Зиммелих заторопился в шатёр и скоро вернулся с горитом, полным стрел; в простой одежде и обыкновенном башлыке. Он приказал подать коня. Когда охранники, было, тронулись вслед, Накра остановила их. — Не нужно сколоты сопровождать, мой муж хочет побыть один. — Зиммелих благодарно взглянул на жену и пришпорил коня… Крон посмотрел на небо и обрадовано произнёс, поклонившись солнцу. — Слава Апи, всё становится на свои места. Не грусти царица. Жизнь продолжается.

— Продолжается — неслышно ответила Накра, — но без «скифа». Он внезапно появился в нашей жизни и внезапно ушёл, словно его и не существовало никогда. Мы никогда не узнаем, кто он.

— Он из другой ойкумены царица — загадочно ответил Крон — и у него большой путь недоступный всем нам — прозвучал странный ответ главного вещуна. Накра ничего не поняла, но переспрашивать не стала. Она обернулась, направляясь в сторону шатра с детьми и, вздрогнула, завидев вдову Атоная. Полоумная стояла рядом и, Накре показалось, — вдова осмысливает сказанное вещуном. Ни грусти не радости не выражало лицо несчастной. Беззаботная, казалось ко всему женщина, утаптывала голыми ногами снег. Накра поманила её. — Пойдём, тебе нужно обуться и одеться.

— Пойдём — согласилась та и без всякой связи заявила. — «Скиф» в другой ойкумене. Шатёр спустится с небес… — Вдова странно хихикнула и, не обращая внимания на Накру, повторила. — Шатёр спустится с небес… Мне холодно, пойдём к твоим детям. — Накре показалось странным не только выражение вдовы, но и поведение Крона. Вещун спрятал лицо, торопливо обернулся и спешно направился в сторону своей кибитке…

Снег искрился на солнце и слепил, заставляя щуриться. Городище скрылось из виду. У редкого леска царь остановил коня и спрыгнул. Не выбирая пути, направился наобум в глубину леса. За ним потянулся и верный своему хозяину, боевой конь…

Боль не проходила, а становилась непереносимой. Стучали и гупали в висках «молотки», будто кто-то невидимый молотил без остановки и с остервенением о наковальню.

«А собственно на что можно было рассчитывать» — думал царь. «Ведь я знал, что цель брата опасна. Нужно было остановить, хотя впрочем, путник, вряд ли послушал». Захотелось вдрызг напиться вина и не думать — ни о чём не думать… Он подошёл и, прислонившись к молоденькой ольхе, вскричал на всю ойкуиену.

— Брате, где ты, где!? Не верю!

— Верю! — вернулось эхом. С ветвей посыпался снег и взлетели потревоженные птицы… «Верю» — удивился Зиммелих услышанному. — Да, — забормотал он — верю! Нужно верить, а то.. — То ли себе, то ли кому-то невидимому и присутствующему при этом, — громко произнёс он. — Я буду ждать, но исполню долг. Твоя могила брате будет у Тиры, невдалеке от кургана отца. На тризну я приглашу всех скифов… пора возвращаться, пора. — Зиммелих зачерпнул пригоршню снега и обтёр лицо. Холод несколько освежил и успокоил, придав сил…

«Круг» молчал, дожидаясь царя и царицу. Едва они показались, присутствующая скифская знать немедленно поднялась и застыла в поклоне. Тертей не преминул заметить посветлевшее лицо Зиммелиха и толкнул в бок Хорсила. Посол незамедлительно ответил, наступив на ногу. «Понимаю, дескать, не слепой». Зиммелих подал знак Крону о начале трапезы и окинул гостей. Все приглашённые присутствовали. Он и Накра устроились у своих «кресел». Низенькие столы были накрыты и заставлены блюдами с свежиной вепря, бараньей сюрпой, ржаными лепёшками, зеленью молодого чеснока и дикого ольвийского лука. Каждому из гостей предназначался килик для питья айрана кобылиц, излюбленного слабоалкогольного напитка скифов и килик для вина.

