Нофрет крепко зажмурилась, но свет наполнил ее глаза. Свет, подобный пылающему костру, подобный огненному столпу в ночи. Свет, подобный тому, что наполнял ушедшего царя, мертвого человека, который еще жил и был пророком в Синае.

Она стиснула зубы.

— Я не желаю знать этого бога.

— Твое желание тут ни при чем, — сказала Леа. — Открой. Увидь.

— Нет!

— Увидь! — приказала Леа, теперь уже без всякой мягкости. — Открой и увидь.

Нофрет действительно не видела ничего, кроме безнадежности и царицы, повредившейся в уме, которую возненавидел ее народ. Может быть, она окажется достаточно сильной, чтобы преодолеть все это, даже превзойти мужчину, который ее получит, сильного человека, не знающего жалости. Все знали, что, когда умрет Аи, Хоремхеб станет царем. Это было так же неотвратимо, как разлив реки.

Он все еще находился в Мемфисе и часто, приходя в часы приема, стоял на месте, предназначенном для главнокомандующего, демонстрируя силу одним фактом своего присутствия. Царица вела себя так, как будто его вовсе не было. Царь обращал на него внимание, когда это следовало сделать. Военачальник пока еще не требовал провозгласить себя наследником, но никто и не подумал бы ему возражать. Все в Египте боялись Хоремхеба.

Тем, кто знал его чисто внешне, он вовсе не казался ужасным. Хоремхеб был красивым мужчиной, не первой молодости, но далеко еще не старым. Он держался, как подобает солдату, прямо, с достоинством, со всегдашней готовностью встретить опасность. Люди, сопровождавшие его ко двору, стража, следовавшая за ним во дворце и в городе, — все были прирожденные воины, красивые и опасные, словно дикие коты, но таковы были и воины в стране Хатти. Возможно, они вовсе не собираются причинить зла госпоже Нофрет. Возможно даже, их господин, несмотря ни на что, окажется как раз тем мужем, который поможет ей прийти в себя.

Наблюдая за ним при дворе и во дворце, Нофрет с трудом вспоминала, что это враг ее госпожи. Да, он принес в шкатулке голову и руки царевича Зеннанзы, но так издавна поступали египтяне, одолев врага. В некотором роде, Хоремхеб дал Египту только благо, предотвратив вступление чужеземца на его трон и защитив царицу от ее собственного безумия. Едва ли его можно было обвинить за то, что Египет, узнав о поступке царицы, возненавидел ее. Даже если он воспользовался случаем, чтобы получить власть над жизнью и судьбой царицы — за что его винить, в конце концов? Он просто поступил так, как поступил бы на его месте любой сильный мужчина.

Египту нужен сильный царь. Так сказал Аи, слишком старый и утомленный жизнью, чтобы быть царем, в котором нуждался Египет. Он не станет избавляться от того, кто намерен стать его наследником, будучи очень разумным и преданным своей стране.

Иногда Нофрет казалось, что она становится не менее безумной, чем царица. В городе находились Леа и Иоханан, ожидая, когда она сделает то, о чем они сговорились в комнате на постоялом дворе — то, что они навязали ей одной силой воли. Царица бродила вдоль реки, бесцельно носилась на своей колеснице, сидела, словно статуя, на приемах без единой здравой мысли в голове.

Нофрет сомневалась во всем, ничего не понимала, боялась что-либо предпринять. Она могла бы отказаться от участия в заговоре апиру — ибо это был заговор, злейшее предательство, и, если о нем станет известно, она умрет, и смерть ее не будет легкой. Она могла бы считать, что страхи ее госпожи напрасны и ей нечего бояться; после смерти господина Аи царица оплачет супруга, примет в мужья его наследника и по-прежнему будет царствовать — в полном здравии, невредимая и забывшая свое горе.

Можно было надеяться на такое, но Леа видела совсем иное, а в своем народе она считалась провидицей. Леа видела безжалостного солдата, живущего только ради власти, которую мечтает заполучить. Хоремхеб овладеет несчастной помешанной царицей, использует ее, даже будет хорошо к ней относиться, пока она служит его целям, но, в конце концов, когда жена окажется неспособной дать ему наследника, он избавится от нее и возьмет себе другую, которая родит ему сына. Возможно, он даже будет по-своему любить Анхесенамон, но любовь для такою человека значит слишком мало по сравнению с жаждой власти.

