Магнус уставился на экран, едва справляясь с вихрем чувств. Ему не хватало воздуха. Он словно тонул в собственных эмоциях: гнев на поганца, который осмелился проделать такое с Колби; гнев на Уильямса, который не обеспечил должную защиту; и гнев на Колби, которая отказывалась понимать, что Магнус тут ни при чем. Ну и, разумеется, сильнейшее раздражение в собственный адрес, коль скоро он сам допустил такое развитие событий.
Чувство вины, потому что все случилось — разумеется! — по его милости.
Беспомощность: он застрял в Рейкьявике, за тысячи миль.
Опять-таки чувство вины, поскольку за последние сутки он почти не вспоминал Колби, даже, можно сказать, забыл про нее, хотя девушка именно сейчас подвергалась наибольшей опасности…
Магнус грохнул кулаком по столу. В комнате сидели еще два сотрудника, которые тут же повернули головы в его сторону.
Что ж, по крайней мере Колби не открыла, где он сейчас находится, хотя в данный момент это заботило его меньше всего. Напротив, очень хотелось немедленно прыгнуть в самолет до Бостона, разыскать там Педро Сото и вышибить ему мозги. Да и вообще, есть ли смысл прятаться в Исландии? Трусом Магнуса еще никто не называл…
Он отправил сердитое письмо замначальнику управления Уильямсу (опять-таки через агента Хендрикса), где описывал случившееся и интересовался, куда подевалась обещанная для Колби защита. Если бостонская полиция не в состоянии уберечь Колби от беды, тогда Магнус вернется и сам займется этим делом. Раз уж по всему выходит, что ничем путным в Исландии ему заниматься не дают.
Инкилейф томилась ожиданием в ресторанчике «Мокка», рассеянно прихлебывая кофе латте. Это заведение ей импонировало: одна из старейших кофеен Рейкьявика, на углу Сколавердустигур и Лейгавегур. Небольшое, обшитое деревом уютное местечко славилось своими вафлями и избранной клиентурой: художники, поэты и писатели. Стены служили своего рода вернисажем местных творческих натур, причем экспозиция менялась раз в месяц. К примеру, в марте пришла очередь выставлять образчики из салона Инкилейф.
На столике лежала газета, однако девушка не взяла ее в руки. День выпал удачным: удалось продать шесть ваз за несколько сотен крон. Увы, по-настоящему хорошему настроению мешал только что состоявшийся неприятный разговор с одной из партнерш предприятия, которая ребром поставила вопрос о задержке оплаты от «Нордидея».
Инкилейф не то чтобы соврала, но и не открыла всей правды.
История с сагой и смертью Агнара заставила ее подумать об отце. Она отлично помнила то утро, когда видела его в последний раз. Он вышел из дома с рюкзаком, остановился, обернулся к дочери и поцеловал на прощание. Инкилейф в мельчайших подробностях помнила, что на нем было надето: синий анорак и новенькие полусапожки для пеших туристов. А пахло от него мятой, потому что отец любил «холодок»… На память пришла и обида за то, что отец не позволил ей днем раньше переночевать у подруги. И вообще она до сих пор не простила ему то страшное утро…
Смерть Агнара вызвала целый переполох, а вот гибель отца прошла как-то незаметно. В Исландии все давно привыкли к тому, что люди то и дело срываются с утесов в штормовую погоду. Уж такая особенность местного быта.
Пожалуй, это неправильно. Надо было задаться вопросами. Так же как и сейчас…
— Эй, Инга!
Соседние посетители обернулись на вошедшего, но только на пару секунд, после чего вновь занялись своими разговорами и газетами. Исландцы гордятся умением не досаждать знаменитостям. Хотя, если вдуматься, настоящей славой пользовалась одна лишь Бьорк, но даже ее оставляли в покое, когда она появлялась на улицах города.
— Томас! Как я рада тебя видеть! — Инкилейф поднялась и поцеловала его в щеку.
— Обожди-ка, — сказал мужчина. — Сначала я возьму себе кофе. Тебе что-нибудь прихватить?
Инкилейф помотала головой, и ее знакомый направился к стойке, чтобы заказать двойной эспрессо. Его черты девушка знала наизусть: круглые очки, крупные выступающие зубы, пухлые щеки, редеющая, зачесанная назад шевелюра мышиного цвета. Частично это объяснялось тем, что девушка раз в неделю видела его по телевизору, а кроме того, они были друзьями детства.
