— Мы пришли, чтобы освободить вас.

— А что значит свобода? — поинтересовался Шмуэль. — Голодовка в пустыне?

— По милости бога, нет.

— Господь даст нам нашу собственную землю, — вмешался другой голос. Нофрет с изумлением узнала Иегошуа, стоящего плечом к плечу с Агароном. Когда он успел так вырасти? И голос у него скоро будет, как у деда, такой же красивый, выразительный, благодаря которому Агарон стал могущественным глашатаем пророка.

— Нам было обещано. Когда мы уйдем из Египта, у нас будет страна, земля, которая станет нашей. Ты увидишь ее. Ты будешь смотреть на нее вместе с остальными и радоваться.

— Если хоть один из нас доживет до этого, — проворчал Шмуэль.

— Мы доживем, — сказал Иегошуа. — А египтяне…

— Египтяне познают гнев божий, — наконец заговорил Моше, сразу освободившись от своего заикания.

— Идите к месту сбора, быстрее. У нас мало времени.

Каким бы застенчивым ни казался Моше, со слабым неуверенным голосом, лишенным внушительности, отличавшей Агарона, он мог подчинять себе людей, и вести их за собой, если хотел. Даже упрямый Шмуэль отступил перед ним.

Апиру собрались в единственном месте, способном вместить всех: на базарной площади, освобожденной от прилавков. Коз и овец разогнали по углам, а середина была свободна. Люди шли и шли, пока не заполнили всю площадь. Толпа оказалась гораздо больше, чем ожидала Нофрет. На площади собрались сотни людей, от глубоких старцев до грудных младенцев. Из них получилась бы огромная армия, если бы кто-то пожелал командовать ими и обучил их воевать.

Но сейчас в них не было ничего воинственного. Перед Моше стояли рабы, испуганные и дрожащие, слишком обуреваемые страхом, чтобы слушать его. Агарону пришлось возвысить голос, словно на поле битвы, чтобы они, наконец, перестали шушукаться.

И даже тогда не все могли услышать пророка. Агарон повторял его слова, придавая им твердость и силу.

— Бог гневается, — говорил Моше. — Он прислал нас в Египет, чтобы освободить вас, но царь Египта желает по-прежнему держать вас в неволе. Его страна разрушена, его народ голодает, но он упорствует. Им правит его гордыня. Он не уступит…

Голоса понемногу стихали. Моше продолжал:

— И теперь Господь дошел до предела своего терпения. Девять раз он показывай свою силу. Девять раз царь отворачивал лицо свое. Но от этого гнева божия, дети Исроела, — от этой кары даже Великому Дому Египта не укрыться.

Он помолчал. Толпа тоже молчала. Слушая простого пророка, они не перестали бы болтать, но упоминание о боге утихомирило даже детей.

Голова Моше клонилась под весом всего мира. Теперь он говорил медленно, одно за одним взвешивая слова:

— Господь сказал, и дети Исроела должны повиноваться каждому слову, произнесенному им. Слушай, мой народ. Слушай и запоминай.

Голос Агарона взлетел до небес, почти заглушая голос Моше. Едва слышен был и голос бога, глашатаями которого оба были.

— Это произойдет в первый месяц года, — говорили они. — Первый день прошел: день, когда Господь повелел мне встать перед царем и передать его последнее предупреждение. Когда придет десятый день, Господь велит вам найти в каждом хозяйстве хорошего ягненка: барашка, годовалого, не младше и не старше. Кормите этого ягненка. Освятите его. И на четвертый день после этого, как только начнет спускаться вечер, принесите его в жертву перед лицом своих сородичей. Пусть каждый из вас возьмет пучок иссопа; обмакните его в кровь ягненка и обмажьте дверные столбы и притолоки в каждом доме, где живет мужчина, женщина или ребенок апиру. Затем входите внутрь, дети мои, и ешьте ягненка, зажаренною целым, и чтобы ни одна кость не была сломана. Ешьте его с горькими травами и пресным хлебом. Ешьте его стоя, одетые в дорогу, с посохами в руках; но будьте внимательны, пусть никто из вас не выходит из дому до утра.

