— У вас был ребенок?

— Девочка. Три года жила со мной. А потом он ее убил. Сказал, что этого требовали боги.

Джуди застыла от ужаса.

— Кристофер Спенс убил вашу дочь?

Монахиня будто не слышала.

— Заявил, что боги требуют жертву. Надо было восстановить надежность стен. Аннабел Спенс умерла оттого, что стены оказались ненадежными. Мы должны были предложить богам что-то ценное.

— Он принес вашего ребенка в жертву?

— Это был и его ребенок, — печально вздохнула сестра Иммакулата. — Но похоже, его это не волновало.

— Его ребенок?

— Я понимала, что это неправильно. — Монахиня схватила ее за руку. — Знала, что совершаю неправедное дело. Грешу. А грех, он тянется за человеком, так говорили сестры у нас в Ирландии. Я согрешила с ним, забеременела и родила ребенка. Девочка родилась в скорби — незаконнорожденной. И расплатилась за все. Моя Бернадетта.

— Как он ее убил?

Джуди было ясно: надо выслушать всю историю. Можно приехать сюда еще раз и официально снять показания, но она сознавала, что такого шанса может не представиться. Сестра Иммакулата хранила тайну более пятидесяти лет и наконец заговорила. Нельзя ее останавливать.

— Я стирала белье в прачечной, — устало продолжила монахиня. — У слуг был выходной день. Когда я пошла ее проведать, она была уже мертва. Убита ножом, в кроватке. Повсюду кровь — на стенах, на одеялах на полу. Он хотел, чтобы я смочила руки в ее крови. Объяснил: таков ритуал.

— И как вы поступили?

— Покрыла его, — резко ответила умирающая. — Я же вам уже сказала.

— Каким образом?

— Исчезла. Он похоронил тело в саду. Решил, что позже откопает и поместит под дверью. В качестве жертвы Янусу. А голова отправится в колодец. Я в тот же день уехала. Вернулась в Ирландию. И все подумали, будто я взяла Бернадетту с собой. Вот такая сумасшедшая, неблагодарная ирландская девчонка. А я это сделала ради него.

— Но зачем?

Монахиня с удивлением, почти с жалостью посмотрела ей в лицо.

— Я все еще любила его. И это было самое страшное. Он убил мою дочь, а я его по-прежнему любила. Теперь я считаю это самым ужасным своим грехом.

— Значит, вы вернулись в Ирландию?

— Вернулась и стала монахиней. А что еще оставалось делать, если на душе смертный грех? Прошло несколько лет, и в наш монастырь приехал отец Хеннесси. Он подыскивал сестер для работы в детском доме. Когда он сообщил, где тот находится, я поняла: его послал мне Бог. Мне представился шанс снова оказаться рядом с Бернадеттой. Я разговаривала с ней. По ночам. Выходила во двор и говорила. Это были самые счастливые годы в моей жизни.

— Отец Хеннесси знает?

— О нет! Только не насчет Бернадетты. Хотя не сомневается, что я храню какую-то тайну. Пытался убедить меня признаться. Говорил: правда освобождает. Освобождает! Я никогда не буду свободной. — Она уронила голову на грудь.

— Сестра Иммакулата. — Джуди склонилась над сгорбленной фигурой. Женщина дышала хрипло, прерывисто, ее глаза были закрыты.

Тотчас появилась другая монахиня.

— А теперь вам лучше уйти, — обратилась она к Джуди.

Выйдя на набережную, Джуди вдохнула полной грудью солоноватый воздух. Словно собственными легкими ощутила, каких болезненных усилий стоит старой монахине продолжать дышать. Тряхнула головой, стараясь избавиться от навязчивой картины: ребенок, залитая кровью кроватка, до смерти перепуганная мать и свихнувшийся отец с поблескивающим в руке ножом…

Надо заставить себя мыслить логично — выключить этот фильм ужаса, который бесконечно крутился в ее голове. Джуди даже ощущала запах дома: политура с запахом лаванды, аромат лилий и кисловатый привкус крови. Она служит в полиции, и ей необходимо выполнять свою работу. Джуди укрылась в подъезде одного отеля и, достав телефон, набрала номер Нельсона. Моросил дождь, и пустынную набережную продувал налетающий с моря порывистый ветер. Типично английская погода.

Старший инспектор ответил после первого звонка, и Джуди, как могла спокойно, рассказала обо всем, что узнала.

— Господи!

