Что же подвигло Дали на подобную экстраваганцу? Первая причина очевидна: художник очень любил деньги и не мог удержаться. Гениальный способ избавить себя от лишней работы — только подписать, а остальное пусть делает секретарь. Вряд ли его волновало, что там будет после его смерти. (Точнее, что будет тут.)Но больше хочется верить, что у Дали была и другая причина.

Вдруг на старости лет Дали вспомнил, что когда-то начинал не как Главный Сюрреалист, а как член группы художников-сюрреалистов, провозглашавших конец буржуазного искусства. Они надеялись, что творчество перестанет быть уделом избранных и станет доступно всем. Сам Дали предпочел коллективному творчеству — индивидуальное. Но, может быть, перед смертью, двигаемый ностальгическими мотивами и понимая, что всех денег уже не заработать, он решил создать триста тысяч заготовок, позволяющих любому, кто способен управляться с литографическим оборудованием, создать «произведение Сальвадора Дали».

Джон Питер Мур израсходовал лишь малую часть: свыше трехсот тысяч работ Дали еще ждут своих авторов.

Умер Марио Пьюзо.

Сэмми «Бык» Гравано, босс семьи Гамбино, выходя из кинотеатра, где он впервые посмотрел «Крестного отца», сказал: «Может, для кого-то это вымысел, но для меня — это наша жизнь». Если так, братки трех континентов должны были бы собраться в Америке, где Марио Пьюзо, сделавший для их респектабельности больше, чем кто-либо другой, получил от Костлявой предложение, от которого не смог отказаться. Он, в натуре, умер.

Сейчас, перечитывая биографию Пьюзо (родился в 1921 году, вырос на «чертовой кухне» в Нью-Йорке, воевал на фронте, написал два хороших романа, разошедшихся малым тиражом, и задумал написать бестселлер, чтобы заработать денег), я обратил внимание, что этот решительный шаг Пьюзо предпринял, когда ему было уже сорок пять.

«О! У меня еще до фига времени до мировой славы», — подумал я.

Но как проходит слава мира, я уже знаю — спи спокойно, Марио, и если ангелы, как мечтал Воннегут, организованы по принципу мафии, они будут рады принять тебя в свой сонм.

Последний концерт Псоя Короленко перед отъездом из Москвы.

Только те, кому не везет в жизни, ходят на большие концерты на «Горбушку» или — упаси Господи! — в еще более цивильные места. Там много народу, там душно, там музыканты, которых можно увидеть и по ТВ и которых — поэтому — лучше было бы слушать минимум пять лет назад. Те, кому в жизни повезло, знают ходы в небольшие клубы, на камерные концерты, где, несмотря на объявления, все равно собираются только свои.

Полтора часа Псой никак не мог разойтись в полной мере, а потом сказал, что пора заканчивать, потому что он ночью уезжает в Питер и скоро поезд. Тут-то все и началось.

Он пел еще полтора часа, изредка объявляя: «еще две песни — и все». Публика, оставшаяся к этому моменту, была из старых поклонников, знала все песни наизусть, танцевала, подпевала, требовала «Дядю», «Чертово колесо» и «Азербайджанский». Псой и музыканты из «Нечеловеческой музыки» демонстрировали новый аттракцион — караоке, во время исполнения «Больше не греши» обходя зал с микрофоном и предлагая петь вместе с/вместо автора. Так я исполнил свою мечту и без слуха и голоса прорычал в микрофон:

Было именно так, как должно быть на настоящем концерте: полное единение. Представление шло по всему залу. Незнакомая азиатская красавица Мила танцевала так, что мужчины забывали смотреть на сцену. Зрители кричали, едва не перекрывая мощные динамики. Псой проходил в зал, обнимал знакомых, прощался — и снова шел петь. Все было уместно: танцевать, выпивать, петь, флиртовать…

Это был лучший концерт года.