Слова Моше падали в полную тишину. Агарон эхом вторил ему:

— Ибо в полуночи я пройду по земле Египта. Я не трону домов, отмеченных кровью ягненка. Но каждый другой дом, каждая конюшня, каждый сарай и хлев узнают мощь моей руки. Смерть поразит их, дети мои, смерть первенцев, будь они вельможами или рабами, богачами во дворцах или животными в полях — и так вплоть до семьи самого царя, из-за чьей гордыни я насылаю это бедствие на землю и народ Египта.

Воцарилось абсолютное молчание. Никто не шевелился. Никто даже не дышал.

Моше поднял голову. Слезы бежали по его щекам.

— Но вас, дети мои, — сказал он, то есть его бог, — я пощажу. Когда настанет утро, возьмите остатки ягненка; сожгите все, до последнего кусочка. Тогда вы станете свободными; тогда вы сможете идти прочь из места вашего заточения. Сделайте так и запомните это навсегда.

— Хотелось бы мне верить, что он не пойдет на такое, — сказала Нофрет. — Хорошо бы, у него не хватило силы.

Вместе с остальным посольством она пришла в самый большой дом в квартале рабов, который, по иронии судьбы, принадлежал недоверчивому Шмуэлю. Она не слишком удивилась тому, что он оказался отцом Эфраима. Сила воли и целеустремленность были, по-видимому, отличительными признаками этой семьи. Менялась лишь форма выражения.

Шмуэль не выказывал особого удовольствия, но правила гостеприимства знал. И слышал голос своего бога. Сейчас даже Нофрет слышала его, хотя и была чужеземкой.

Его гостеприимная жена оказалась не такой суровой, как муж, и вовсе не расстроилась из-за того, что ей приходится принимать целую толпу пришельцев. Вместе со стайкой незамужних дочек она охотно приняла помощь и Нофрет и Мириам, заметив, что провидица такая же женщина, как и другие, и вполне сможет испечь хлеб на три дюжины гостей.

Именно к Мириам и обратилась Нофрет, когда они вдвоем замешивали ячменное тесто на воде. В него не следовало класть закваску, потому что ночью по этой земле должен был пройти бог, а хлеб должен быть испечен раньше. До них доносилось блеяние ягнят, согнанных вместе. На закате начнется жертвоприношение.

Мириам взглянула на нее.

— Ты будешь почитать нашего бога, если поверишь в него?

— Нет, — ответила Нофрет.

— А ты не опасаешься за своего первенца?

Задохнувшись, Нофрет рванулась с места, но тут же снова села, переводя дыхание.

— Мой первенец будет спать — если сможет — за дверьми, охраняемыми кровью. Ваш бог требовал только этого, а не настаивал на том, чтобы все, находящиеся в домах, были его преданными слугами.

Мириам пожала плечами. Она смешивала воду и муку, но осторожно, чтобы тесто не поднялось. Этот особенный запрет, наложенный самим богом, означал, как сказал Моше, что им отведено отчаянно мало времени.

Хлеб, испеченный без закваски, безвкусен. Но у них будет жареный ягненок, благоухающий травами. Женщины, ходившие собирать их, опасаясь египтян, но не местные жители, которые не избегали людей Господа, неплохо относились к ним. Некоторые приходили, предлагая в дорогу золото и серебро, дорогую посуду, украшения, ценности, бесполезные для кочевого народа. Моше не запрещал принимать эти дары. Нофрет думала, что египтяне стремились таким образом откупиться от проклятия бога. Но такая сила была только в крови ягненка, а египтяне не могли позволить себе такого выкупа.

Ее внимание привлекла суматоха у двери на улицу. Мимо пробегали люди, что-то неразборчиво бормоча. Но Нофрет, уловив лишь несколько слов, поняла, что сорвало их с места.

В Пи-Рамзес прибыл царь. Он приплыл на быстрой лодке, вместе со старшей дочерью. Следом шла армия. Она придет в город через день-два. И тогда убьют всех апиру.

Но еще не сейчас. В городе слишком мало солдат, они не рискнут напасть на них. Иоханан, предвидя неприятности, уже собрал всех людей, способных носить оружие. В результате сформировалась армия из нескольких сот сильных мужчин, поочередно стоящих на страже.

Количество имеющегося оружия несколько удивило Нофрет, знавшую, как трудно бывает вооружить даже немногих воинов. Должно быть, апиру прятали мечи в гладильных прессах и под полами домов, у них были луки для охоты и боевые стрелы, припасенные до поры до времени. При желании сейчас каждый из них мог найти себе копье, отобранное когда-то у солдата или хранившееся с давних пор.