Она услышала, как босс судорожно втянул воздух, и поняла: сюжет не оставил равнодушным и его. Хотя он, конечно, этого не покажет.

— Сестра Иммакулата забеременела от Кристофера Спенса, а затем он убил ее ребенка в качестве жертвы богам?

— Так она утверждает, сэр.

— Ты ей веришь?

— Да.

Нельсон помолчал и медленно произнес:

— Это объясняет, почему анализ ДНК показал, что останки под дверью и сэр Родерик находятся в родственной связи. У них общий предок по мужской линии — их общий отец, Кристофер Спенс.

— Мне возвращаться, сэр?

— Нет, оставайся там. Завтра я подъеду, и мы официально снимем показания. Ты говоришь, она плохо себя чувствует?

— Она умирает.

— Тогда надо спешить, — грубовато заметил Нельсон. — Переночуй в Саутпорте. Развлекайся.

А вот это, пожалуй, самое трудное задание, подумала Джуди, выходя под дождь на набережную.

Нельсон положил телефонную трубку. В то, что только что рассказала ему Джуди, трудно было поверить, и все-таки он поверил. Как только он увидел маленький скелет, так аккуратно устроенный среди камней и строительного мусора, сразу догадался, что свершилось нечто порочное. Кем бы ни была погибшая — Элизабет Блэк, Аннабел Спенс или Бернадеттой Маккинли, — память о содеянном зле преследовала дом: витала в воздухе у качелей и колодца желаний, впиталась в обои на стенах, впечаталась в черные и белые плитки пола. И хотя от дома не осталось и следа, Нельсон был уверен: он и за миллион фунтов не согласился бы жить в квартире построенного на этом месте здания.

Нельсон вздрогнул, когда его телефон снова зазвонил. Говорила женщина, голос нетерпеливый, судя по всему, образованная, вероятно, азиатка.

— Я доктор Сита Пател.

— Кто?

— Врач. Вы мне звонили насчет сэра Родерика Спенса.

— Ах да!

Нельсон обещал Уитклиффу справиться у лечащего врача сэра Родерика, не повлияет ли участие старика в полицейском расследовании — каким бы оно ни было щадящим — на его тонкое психическое равновесие. Все это Нельсон выложил врачу как можно яснее.

На другом конце провода возникла недоуменная пауза.

— Ничего не понимаю, — наконец произнесла доктор Пател. — Сэр Родерик Спенс не страдает болезнью Альцгеймера.

— Вот как?

— Его ум, на удивление, острый. Осмелюсь предположить: острее нашего с вами, старший инспектор.

Нельсон повесил трубку и задумался.

— Интересный бог этот Янус.

— Согласна. — Рут оторвала взгляд от мозаики.

— Разумеется, божество второго плана, как Морфей, Немезида или Геката.

— Божества второго плана и есть самые злодеи, — легкомысленно заметила она.

— Еще какие.

Джуди прикидывала возможности на вечер: зал игровых автоматов, торговый центр, нескончаемый чай со сливками или возвращение в отель и рассматривание обоев — розовых в зеленую сетку. В итоге она решила пойти в кино. В таких кинотеатрах чувствуешь себя как дома: одни и те же потертые красные ковры, запах поп-корна, одинаковые постеры и открытая витрина со всякой ерундой. Кажется, что даже отпечаток пальца на обертке плитки бразильского шоколада везде одинаковый.

Джуди сто лет не была в кино. Им с Дарреном нравились разные фильмы, и она, если ей хотелось что-то посмотреть, ждала, когда картина выйдет на DVD. Но сейчас кино ей требовалось, чтобы остановить смену кадров в ее голове, отвлечь сознание от сказанных сестрой Иммакулатой слов: «Повсюду кровь — на стенах, на одеялах на полу. Он хотел, чтобы я смочила руки в ее крови. Объяснил: таков ритуал».

В фойе было пусто. Джуди долго колебалась между триллером и музыкальной лентой о подружках невесты. Выбрала все-таки триллер. Они встречались с Дарреном с семнадцати лет, и он начал поговаривать о браке. Она же, к собственному удивлению, была категорически против. Мысль о том, что в храме придется пройти по проходу к алтарю в пышном белом наряде, не укладывалась в голове — настолько ей было это чуждо. Она бы чувствовала себя неловко. Джуди терпеть не могла находиться в центре внимания. Это было одно из ее качеств, благодаря которым она стала хорошим детективом.