания, раскрывающие нам Интернет и реальный мир? В фильме «Матрица» герою предлагались две таблетки: красная и синяя. Что было бы, выбери он белую, чистую как снег и включающую в себя все остальные цвета спектра? Какой реальный мир открылся бы ему тогда?

Мы так и не узнаем ответа на этот вопрос но, вероятно, не случайно по адресам www.belizna.rn и www. beloe.ru нет ровным счетом ничего.

Белый цвет — не только цвет чистоты. Он — цвет тайны, которая не имеет разгадки.

Как любая модная вещь, Интернет порождает легенды. Одна из них, особенно популярная в России лет пять назад, гласит, что всемирная Сеть есть детище шестидесятников, бывших хиппи и левых активистов. Тезис этот казался столь очевидным, что даже не требовал доказательств. Сеть казалась воплощением радикальной мечты о всеобщем равенстве и едва ли не прорывом to the other side, о котором пел Джим Моррисон. Ко мне, моя крошка, зажги мой огонь и включи мой лэптоп.

Не было недостатка в примерах. Скажем, участник культовой группы The Grateful Dead Джон Перри Барлоу основал Фонд электронных рубежей — правозащитную организацию, которая борется за кибернезависимость. А кислотный гуру Тимоти Лири в последние годы пропагандировал Сеть с той же страстью, с какой в шестидесятые пропагандировал ЛСД. Более того, он даже транслировал в Сети свою смерть. Кроме того, Силиконовая долина — центр интернет-индустрии — находится поблизости от бывшего «красного Беркли» и как раз в тех местах, где жили Кен Кизи и его Проказники. Отсюда отправился в путешествие тот самый автобус, который «либо ты в автобусе, либо ты не в автобусе». И именно здесь был самый центр интернет-бума конца девяностых.

Но постепенно стали возникать сомнения в том, что старые хиппи так спешат покинуть неэлектрифицированные коммуны для скорейшего подключения к оптоволоконным кабелям и освоения новой духовной техники — медитации на мигающие диоды модема. Возражали, что правозащитники защищают права всюду, где оказываются, и были бы рады объявить независимым любой клочок земли, воды и воздуха. Что Тимоти Лири и яппи восьмидесятых зачислял в продолжатели дела шестидесятников, а умер безо всякой помощи компьютера — как все нормальные люди. Что в Беркли при слове «Интернет» кривились и жаловались на дороговизну из-за наплыва богатых дот-комеров (от dot-com,com). Что работающие в Силиконовой долине китайцы, индусы и русские слыхом не слыхивали о Кене Кизи. В крайнем случае — видели фильм про гнездо кукушки.

При этом, конечно, шестидесятники в Интернете есть. Бывший берклийский активист Джон Кейдж стал одним из руководителей компании Sun. Куча его менее известных сверстников заняли менее ответственные посты. Вопрос только в том, что значит «шестидесятник». Если человек, который учился в университете сорок пять лет назад, то шестидесятников получается слишком много, и Интернет они заполняют просто по законам демографии. Если же иметь в виду только активистов и героев контркультуры, то миф об Интернете как о порождении шестидесятых оказывается именно мифом.

Вопросу «Какие такие шестидесятники?» вторит вопрос «Что такое Интернет?». Как известно, изначальная модель децентрализованной Сети была придумана скорее военными, чем» makelove notwar» пацифистами. Уже потом Интернет стал межуниверситетской сетью (а университеты, разумеется, оккупированы шестидесятниками), а после — сетью коммерческой, с магазинами, порталами и всем прочим. При этом «всего прочего» так много, что оно перевешивает — и мало-помалу Интернет превращается в любимое место контр-культурщиков: в свалку.

На этой свалке сложены идеи всех сортов и всех поколений. В том числе — прекраснодушные идеи шестидесятых о расовом, сексуальном и прочих равенствах — как, впрочем, и идеи о White Power, «убить жида» и прочей очистительной ненависти.

Интернет — не психоделический автобус Кена Кизи, а новый Ноев ковчег. Про него нельзя сказать «либо ты в Сети, либо ты не в Сети». Любое поколение найдет себя там.

Беседуя с европейцами, приятно рассказывать, что для России Интернет был дверцей в железном занавесе, том самом, который всегда представлялся мне подобием пожарного занавеса из старого хичкоковского фильма — металлической штукой, отделяющей сцену от зрительного зала и падающей сверху при пожаре. Вероятно, Запад отгораживал себя от на-горе-всем-буржуям раздутого на Востоке огня — но для нас, жителей Советского Союза, эта метафора оборачивалась другой стороной. Мы сидели в зрительном зале, и сцена была для нас закрыта. Что там происходило, можно было только догадываться — по еле слышным звукам, по смутным теням на железной изнанке занавеса (ни слова о платоновской пещере!). И в этом театре Европа представлялась в лучшем случае яркими огнями рампы (парижские кабаре, итальянские развалины), тогда как настоящим запретным зрелищем была Америка.