«Горизонтальную поправку взял на глазок», — сообразил Гриша.

— ПравИльные, пять влево, — вдруг потребовал прильнувший к окуляру солдатик.

Дюжие хлопцы, сунув ломы под раскоряченные станины, поворотили пушку, как их просили, а потом грянул выстрел. Подождав несколько секунд наводчик, видимо довольный достигнутым результатом, приказал:

— Беглым, — и более не отвлекался от окуляра, только сдвигал горизонтальное колесо.

При каждом выстреле ствол откатывался назад на метр, вышвыривая вперёд себя мощную струю воды. Вперёд — это относительно направления своего движения, а на самом деле — назад в землю между станинами, отчего грязные брызги разлетались во все стороны. Чумазые заряжающие сноровисто руками выводили его обратно, открывали затвор, подносили пенал с зарядом и вталкивали его вслед уже досланному до места заострённому спереди цилиндру снаряда. И ещё в какую-то воронку заливалось ведро воды. Потом наводчика за приделанную к его спине рукоятку отрывали от прицела и давили на рычаг утопления воспламеняющего стержня.

Выстрел.

И снова весь цикл.

И так девять раз.

Потом наводчик дал команду: — Дробь.

Царь, следивший за слаженной работой расчёта, выглядел недовольным, когда всё завершилось, но, переведя взор в сторону мишени, успокоился. Стрелять больше не по чему.

— Простите, госпожа прапорщик, я, кажется, по каркасу угодил ненароком, — наводчик выглядит смущённым.

— Оляпка — лопух — прицел обнизил, — недовольный взгляд в сторону планшетиста, — а ты что, не видел куда попадания ложаться? Поправить не мог? Растерзаю. Последним выстрелом понтон утопил, раззява, — а Наталья строга.

— Это, госпожа прапорщик, на последнем заряде перекос в пенале был. Часть пороха выкрошилось мимо. Вот и не долетело чуток, — неожиданно вступился прибойниковый заряжающий. А пенальный показал пустую деревянную трубку.

— Точно. Плохо натёрли воском, вот оно и прихватило с краю.

— Э, княгиня, если вы не заняты сегодня вечером, не заглянете ли на ужин ко мне в терем. Мы с хозяйкой моей Ольгой Фрицевной были бы рады вас принять и угостить по рысскому обычаю. Мужа вашего тоже непременно с собой берите.

Вот это дела! Кажется, папенька вернулся к обычному своему доброму расположению духа, если позволяет себе столь пикантные шутки.

Наталья же, видно сгоряча да в запале, лопухнулась мило и по-девичьи:

— А почему княгиня?

— А потому что княжной можно только родиться. А вот княгиней стать проще, или при замужестве, что, увы, не случилось, или по Высочайшему указу, что только что произошло. Итак княгиня… э-э…

— Вельяминовы мы, — второй раз подряд сплоховала Наташка.

— Это по мужу ты, дочка, Вельяминова, а урождённая?

— Чертознаева.

— Так обязательно пожалуйте к ужину. Сегодня же. И князя своего Чертознаева непременно берите с собой.

Ого!!! А папенька-то совсем расшалился. Ведь знает, кто она. Или это в его огород камушек? Или это он Наташку интригует, проказник?

— А скорострелки смотреть будете?

— Скорострелки? А это что было?

— Дальнобойка.

— Ах дальнобойка! Тогда давайте и скорострелки посмотрим.

Батарея из четырёх коротких гладкоствольных пушек вымчала из-за перелеска и развернулась пред строем деревянных щитов. Ездовые заставили лошадей чуть попятиться и придержали их, что на пару секунд отвлекло внимание наблюдателей, поэтому начало стрельбы оказалось неожиданностью. Минуты не прошло, как выпустив по десятку снарядов, орудия снова пришли в движение. Они катились обратно что есть духу за подгоняемыми конями.

— И это всё? — Иван Данилович в недоумении.

— Осмотрим щиты.

— Извольте, воевода, — батюшка, после разговора с Натальей, кажется, постоянно хочет уязвить своего младшего сына. Но не очень-то до него достучишься. Гриша уже спокоен.

Осмотрев повреждения и пересчитав щиты, царь изменил своё отношение к увиденному:

— Пять минут и трети полка нет. Это же просто избиение, а не война.

— Ну так мы к нам гостей не звали.

— Ты действительно вырос, сынок. И в наставлениях больше не нуждаешься, — тон отца изменился. Он уже не шутит. — Опять княжны твоей задумка?

