И в историографии даже сторонники теории так называемого обычного конфликта, критике которой здесь было уделено много внимания, вовсе не представляют себе дело так просто, будто боярская аристократия боролась о дворянством за возвращение к удельной старине.

Больше того, в той мере, в какой можно говорить об «антиудельной» направленности опричнины (вывод Л. А. Зимина, поддерживаемый В. Б. Кобриным), речь может идти лишь о ликвидации некоторых пережитков удельной системы, сохранившихся в тех или иных остаточных формах землевладения.

Замечая, в частности, что Грозный обвинял бояр во всех смертных грехах и преступлениях, но никогда не обвинял их в стремлении вернуться к временам раздробленности страны, В. Б. Кобрин совершенно прав. Таких обвинений не было и быть не могло.

Однако отсутствие данной конкретной причины борьбы между феодальной аристократией, с одной стороны, и дворянством, с другой — отнюдь не доказывает отсутствия других, действительных ее причин.

Борьба между феодальной аристократией и дворянством шла не за или против централизации, а за то, какой быть этой централизации, за то, кто и как будет управлять централизованным государством, интересы какой социальной группы (прослойки, части) класса феодалов оно будет преимущественно выражать, в чьих руках, как говорили в более поздние времена, будут находиться командные высоты.

В то же время объявлять мифом как саму борьбу между боярством и дворянством во времена Грозного, так и существенные причины этой борьбы нет никаких оснований.

Борьба не на жизнь, а на смерть шла за консолидацию класса феодалов, за его укрепление путем подчинения интересов отдельных его прослоек и групп общим классовым интересам. «На пользу прежде всего совокупному классу феодалов», как очень удачно выразился сам В. Б. Кобрин.

Ожесточенность этой борьбы вполне понятна. Она является отражением, можно сказать даже формой, борьбы классовой именно потому, что ведется за укрепление эксплуататорского класса в интересах подавления, подчинения противостоящего ему класса эксплуатируемых, крестьянства.

Разумеется, «невозможно назвать прогрессивной террористическую диктатуру опричнины» — в этом В. Б. Кобрин не ошибался. Но ведь дело не в подобных «бирках», навешиваемых порой на те или иные исторические явления.

Ярлыковая историография, сортирующая исторические явления по рубрикам «прогрессивное», «реакционное», нередко приходит в противоречие с сущностным анализом исторических фактов, пониманием, например, исторической необходимости возникновения тех или иных политических институтов и форм отнюдь не «прогрессивных».

В этой связи необходимо указать на тот значительный ущерб, который нанесли изучению эпохи Ивана Грозного и ее отражению в литературе и искусстве субъективно-идеалистические оценки личности Грозного, получившие хождение в 40-х гг. нашего века.

Вокруг имени Ивана Грозного возник тогда самый настоящий ажиотаж. В романах, кинофильмах, театральных спектаклях, а также в учебниках и научных трудах его изображали в качестве «великого государя». Именно так — «Великий государь» — называлась пьеса В. А. Соловьева, чуть ли не ежедневно шедшая на сцене Академического театра им. А. С. Пушкина в Ленинграде.

С тревогой и грустной иронией писал в те дни о безудержном возвеличении личности Грозного в литературе, искусстве, в трудах историков крупнейший знаток эпохи Грозного, подлинный патриот своей науки академик С. Б. Веселовский:

«Итак реабилитация личности и государственной деятельности Ивана IV есть новость, последнее слово и большое достижение советской исторической науки. Но верно ли это? Можно ли поверить, что историки самых разнообразных направлений, в том числе и марксистского, 200 лет только и делали, что заблуждались и искажали прошлое своей родины, и что "сравнительно недавно" с этим историографическим кошмаром покончено и произошло просветление умов».[45]

Естественно, что работы Веселовского на эту тему писались тогда, как говорится, «в стол». Опубликованы они были много позже, в 1963 г.

Что касается «просветления умов» деятелей искусства, литературы, а также ряда историков того времени, оно объясняется тем, что Иван Грозный оказался любимым историческим деятелем Сталина, от которого и исходил соответствующий социальный заказ. Свою точку зрения на первого российского царя Сталин высказал весьма определенно в беседе с создателями фильма «Иван Грозный» режиссером С. Эйзенштейном и исполнителем роли Грозного Н. Черкасовым. По утверждению Сталина, Иван Грозный являлся великим и прогрессивным государственным деятелем, притом куда более значительным, чем Петр I. «Говоря о государственной деятельности Грозного, товарищ И. В. Сталин заметил, — вспоминал Н. К. Черкасов, — что Иван IV был великим и мудрым правителем, который ограждал страну от проникновения иностранного влияния и стремился объединить Россию. В частности, говоря о прогрессивной деятельности Грозного, товарищ И. В. Сталин подчеркнул, что Иван IV впервые в России ввел монополию внешней торговли, добавив, что после него это сделал только Ленин. Иосиф Виссарионович отметил также прогрессивную роль опричнины, сказав, что руководитель опричнины Малюта Скуратов был крупным русским военачальником, героически павшим в борьбе с Ливонией. Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами, — если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени… И затем Иосиф Виссарионович с юмором добавил, что "тут Ивану помешал бог": Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает "грех", тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее!».[46]

Тогда же в исторических трудах и учебниках появилось определение — «прогрессивное войско опричников». Безудержный кровавый террор опричнины и тиранический характер правления Грозного изображались чуть ли не как политика, выражавшая интересы широких народных масс. По утверждению Сталина, причиной, породившей Смутное время, была недостаточная последовательность Грозного в «ликвидации» старинных боярских родов. Из подобных рассуждений полностью выпадала классовая оценка опричнины, истреблявшей не только бояр, но и разорявшей страну в политических интересах военно-феодальной диктатуры, обеспечивавшей в качестве ударной силы класса феодалов закрепощение крестьян.

Нет никакого сомнения в том, что «путь опричнины был более мучителен для народных масс, более разорительным для страны», чем, скажем, путь, намеченный Избранной радой. Однако историческая действительность Московской Руси того времени предопределила путь установления и укрепления именно самодержавной (по существу), а пе сословно-представительной монархии. Понимание исторической неотвратимости развития тогдашней Руси не имеет, естественно, ничего общего с одобрением, а тем более восхвалением тех «отвратительных деспотических форм, которые приобрело самодержавие» и которые «многим были обязаны опричнине», как справедливо пишет В. Б. Кобрин.

Разумеется, начальные формы аппарата власти самодержавия со временем уступили место другим его формам, которые в свою очередь менялись в процессе исторического развития. При этом, однако, трудно обнаружить во всей дальнейшей истории самодержавия периоды, когда не проявляли бы себя те или иные опричные методы управления. Иначе и не могло быть. Социальное происхождение самодержавия неразрывно связано с опричниной. А происхождение, как известно, можно отрицать, но нельзя отменить.

Глава 7. Опричнина остается опричниной….. 139

Логические построения и факты действительности………….. 139

Опричник-самозванец Генрих Штаден… 159

Глава 8. Царский строй в начале своего исторического пути…………. 177