А чуть погодя услышал в разговорах про государев околоток. Вышел из дворца, осмотрелся — ничего вроде не изменилось. А потом, когда прошелся, тогда и углядел — на тех дворах теперь где валенки катают, где портняжничают, где чеботарят. А то и пули льют или пыжи высекают. Сговорился Степан с интендантами, и давай народ занимать делами для войска нужными — всё равно ведь кормить их приходится. А так оно с пользой выходит.

— Герцог и герцогиня Геринг! — провозгласил окольничий, и в залу вошла монаршая чета с одного из бургских островов. Впрочем, после того как Гриша с Натальей приветливо встретили их посреди зала, этикет развеяла матушка, Ольга Францевна, затеявшая обнимашки с братцем. Отобедали запросто в малой гостиной. А потом также непринуждённо, гость поведал о том, что хотел бы предложить Рыссии поставки угля за услуги рысского флота по охране берегов маленькой, но весьма привлекательного для грабителей земли Геринбург. А то Штадтские острова устроились, как у Христа за пазухой, оберегаемые рысской патрульной эскадрой, которая в Бургский архипелаг не заглядывает. А ведь, если по-родственному, то стоило бы не забывать о местах, откуда родом матушка государя.

Дальше уточнением деталей занимались уже дьяки морского приказа. Дело в том, что в немецких землях много замечательных мастеров. Так много, что им там даже слегка тесно — мешают они друг другу, переманивая к себе клиентов. Но если в места, где добрых работников ценят, регулярно ходит военный транспортник, то нетрудно съездить и посмотреть, нельзя ли там устроиться.

Частенько получается — льзя. А Рыссии нужны и полировщики линз для подзорных труб, и изготовители готовален, буссолей, и приборов для определения углов на небесные светила. А еще преподаватели требуются для школ навигацкой, да рудознацкой, да звездочётской, да коновальской, да механической, да… одним словом, пользуясь опережением в качестве вооружения и периодом относительной безопасности от вторжений извне, Гриша несколько сократил расходы на флот и сосредоточил денежные средства на подготовке своих специалистов в областях, где без обширных и разносторонних познаний хороших результатов не добиться.

К рысским послам были направлены письма, уведомляющие о желательности приобретения научных книг, и приглашении светлых голов — тех людей, что исследуют природу вещей и делятся друг с другом открытиями или сомнениями. Учёных, без которых не подготовишь преподавателей.

Тем не менее, душу молодого царя постоянно грызло какое-то сомнение. Сомнение в том, обо всём ли он подумал, обо всём ли похлопотал.

Если отбросить эмоции — дела продвигаются успешно. Замысел превратить Рыссию в государство, все жители которого работают для победы над внешним врагом, воплощается со скоростью, которую ограничивают только наличные средства и инерция мышления. То есть причины, повлиять на которые невозможно. Население не оказывает сопротивления переменам. Наоборот, способствует в меру своего соображения. Но ощущение того, что нечто важное упущено, что какую-то деталь он упустил, гложет Гришу всё сильнее и сильнее.

Итак — народ спокойно ждёт от него перемен к лучшему. То есть рассчитывает, по меньшей мере, на то, что каждый доживёт отпущенный ему век не в голоде и помрёт в своей постели. Стоп. Этого он для всех сделать не может, потому, что немало людей сложит свои головы на поле брани. Или получит увечья. Павших похоронят с почестями, а калек… приютит родня, если она есть. А если нет?

Получается, что потребны приюты для ветеранов, где их станут лечить и обиходить, а то видел он безногих на паперти.

Хм! А ведь персонал таких домов призрения требует постоянного неусыпного контроля — старые немочные ворчуны даже человека с ангельским терпением могут вывести из себя. То есть царская семья бывать в этом заведении должна регулярно и запросто, да и других благородных и влиятельных родов людям наведаться туда не вредно будет.