Нофрет видела его истинную сущность. Много лет назад она подслушали тот разговор в храме Амона, видела выражение его лица, когда он принес голову и руки царевича Зеннанзы. Хоремхеб не скрывал, каков он на самом деле.

Но, даже если она склонится к подобным мыслям, то, что ей предстоит сделать, чудовищно. Анхесенамон никогда не согласится быть кем-то другим, кроме царицы. Ею она живет, ею и умрет. Она ни за что не пойдет по пути своего отца. Этот путь не для нее.

Если Леа и Иоханан имеют такие намерения, Нофрет заставит себя подчиниться их воле. Девушка настаивала, что ей нужно время, чтобы поговорить со своей госпожой, постараться убедить ее. Но глядя на Анхесенамон во время придворных приемов, увенчанную золотыми перьями, сжимающую скипетр, она видела лишь женщину, блуждающую среди зарослей тростника на берегу реки в поисках невозможного.

Анхесенамон обратилась из царицы в помешанную и не слышала Нофрет. Сегодня она пронеслась по городу на своей колеснице карьером, ничего не замечая на своем пути, а потом помчалась прочь — в Красную Землю, в пустыню, мерцающую под безжалостным солнцем. Нофрет держала зонтик от солнца, ветер рвал его из рук, и она чуть не вылетела из-за него из колесницы. Стражники отстали, их кони не могли догнать стремительных лошадей царицы. И даже они устали: их шкуры потемнели от пота, из серебристых стали синевато-серыми.

У Анхесенамон еще оставалось немного здравого смысла: она не спеша, постепенно замедляла бег лошадей, пока они не перешли на шаг. Бока их дымились, с них стекали пот и пена. Царица медленно развернула колесницу. Они двинулись обратно в город, по дороге встретив стражу с запыхавшимися, хромающими лошадьми. Стражники в доспехах шли пешком, ведя коней в поводу, чтобы облегчить вес колесниц.

Анхесенамон на них даже не взглянула. Взгляд царицы был устремлен на городские стены, на ворота, распахнутые для ее въезда. Нофрет задумалась, что же она видит: приветствие, угрозу или просто границу, которую нужно пересечь.

Невозможно было понять, о чем она думает. Когда-то Нофрет знала или умела догадаться. Сейчас в сердце своей госпожи она не видела ничего и вообще ничего, кроме бога апиру, которому не могла поклоняться, поскольку это был не ее бог. Он маячил перед глазами, как столб огня, требовал, чтобы она совершила то, против чего восставала каждая крупица ее ума и здравого смысла, потому что это было безумием и в случае неудачи грозило смертью. Но, даже если она не…

Нофрет трусила. Она никогда не думала, что сможет признаться себе в этом, но похитить свою госпожу и унести в Синай, где ее ждет отец, а с ним и его Бог, и народ, который он сделал своим, она не могла.

Анхесенамон поручила колесницу и лошадей слугам и направилась в купальню, чтобы смыть с себя пыль и пот после этой сумасшедшей гонки. На щеке у нее была кровь от камня, то ли вылетевшего из-под колес, то ли брошенного кем-то и городе, — Нофрет не знала и вспомнить не смогла. Она осторожно обтерла кровь, пока Анхесенамон сидела неподвижно, даже не спросив, глубока ли рана и может ли от нее остаться след. Ранка была ничтожная, всего лишь царапина, но женщина в своем уме, красивая и знающая о своей красоте, хотя бы поинтересовалась.

Царица заторопилась уходить почти сразу же после ванны. Нужно было еще идти на прием, но она отказалась надеть парадное платье, выбрав самое простое, полотняное, — немногим лучше, чем носили служанки.

— Я должна посмотреть, — там, на реке…

Теперь Нофрет должна была идти следом. Но она не могла себя заставить. И впервые за долгие годы отправила за царицей стражника, приказав ни в чем ей не мешать, но в случае опасности защитить.