Сыновья достали заступы и принялись долбить сухую, отвердевшую до одури землю. Им не впервой. Работа спорилась. Старик собрал и свернул верёвки; развязал и снял бечеву с «баб» и подвёл телегу к наполовину готовой яме. Под одну из боковых сторон воза, подбил колья и распряг вола.

Один конец бечевы обвязал «бабу», другой — к волу. Когда яма была готова, сыновья вылезли на телегу и подвели рычаги под «столб». — Го, го, пошёл, пошёл, — зычно крикнул старик и стегнул животное. Вол нехотя двинулся. «Баба» поползла и свалилась на землю, не повредив воза. Старик удовлетворённо цокнул языком. Всё вышло, как надо. Колья выдержали нагрузку — борт воза не сломался. Осталось самое простое — опустить в яму, выставить в нужном направлении и засыпать землёй. Теперь можно и отдохнуть…

Воду пили долго и жадно. И люди и животные. Она больше не была такой недосягаемой и желанной. Старик достал еду и разделил всем. Животные получили порции овса, а дети по куску мяса и лепёшки из грубо помолотого ячменя. Хорсил вопросительно посмотрел на отца.

— Нет. — Мотнул головой старик. — Вино вечером, после работы. Сорок, тростник у реки есть?

— Да, отец и не только тростник. Я видел и змей. — ответил сын, едва не подавившись. Хинис и Хорсил захохотали, а отца новость обрадовала. — Вот и хорошо, пополним запас для стрел, и яд не помешает.

Он осёкся на полуслове. Кони пряли ушами и фыркали.

— Хинис, посмотри, кто там, а вы.. — Сыновьям и без слов было ясно. Дети степи всегда готовы к самому неожиданному повороту событий. Они мигом вскочили, позабыв про еду, и надели боевые пояса. У Хорсила гулко забилось в груди, Сорок успокоил коней и отвёл к низине. Чужакам не нужно подавать лишний повод. Невозмутимый и спокойный Хинис лёг у перегиба яра.

Внизу, на расстоянии полёта двух стрел, находились вооружённые всадники. Тот, кто впереди увидел примятую траву и едва заметную колею воза, заинтересовался…

Хинис быстро пересчитал их и показал отцу растопыренную ладонь — пять раз. Старик кивнул в ответ. У старшего сына лучшее зрение в роду. Хинис, шепотом сказал: — Это скифские воины. Их главный, — высокого роста. Под ним конь не нашей породы. Горит, отделан золотом.

— Ещё бы — тихо захохотал, обрадовавшись Сорок. Он знал наверняка: свои не тронут, тем более что каменотёсы здесь по приказу Атоная. Он сострил о высоком всаднике: — Куда ему, высокому-то, лошадь нашей породы; он же пьяный ноги сотрёт до…

До куда? Сорок не договорил. Все, четверо успокоились, облегчённо выдохнули и рассмеялись. Напряжённость и скованность исчезли. Луки вернулись на свои места, в гориты. (горит — скифский колчан.)

Ждать пришлось не долго. Первым, как и говорил Хинис, первым появился высокий всадник. Рядом следовал широкоплечий бородач лет сорока со шрамом на левой щеке и плотно сжатыми губами. Сорок не выдержал его взгляда и отвёл глаза. И было от чего. Именем этого бородача пугали детей. Казалось, от его сверлящего и проникающего во всё и вся взгляда не может укрыться и спрятаться никто и ничто.

Побывавшие в переделках и войнах и те, отводили глаза и умолкали. Пленных, в сражениях этот бородач никогда не брал, а рабов не имел и не хотел иметь. В одной из битв, когда царь Атонай был ранен и не мог сражаться, а скифы растерялись, лишь он один остался невозмутим. Тертей — так звали хмурого бородача, повёл за собой воинов и обратил в бегство врагов. Атонай щедро наградил своего воина, но тот не пожелал брать подарок, за исключением доспехов и оружия. Всё его нехитрое имущество умещалось в одной кибитке и хромым стариком-скифом — слугой и другом. Семьи у Тертея не было, к женщинам относился прохладно. За его век ни одна из них не смогла пленить и покорить сердце воина.

На одном из пиршеств, когда во хмелю, воины расхваливали себя, как могли, Атонай неожиданно для гостей спросил: — А ты, Тертее. Почему молчишь?

Гости, и цари умолкли, бородач не задержался с ответом: — Мой царе, — спокойно произнёс воин, — ты знаешь, Атонае из срубленных мною голов можно сложить кучу высотой в скифа. Война — это моя жизнь, зачем мне ещё о том говорить. Если придётся, я один выйду против целой армии и, мои руки не будут знать усталости.