Он вернулся к столику.
— Как дела? — спросил Томас. — Знаешь, на днях забежал в твой салон. Тебя на месте не застал, зато полюбовался выставленными вещичками. С руками, должно быть, отрывают?
— Иногда… — дернула плечом Инкилейф.
— А что так мрачно? — Проницательный Томас заметил печальные нотки в ее голосе.
— Да в том-то и дело, что один наш клиент скупил все оптом, а в прошлом месяце обанкротился, так и не заплатив кучу монет.
— И банки ничего не хотят слышать, так?
— Вот именно. Года два назад они чуть ли не закидывали нас деньгами, а тут пристали с ножом к горлу… Понимаешь, мы подписались на кредит в валюте, и теперь сумма с каждым днем только растет…
— Ну понятно. Ничего, вскоре у тебя дела пойдут как по маслу.
— Спасибо на добром слове… — Инкилейф слабо улыбнулась. — А ты как? Похоже, твое телешоу пришлось к месту. На прошлой неделе мне особенно понравилось, как ты прищучил британского посла.
Томас весело ухмыльнулся, раздув щеки наподобие белки.
— Он сам виноват. Я к тому, что нельзя же так нагло пользоваться антитеррористическими законами, пытаясь прибрать к рукам наш крупнейший банк. Чистой воды рейдерство. Что бы сказали англичане, если бы на них вот так же наехали американцы?
— А перед этим ты отлупил того банкира… Как там бишь его… Который выписал себе бонусов на четыре миллиона баксов за три месяца до банкротства…
— У него по крайней мере хватило мужества приехать в Исландию держать ответ, — заметил Томас. — Хотя, конечно, это та еще проблемка. Никто из банкиров больше не хочет приходить ко мне на шоу. Да и послы попрятались. Вот мне и приходится балансировать на канате: быть агрессивным на потеху публике и при этом не отпугивать приглашенных…
Он пригубил эспрессо. «А ему идет известность», — подумала Инкилейф. Томас всегда ей импонировал, потому что распространял вокруг себя ауру теплого юмора, хотя в свое время был довольно скованным и неуверенным парнем. Сейчас его имя знала любая исландская семья, так что былая застенчивость испарилась. Правда, не до конца. И это-то было составной частью его обаяния.
— Ты слышала про Агнара Харальдссона? — спросил Томас, внимательно следя за реакцией девушки.
— Да, — лаконично ответила она.
— Помнится, между вами что-то такое было…
— Верно, было — одна большая и дурацкая ошибка. Впрочем… Да нет, ошибка-то маленькая, но все равно…
— Ты, наверное, сильно переживала, да? Его смерть? Я к тому, что сам в себя прийти не мог, хотя мы с ним почти и не были знакомы.
— Да, — выдавила Инкилейф. — Да, переживала.
— А полиция к тебе обращалась?
— С какой стати? — нахмурилась девушка, чувствуя, что заливается краской.
— Ну как же, дело резонансное, крупное расследование… Так что, они все-таки приходили?
Инкилейф кивнула.
— И как продвигаются поиски? Кого-нибудь арестовали?
— Да. Англичанина. Полиция думает, что они с Агнаром проворачивали какие-то темные делишки. Хотя, мне кажется, доказательств у них маловато.
— А ты с ним в последнее время встречалась? — Инкилейф вновь кивнула и, увидев вздернутые брови Томаса, поспешила уточнить: — Да нет же, не в этом смысле. Он был женат, к тому же большой бабник. У меня иные вкусы.
— Рад слышать, — отозвался Томас. — Ты вообще в сто раз выше его классом.
— Спасибо за комплимент, — насмешливо поклонилась Инкилейф.
— Ну и о чем же вы с ним беседовали?
На миг девушку потянуло все выложить про сагу. Как ни крути, а это обстоятельство рано или поздно всплывет, к тому же Томас — старинный друг… Через секунду это чувство растаяло.
— А ты почему спрашиваешь?
— Так ведь газеты растрезвонили, вот я и любопытствую.
— Надеюсь, ты не собираешься устроить телешоу?