Двое вещунов поднесли Крону ритуальную золотую чашу и шесть поменьше — серебряных и поставили на жертвенник. Главный вещун царя всыпал в главную жертвенную чашу всё содержимое малых чаш: семена конопли ржи, пшеницы и полевых трав, высушенные листья деревьев. В отдельную чашу, помощники Крона положили небольшие кусочки пищи со стола царя, с небольшим количеством молока кобылиц и вина. Крон обошёл трижды вокруг священного очага Табити и воздал короткую молитву верховной богине скифов. — О Табити, прими дары сколотов и освяти пищу нашу. Пусть твой священный огонь очага никогда не погаснет для нас. Будь благословлена во все времена, освящающая наши дома и продлевающая род сколотов, о Табити! — Крон снял себя длинный, расшитый золотыми и серебряными нитями, с рисунками животных плащ и узорный башлык и передал одному из помощников. На плечи ниспали седые волосы. Он поклонился Священному Очагу и встал на колени. Двое вещунов, поочерёдно подали золотые чаши главному вещуну. Крон уколол ритуальной иглой средний палец и в каждую из чаш выдавил капельку крови, а потом содержимое чаш отправил в огонь очага. Когда над кострищем заструился дым, вещуны добавили для благовония по горсти семян конопли. — Табити приняла жертву и благословляет пищу мой царе! — вещун поднялся и направился к Зиммелиху. Он поднял большой кубок царя, сделал глоток и, поклонившись, торжественно передал Зиммелиху. Царь всех скифов также надпил молоко, присел и передал Накре. — Скажи Кроне, почему с времени тризны по отцу, ты постоянно нарушаешь нашу традицию. Первым в Круге всегда пьёт царь. В редких случаях — второй вещун, кстати, где он? Я не вижу его. — На Зиммелиха взглянули спокойные и твёрдые глаза старого вещуна. — Мой Царе, так распорядились боги. Если ты возражаешь, я не буду больше делать этого. — Накра усмехнулась словам Крона и передала чашу дальше по Кругу. — Зиммелихе, — развеселилась она, — Крон предлагает тебе поспорить с богами. Не правда ли Крон?

— Нет, моя царица, я не приглашаю царя на спор с богами. С богами не спорят. Если царю всех скифов угодно, я принесу богам жертвы и попрошу их вернуть старый обычай.

— Ты не ответил мне, — вмешался царь, — где второй вещун? — Крон склонил голову. — Мой царе, второй вещун не вышел из своей кибитки. Я не знаю, почему — наверное, он болен.

— Хорошо Крон, я понял. Ты не забыл нашего разговора? — царь насупился, нетерпеливо ожидая ответа. — Нет мой царе, я помню твой приказ, все, что в моих силах будет сделано… Я могу занять своё место, мой царе?

— Да, иди. — Зиммелих утвердительно кивнул. Старый вещун, прихрамывая, направился к противоположной от Зиммелиха стороне Круга.

Не только Накра, но и гости не преминули заметить изменение в поведении царя. В Зиммелихе действительно что-то изменилось: он непрестанно сыпал шутками во время трапезы и часто смеялся. Виночерпий и помощники главного повара не мешкали; содержимое блюд и киликов регулярно пополнялось. Накра то и дело бросала короткие взгляды на мужа и радовалась переменам в нём. Заметила она и другое: — у виска мужа появились седые волосы, — утром их не было.

— Тертее. — усмехнулся царь и хитро прищурился. Воин отставил кубок с вином. — Я во внимании мой царе, мой ученик.

— Ты ведь говорил, что стареешь Тертее. Ты не сильно удивлён происходящим?

— Чем удивлён, мой царе, я не понимаю тебя? — невозмутимый воин утёр бороду и усы. Он вопросительно уставился на царя, не понимая вопроса. Гости дружно умолкли, в ожидании очередной «хохмы» Зиммелиха. Царь важно разгладил бороду и подкрутил усы. — Чем, чем Тертее, будто не понимаешь.

— Я не понимаю царе, — заёрзал Тертей и пожал плечами.

— Эх ты, мой воин… не догадался гутаришь, — усмехнулся Зиммелих и неожиданно громко сказал. — Своей женой-фракийкой. — Пожилой воин покраснел и опустил голову.

— То-то — снова усмехнулся царь, заметив смущение посла. — Перед отъездом ты говорил, что стар для этого… ха-ха, Тертее. Когда родится ребёнок — позовёшь своего царя, или? — хохот заглушил последние слова, а лицо Тертея приняло обычный хмурый вид, а потом разгладилось в улыбке… Накра снова удивилась. «Он снова, такой как раньше, мой муж».

— А ты, Хорсиле, — не стал дожидаться ответа Зиммелих — борода я вижу, у тебя растёт. Что ты скажешь? — Сын каменотёса недоумённо пожал плечами и растерянно заморгал. — О чем сказать, мой царе, — о бороде? — В кругу снова «грохнули» — Мой царе, мой царе — передразнил Хорсила Зиммелих. — Почему я узнаю последним то, что говорят все?