— Не сомневаюсь, друже — Атонай поднялся и поднял свой кубок со словами: — Я хочу выпить за тебя, мой верный Тертей. — Вслед за царём всех скифов поднялись все гости. Тертей смутился от оказанной ему, простому воину такой чести и едва сдержал слёзы — его чествовали все, восемнадцать царей нижней, средней и верхней Скифии. Во всей ойкумене единственный человек, которому Тертей был предан и любил, как сына, был его ученик — Зиммелих, сын царя Атоная. Тертей учил мальчика искусству воина. Мальчишка привязался к учителю и отвечал взаимностью. В тринадцать лет Зиммелих открыл для себя новый мир — он надел боевой пояс и стал настоящим воином. В первом бою он убил первого врага в жестокой рубке и осознал цену жизни. В семнадцать: — на ежегодных осенних состязаниях, обошёл и победил всех лучников Скифии, а значит и ойкумены. Пущенная им стрела пролетела тысячу пятьдесят локтей. В состязании на мечах и топорах уступил царю Асею и своему учителю.

Всадники выехали на перегиб и остановились. Зиммелих ловко соскочил с седла и направился к старику. — Воды — властным и нетерпящим возражения, хриплым голосом приказал он. Старик махнул рукой сыновьям. Хорсил принёс мех и боязливо протянул высокому воину. Тот, не отпив, передал тотчас воду своему соседу — молодой женщине в одежде воина. Хорсил покраснел и выронил второй мех — на него в упор смотрела одна из трёх амазонок, его возраста и презрительно улыбалась. Воины заметили смущение парня и хохотнули. Старик не отводил глаз от «высокого». На запястье левой руки у высокого воина темнело родимое пятно. Зиммелих перехватил взгляд и догадался. «Старик знает, кто я».

— Сыновья, поклонитесь сыну Атоная — Зиммелиху, его жене — Накре и Тертею! — торжественно и медленно произнёс старик. Хинис и Сорок вздрогнули, а Хорсила ударило в дрожь. Молодая амазонка снова презрительно улыбнулась, а Тертей удивился: юноша не сводил с него глаз и не опускал головы.

— Скажи мне старик.

— Что ты хочешь узнать, Зиммелихе?

— Я тороплюсь к углу Меотиды, к Торжищу. Ты знаешь дороги лучше нас. Скажи, я на правильном пути? — Старик, не говоря ни слова, взял палку и принялся чертить на земле карту. Любопытные воины и сыновья окружили их…

— Это я знаю — нетерпеливо перебил его сын царя. — Где мы находимся? — Старик ткнул палкой. — Вот здесь. Двигайтесь от солнца. К темноте доберётесь до малой речушки, там можете и заночевать. Утром возьмите правее от солнца, — старик выкинул правую руку, — к полудню будете в Торжище.

— Спасибо старик, тебе помочь? — Зиммелих кивнул в сторону каменной «бабы».

— Не откажусь сын Атоная, мы устали сегодня. Вон, какая жара, но ты ведь торопишься.

— Ничего, успеем, а ну-ка — крикнул он своим воинам — помогите каменотёсам — и заметил, — а голова-то высокая у «столба».

— Да, Зиммелихе, ты увидел то, что не заметили другие. Эта дорога ведёт к сарматам. Эй — Эй, — крикнул он сыновьям и воинам. — Лицо «столба» должна смотреть на восток, разворачивайте, ещё.

Старику пришлось идти и показывать на месте, куда должна смотреть «голова». Зиммелих присел на повозку и с интересом стал наблюдать за происходящим. Рядом с мужем примостилась Накра.

Ещё внизу, в балке, он по достоинству оценил ум старика. «Подняться вверх с таким грузом рискнул бы далеко не каждый. Его отец — Атонай, знает, кому поручать такие работы. Старик выручил с дорогой, сэкономил полдня времени. А в Торжище?» …мысли прервал подошедший молодой сын старика.

— Что тебе, говори? — сухо спросил Зиммелих. Хорсил вздрогнул и покосился на Накру.

— Говори, что язык проглотил. — повторил Зиммелих. Молодая амазонка хихикнула. В этот раз Хорсил не отвернулся от девушки и не покраснел.

— Возьми меня с собой, Зиммелихе — скороговоркой выпалил он — Я хочу быть воином. — Братья разинули рты и бросили работу. У старика взметнулись брови, а у девушки исчезла насмешливая улыбка.