— Нет. Дядя Петя, пушкарь стрелецкий со товарищи постарался. Я его тоже в прапорщики возвёл.

— Что так мало? Нам этих пушек на полях сражений ох как не хватало.

— Ему уважение нужнее жалования. А на острове только Тыртов старше в звании. Его бы, кстати, капитаном, а не полковником пожаловать, потом майором. Три бы раза человеку приятное сделали. Он тебе завтра своих пехотинцев покажет, так ты его сразу в генералы забреешь и увезёшь с собой, а у нас с ним тут ещё не всё сделано.

— Ладно, сынку. Не ругай папку. Сперва покажи, что сам хотел. Потом — что я попрошу. А уж после того разговаривать станем. Ты вот скажи мне неразумному, отчего это в том лесочке деревья словно по шнурочку растут?

— Сорные породы-затенители высадили. А как кроны сплетаться станут — сосну тут утвердим. Когда окрепнет она — тогда лиственный крупномер уберём и в печах истопим, а тут корабельный лес встанет, дерево к дереву.

— Вот уж удивил, так удивил. Лес он, видите ли сажает. Да пока те сосны вырастут, тебя уже на свете не будет.

— Шишек пособираю, с меня и хватит. А внучата ужо сообразят на корабли те хлысты пускать, али на что другое.

Иван Данилович осунулся лицом и более до самого дома не проронил ни слова. Пешком шагали, хотя коляска катила неподалеку. Только гвардейцы изредка попадались на глаза. Эта часть маршрута совсем иначе планировалась, и они были вынуждены импровизировать, прочёсывая местность. Гриша заставлял своих строго вокруг поглядывать, потому что ощущение опасности, возникшее после разговора со старшим братом, крепло в его душе всё более и более. Страх — чувство неприятное. Всегда он в себе это не любил, и боролся, как мог, преодолевая животный ужас. А вот предусмотрительным быть и избегать угроз — это верное поведение, к которому приходится себя приучать. Хотя угроз тех и не видел никто, но разум подсказывает — кому-то он уже может мешать. Значит — должен быть готов.

За ужином государь был любезен с Натальей. Спросил о князе Никите — куда девался? А вот на дочку свою смотрел жалостливо и мужа её вовсе не замечал. Селим помалкивал, и движения его были скупы до минимума. Видно, что парень старался вести себя незаметно.

Вечером же, когда пошёл разговор с отцом над картой острова, вот тут-то, делать нечего, пришлось звать нелюбимого зятька и допрашивать его въедливо. Не все тонкости, о которых батюшка спросил, царевичу ведомы.

— Так эта сукновальня твоя? — это, конечно, к сыну вопрос.

— Да папа.

— И сыроварня в Архиповке?

— Ну, казённая, то есть. Это мне без разницы.

— А сало с твоих свинарников прямо на армейские пайки безо всяких денег идёт?

— Таких денег, чтобы руками можно было потрогать, конечно, нигде не видно, но Селим в книгах пересчитывает по ценам городского рынка.

— Они же меняются!

— Да. Про то Тимофей Безродный ему отписывает.

— Тогда, откуда деньги в казне?

— Деньги, это когда купцы что-то казённого производства покупают. А это часто случается, потому что Тимоха им, купцам то есть, прежде всего, на мои хозяйства указывает.

— Жулики вы. Хотя и честные. Так выходит всеми этими денежными потоками зятёк мой руководит?

— Да папа. Такое дело только надёжному человеку поручить можно, а у Агнешки, видишь как чутьё-то бабское сработало. Вот и породнились.

Государь долго пристально смотрел на Селима, и, наконец, выдавил из себя:

— Вот нелюб ты мне, хоть режь. Но любовь — дело бабское. Можешь отцом звать, или папой. Как язык повернётся, так и ладно.

Учения провели гвардейцы государя против учебного плутонга из гарнизона крепости. До рукопашной дело не доводили, ограничившись огневым контактом. Пороха пожгли много, осыпали друг друга обугленными пыжами и разошлись довольные забавой так и не «победив» друг друга. Царю понравилось, и «прятки» с убеганиями, которыми пятнистые постоянно смущали серебряно-голубых, раздражения не вызвали. Не стал он гневаться, ни глядя на стрельбу из положения лёжа, ни на постоянное стремление местных воинов укрыться в лесу, и уж тогда обстрелять супротивника из-за укрытия.