На улицу все вышли истерично-возбужденные. Кто-то подошел к Псою: «Мне тут приятель только что сказал, что вот, мол, не довелось застать живого Галича, Окуджаву видел всего разок — а тут живой бард, да еще и уезжает навсегда в Америку». Псой дернулся и начал объяснять, что обязательно вернется. Все его заверили, что не сомневаются.

В самом деле — мы его здесь ждем, что ему делать в Канзасе?

Микки Руни прорекламировал crush video.

На самом деле ветеран Голливуда призвал к запрету так называемых crush video — видеофильмов, в которых женщины давят ногами крыс и других мелких грызунов. [17]

Жестокость по отношению к животным — действительно неприятная вещь. Но и призыв Микки Руни — вещь амбивалентная. Например, я до прочтения соответствующего материала понятия не имел о существовании подобного видео, а теперь знаю, что есть люди, которые возбуждаются при виде женщин в туфлях на платформе или высоких каблуках, топчущих крыс, мышей и насекомых.

Это вызывает скорее интерес, чем осуждение. Лично я склонен осуждать любое убийство, но при том все равно не могу сбросить со счетов доводы защитников краш-видео: мол, нападки на их продукцию лицемерны, пока мы живем в обществе, где существуют бойни и мясокомбинаты, а рыбалка и охота — респектабельная форма отдыха.

— Вы можете убивать сколько угодно ради еды, спорта или моды, но если вы убиваете ради сексуального удовольствия — это уже нарушение табу.

Это — сильный довод. При многих убийствах давно уже не идет речь о пользе и необходимости; но редко идет речь об удовольствии. Можно сказать, современное общество в неявной форме практикует запрет на удовольствия вообще — будь то удовольствия сексуальные или, скажем, наркотические. Но, мне кажется, было бы неверно сводить практику краш-видео только к проблематике «удовольствия».

Если задуматься, краш-видео — профанация жертвоприношения. Женщина-жрица приносит в жертву множество мелких животных, приглашая множество зрителей, сидящих перед телевизорами, к ритуальной оргии. Идея о связи смерти, секса и жертвы здесь проявляет себя как никогда — и возникновение crush video лишь подтверждает, что изгнанные в дверь архаические практики неизбежно возвращаются в окно.

В данном случае — в окно телеэкрана.

Умер Генрих Сапгир,

Известие о смерти Сапгира застало меня в пестрой разновозрастной компании. Вдруг выяснилось, что все были с ним знакомы. Кто-то вспомнил, как в бытность детским издателем покупал у Сапгира права на какой-то (так и не вышедший) текст, как классик, словно обычный человек, торговался и — как обычный же человек — оживился при появлении бутылки коньяка. Кто-то рассказывал, как по дружбе привел Сапгира в школу к своему сыну — и школьники вдохновенно читали на память «Принцессу и людоеда», а довольный автор ими дирижировал. И когда все уже перешли к обсуждению любимых стихов, одна дама вдруг сказала: «Генрих Вениаминович умел сделать так, чтобы женщина кончила от поцелуя. Прямо на улице».

Стихи останутся. А что стихи? Такого Сапгира, о котором вспоминали мы, больше не будет. Добродушного и доброжелательного. Вдохновенно читающего стихи. Выделяющегося в любой толпе. Никогда больше не увидеть его среди слушателей на вечере какого-то поэта, которого на фоне сапгировской славы смело можно назвать и начинающим, и неизвестным. Не встретишь ни в «Авторнике», ни в «Георгиевском клубе», ни в Чеховской библиотеке. Как выяснилось, он был едва ли не самой заметной частью московского литературного пейзажа. Московского пейзажа вообще. И даже умер как-то по-московски — в троллейбусе.

При виде него в голову всегда лезли какие-то анималистские мегафоры: не то Умный Кролик, не то Довольный Коn, не то его собственный пудель. Тот самый, который, и уже не здесь.

Б. Акунин — это Г. Чхартишвили.

Так должна была называться статья в газете «Ведомости», в которой самый модный детективщик раскрывает своей псевдоним.