Это был отказ, полный отказ от всего, что хотела от нее Леа. Но все же Нофрет чувствовала, что поступила разумно — слишком разумно. Ничего непоправимого не произошло. Время еще было. Если предвидение правильно, Аи умрет еще не скоро.

Сможет ли Леа так долго ждать? А Иоханан, с его лицом апиру и спиной в шрамах — за ним, возможно, охотятся и могут даже убить за бегство со строительства гробниц в Фивах?

Они уйдут. Нофрет обретет спокойствие. Анхесенамон будет жить, если сможет. Нофрет станет охранять ее. Хоремхеб не опасен для царицы, пока жива Нофрет.

Анхесенамон вернулась с реки, с ногами, облепленными грязью.

— Она хотела влезть в воду, — доложил стражник.

— Она сказала, что видит лодку.

— Не лодку, — возразила Анхесенамон, неожиданно для них обоих. — Корзину. Я видела корзину.

Нофрет переглянулась со стражником.

— В тростниках было утиное гнездо, — сказал он.

— Нет, корзина, — настаивала Анхесенамон, — сплетенная из тростника и застрявшая в прибрежных зарослях. Я хотела ее достать. Он помешал мне. Прикажи его высечь.

Стражник вытаращил глаза и забеспокоился. Нофрет покачала головой и жестом велела ему выйти. Он поспешил исчезнуть, укрывшись в караульном помещении.

Как и ожидала Нофрет, Анхесенамон сразу же забыла о нем. Она беспокоилась о корзинке, которую не сумела достать, но не проявляла стремления вернуться за ней. Нофрет уговорила ее снова искупаться и надеть чистое полотняное платье — было уже слишком поздно, чтобы почтить двор своим присутствием. Предстоял еще пир, но Нофрет предпочла не вспоминать о нем. Она добыла на кухне еду, лакомства, вызывающие аппетит — некоторые Анхесенамон даже отведала. В вино, обильно приправленное пряностями, было добавлено снадобье, успокаивающее и помогающее заснуть, — не то сильнодействующее, что дала Леа. То было спрятано среди личных вещей Нофрет, тщательно завернутое в полотняные лоскуты, которыми она пользовалась во время месячных.

В эту ночь и каждую ночь до тех пор, пока она не принесет погруженную в глубокий сон царицу, Иоханан будет ждать в лодке, чтобы увезти их по реке. Если он попадется, его убьют. Жизнь отступника не стоит ничего, и нет у него надежды, если его разоблачат.

Нофрет смотрела, как госпожа погружается в дремоту. Для нее это был редкий момент покоя и отдыха. Царица не пыталась противиться сну и, казалось, не замечала ничего. Все ее мысли были еще заняты корзинкой, померещившейся в тростниках.

— В ней был ребенок, — бормотала она. — Был. Я видела, как он шевелится. Он лепетал, словно вода в реке, и в нем не было страха. Он станет царем, этот бесстрашный ребенок. Он обязательно будет царем.

— Да, — сказала Нофрет примирительно, — да, моя госпожа.

Анхесенамон вздохнула и закрыла глаза. Дыхание стало ровным и глубоким, и она заснула.

Нофрет некоторое время смотрела на нее. Царица не двигалась и не просыпалась. У дверей стояла стража, в соседней комнате щебетали служанки. Нофрет покинула их с некоторой неохотой. Но сегодня вечером ей нужно вымыться, очень нужно после поездки с царицей в колеснице. Можно было надеяться, что так много слуг и стражников сумеют присмотреть за одной женщиной, погруженной в сон.

…Нофрет долго просидела в ванне, блаженствуя в теплой воде. Она вымыла и голову, потом с помощью маленькой нубийки расчесала спутанные волосы. Служанка восхищалась ее волосами: густые, темно-рыжие, она закрывали ее почти до колен. У нубийцев не бывает таких грив: волосы у них словно руно или черный дым, и они стригут их коротко, чтобы можно было только прикрепить к ним бусины и воткнуть перья.

Когда Нофрет вернулась, солнце уже давно село. Ее волосы, еще влажные, были тщательно заплетены. Она надела новое льняное платье и чувствовала себя чистой, прохладной и почти довольной жизнью.

Когда она вошла в спальню своей госпожи, кровать оказалась пустой. Некоторые служанки спали, а остальные играли в жмурки в соседней комнате. Нофрет не стала их расспрашивать. Ответа не будет, так же, как не ответят и стражники. Царица ушла, и никто не заметил ее исчезновения.