Вот и решение — резиденция правящего царя должна находиться рядом с пристанищем покалеченных солдат и матросов, а жёны и дочери ближников государя пусть хотя бы раз в году туда наведываются и чем-нибудь помогают по уходу за постояльцами этой печальной обители — так в обе стороны польза будет. Наверняка должный порядок поддерживать станут там, куда частенько приходят ночные шептуньи влиятельнейших людей. Женщины обычно мягки сердцем, поэтому обязательно напомнят мужам своим суровым о тех, кто не щадил жизни в боях за их страну.

Пододвинул к себе карту и принялся по ней прикидывать, что и как. Дело в том, что бывший стрелецкий сотник Степан Кузьмич Хлыст, когда из столичных боярских усадеб устроил подобие понравившихся ему на Ендрике околотков, пришел и заявил, что, если больше двух сотен семей разом поблизости друг от друга живут, то не углядеть бывает за всеми и дармоедов не враз увидишь, а они своей хитростью похваляясь или пример показывая, юношей с верного пути могут сбить, отчего дармоедство начинает плодиться и расти, как снежный ком. Этак недолго и без работников остаться, потому что зараза эта жутко привязчивая, особенно смолоду.

Оно и правда, наверное. Чем больше поселение, тем больше в нём разных личностей, и не все они хороши. Так вот потому и не стоит делать слишком крупные городки, а коли, скажем, главная база флота, где людей собрано много — так жилые слободы чуть отодвинуть и, по-возможности, отделить друг от друга.

Править Рыссией Грише не нравится. Труд этот никакими материальными преимуществами не компенсируется, да и сами они, эти преимущества, приелись ему ещё с детства, с той поры, когда труда тяжкого в жизни его ещё не было, а все остальное было. Теперь же он ещё одно важное свойство привилегированного положения приметил — взгляд от него меняется на окружающий мир.

Папенька — особенно показательный пример. Умница. Отлично знает государство, трудами его почти два десятилетия крепшее. А уж политику международную как понимает — зависть берёт. Помощь и его и боярина Кикина просто неоценимы — они и держат в своих руках все нити дел страны, докладывая ему только о вопросах, выходящих за рамки рутины.

А вот только ни папенька, ни Борис Алексеевич не чуют той самой точки, куда в данный момент стоит приложить основное усилие, чтобы результат не только проявился скорее, но ещё и не требовал поддержки для сохранения достигнутого. Как-то страна для них вся на одно лицо, причём составлено оно, лицо это, по результатам сводов и сказок, что доносят главы приказов.

Вот, скажем, вечная недостача средств побуждает их искать возможности занять золота или за границей, или у здешних богатеев — купцов, менял, ростовщиков. Гриша же вместо этого печатает расписки (не своими руками уже, ясное дело) и влезает в долг к тем самым людям, ради которых он, по-существу, и затеял все эти перемены. С оглядкой, конечно. Но, во-первых, отдавать придётся без процентов. Во-вторых, заимодатели, чем больше сами постараются, тем скорее получат обратно то, что у них слегка нечестно отобрали на время. Ведь плоды их трудов, обложенные налогами, вернутся в казну. А тогда на выкуп тех самых расписок и могут быть истрачены. И, наконец, в третьих, не так уж велика вероятность того, что долг этот соберётся в одних руках и тогда кредитор в счёт его погашения, потребует чего-нибудь… недостойного. Но, если знать меру и прислушиваться к Селиму, что присматривает за делами казначейскими Гришиным оком, то бумажки эти просто ходят в обороте вместе с деньгами и даже немножко вместо них, потому что золотишко вместе с серебром копятся помаленьку в подвале на случай, если кому-то срочно потребуется звонкая монета вместо оттисков штампа. Но пока такого не случалось. Население и купечество для расчётов внутри страны расписки устраивают, поскольку в их надёжности ни у кого сомнений нет. Вот такой маневр получился. Только средств всё равно недостаёт на всё, что нужно. Их ведь нельзя печатать скорее, чем это — то что нужно — делается. Тут — чисто физический предел. Деньги сами по себе несъедобны, не накормишь ими. Пока рожь не вырастет, мука не смелется и каравай не испечётся, бестолку платить — скорее дело не пойдёт.