Приходил Иоханан, а может быть, Леа. Они забрали царицу без помощи Нофрет, поняв, что у нее не хватает духу. Теперь надо пойти в свою комнату, лечь спать и сделать вид, что она тоже ничего не видела. Когда придет утро и надо будет будить госпожу и готовиться к церемонии встречи солнечного восхода, Нофрет будет так же невиновна, как и все остальные.

Но если это были не апиру? Что, если Хоремхеб составил свой собственный заговор, чтобы избавиться от царицы, которая его ненавидит и делает все, чтобы преградить ему путь к власти? А если не Хоремхеб, а еще кто-то? Многие египтяне, как высокого, так и низкого происхождения, считают ее изменницей за обращение к царю Хатти.

Нофрет тихонько вышла. Тело ее рвалось броситься бежать, но это могло бы вызвать подозрения. Не узнав, кто забрал царицу, она никому ни слова не скажет, сама все выяснит, а потом решит, поднимать ли тревогу или притвориться, что ничего не знает. Если Аи или Хоремхеб вздумают пытать слуг…

Пока об этом думать не стоило. Нофрет старалась идти как можно спокойнее. Сначала к реке, на тот случай, если Анхесенамон ушла сама, чтобы отыскать воображаемого младенца в тростниковой корзине. О крокодилах думать не хотелось, так же, как и о пытках, которые Египет может применить к слугам, не сумевшим уберечь свою госпожу.

Луны не было. Звезды отражались в глади реки, словно плывя по воде. Света от них было мало. Нофрет осторожно пробралась из дворца, через ворота в стене, выходящие на открытое место вдоль реки. Вода поблескивала в звездном свете. Она услышала, как волны шепчут и плещутся о берег. Зимой здесь был целый тщательно ухоженный сад, сбегающий к обмелевшей реке, но сейчас, в разгар разлива, он стал лишь узкой полоской, а река под звездами казалась безбрежной, словно море.

Пару раз она оглянулась. Белые стены Мемфиса маячили позади. Впереди была только река. Там не шевелилось ничего живого. Не слышалось ни голоса ночной птицы, ни шакальего воя среди гробниц на западе, по другую сторону города. Только плеск реки и шорох ветра в тростниках.

Царица сюда не приходила, а если и приходила, то давно уже ушла. Нофрет, поколебавшись, уже хотела повернуть обратно, но остановилась. Внизу, у берега, что-то хрустнуло. Шевельнулась тень. Она едва различила смутно белеющую фигуру. Это мог быть заблудившийся призрак, но призраки не ломают тростник, не спотыкаются и не вскрикивают. Нофрет ясно услышала падение тела.

Ей никогда не случалось так стремительно и уверенно двигаться в темноте. Она чуть не споткнулась о скорчившееся тело, лежавшее на самом краю, — частью в воде, частью среди тростников. Нофрет подхватила его и отчаянно потащила прочь, подальше от неведомых опасностей, подстерегавших в воде.

Это была Анхесенамон, живая, глубоко дышащая, но без сознания. Нофрет, склонившись, нашла ее руку. Царица сжимала неплотно закрытую бутылочку. Почувствовав запах, Нофрет чуть не вскрикнула. «Как же она ухитрилась…»

Запах снадобья Леа был и на губах Анхесенамон. Пальцы ее стиснули бутылочку. Как бы царица ни ухитрилась разыскать ее, что бы ее ни привело к ней, она принесла бутылочку к реке и пила из нее, как если бы это был яд, который она намеревалась пить, пока не умрет, здесь, на берегу реки, которая была жизнью Египта.

Она выпила большую часть, если только не разлила при падении. Леа говорила, что снадобье безвредное, но велела давать его в вине, по несколько капель, а не сразу неразбавленной всю бутылочку.

Анхесенамон вся обмякла, как будто кости ее стали жидкими. Нофрет подняла свою госпожу — та была легонькая, но нести было неудобно. Надо идти во дворец, позвать врачей. Но можно ли им доверять? Что, если это один из них нашел бутылочку и уговорил царицу выпить снадобье?

Так много вопросов. И никаких ответов, кроме одного: почти пустая бутылочка, бесчувственная женщина, ночь и река, опасность утонуть или попасть в зубы крокодилу, упади она чуть ближе к воде. Нофрет пошла, но не к дворцу.