Как уже было сказано, упадок чувствовался уже тогда, когда здесь был Барт. Кстати, ученый пришел в этом городе к выводу, что кроме жажды и жары существуют и другие опасности, подстерегающие путешественника. «Легкомысленные нравы женщин Агадеса не заслуживают похвалы, — писал он. — Однажды утром в наш дом пришли пять или шесть девушек или женщин, чтобы нанести мне визит. Они простодушно пригласили меня повеселиться с ними, поскольку отсутствие султана освобождало их от всякого воздержания. Две из них были довольно хорошенькие, с прекрасными фигурами, черными, заплетенными в косы волосами, живыми глазами, светлой кожей, как вообще у многих женщин Агадеса… Однако я не поддался на соблазн…».

Экспедиция, участником которой был Барт, достигла наконец озера Чад. На северной границе государства Борну трое путешественников расстались, чтобы разными путями дойти до столицы Борну — Куки. Ричардсон погиб на этом отрезке пути. Когда Барт и Овервэг затем встретились в Куке — 5 мая 1851 года, дальнейшее руководство экспедицией взял на себя Барт. Базируясь в Куке, оба пересекли — один раз вместе, а в другой — порознь — Борну и Канем. Больше года они путешествовали по Центральной Африке. Затем погиб и Овервэг, не вынесший непомерных трудностей перехода через пустыню. Барт же хотел посетить Томбукту. С этой целью он из Куки отправился верхом на верблюде через саванну на запад. В районе Зиндера он дошел до Нигера, а отсюда направился в Томбукту.

«Первое впечатление от города, столь давно ставшего заветной целью моего путешествия, — писал Барт, — было не очень благоприятным. Я увидел небо, сплошь затянутое тучами; воздух был насыщен песком; темные, грязные глиняные сооружения города, не освещенные солнцем, почти слились с окружающим их песком и щебнем. Я не успел как следует оглядеться, как из города нам навстречу уже потянулась толпа людей, жаждавших приветствовать чужестранца. Этот миг я никогда не забуду… Хотя улицы и переулки, куда мы поначалу ступили, и были настолько узки, что два наездника не могли бы разъехаться, все же многолюдие и зажиточный вид этой части города произвели на меня сильное впечатление».

Во время пребывания в Томбукту Барт сделал выписки из «Тарих ас-Судан» — известной хроники суданской истории. Семь месяцев он провел в этом городе. Когда же Барт решил возвратиться в Куку, чтобы оттуда выйти в обратный путь и пересечь Сахару, он попал в трудное положение. Его проводники начали плохо с ним обращаться, следить за каждым его шагом. В своем дневнике Барт писал: «Словно бы для того чтобы еще больше ухудшить мое положение, в эти дни как раз пришла весть о том, что французы в южных районах Алжира полностью победили племя шаамба и предприняли военный рейд до Уарглы и Метлили. Перед лицом продвижения ненавистных чужестранцев всех охватил страх, и через несколько дней, когда мы уже собирались в обратный путь, это сообщение не только подтвердилось, но и стало известно, что Уаргла… действительно оккупирована французами… тогда шейх принял решение объединить все вооруженные силы аулиммидов (туарегское племя. — К. П.) и Туата и дать отпор чужестранным завоевателям… В свете этих и ряда других обстоятельств не удивительно, что мое путешествие в эту страну вызвало у них подозрение, не имею ли я отношения к продвижению французов или, другими словами, не являюсь ли я французским шпионом».

На самом деле французы, не заняв Уарглу, укрепились в Лагуате и заключили с Мзабом договор о протекторате. Хотя Барт и не имел отношения к французам, подозрения туарегов не были лишены оснований, так как — мы в этом еще убедимся — деятельность очень многих путешественников использовалась правительствами великих держав в своекорыстных целях. В инструкции, полученной экспедицией Ричардсона, также значилось: «…Правительство надеется узнать через вас, какими способами могут быть расширены торговые связи между Великобританией и Африкой, а также, какие районы и коммуникации являются для этого наиболее благоприятными».

Когда Барт вернулся в Германию и подробнейшим образом описал свои впечатления, некоторые люди у него на родине сделали их предметом самого скрупулезного изучения, так как усмотрели в исследованиях ученого возможную отправную точку для колониальных завоеваний. В этом отношении большой интерес представляет собой письмо прославленного натуралиста Александра Гумбольдта Барту. Гумбольдт писал Барту после того, как тот закончил в 1855 году свое большое путешествие по Африке: «Мне приятно Вас известить, что завтра в среду в 15.00 Вы приглашены в Сан-Суси на обед к королю… У меня не хватает слов, чтобы выразить, с каким нетерпением король, столь живо интересующийся Африкой, ждет встречи с человеком, благородным мужеством, истинным исследовательским духом и глубокими, многосторонними знаниями которого он столь долго восхищался».

Ни Барт, ни Гумбольдт не могли в то время предвидеть, что как монарх, так и промышленники и политики интересовались не Африкой, как таковой, а лишь возможностью превращения ее в колонию. В случае с Бартом интерес короля не имел прямых последствий, однако были другие исследователи в других странах, которые отправлялись в путь, преисполненные самых бескорыстных намерений, но часто вопреки своей воле вовлекались в колониальные авантюры и даже в преступления.

В 1830 году французские войска высадились на побережье Северной Африки. Лишь через десять лет, преодолевая отчаянное сопротивление местного населения, они завоевали большую часть алжирской территории к северу от Сахарского Атласа. Однако оккупанты на этом не успокоились. В их планы входило дальнейшее продвижение на юг. Французский главнокомандующий генерал Рандон стремился поставить под контроль Сахару по двум причинам. Во-первых, он надеялся получить долю прибыли от караванной торговли, а возможно, и стать совладельцем в этом предприятии; во-вторых, многие алжирские патриоты бежали из Северного Алжира в оазисы, где объединялись и готовились к новым боям. Мухаммед бен Абдаллах, бывший шериф племени улед-сиди-шейх, селившегося на плоскогорьях к северу от Сахарского Атласа и регулярно кочевавшего по пустыне, укрылся в Руиссе, небольшом городке неподалеку от Уарглы, и отсюда призывал население Сахары оказывать сопротивление французам. Затем он перебазировался в Лагуат.

Генерал Рандон сообщил военному министру в Париже, что оазис Лагуат отлично приспособлен для размещения французского гарнизона. Оккупационная армия приближалась к оазису тремя колоннами. Одна шла из Джельфы, вторая — из района южнее Орана, третья — из Бискры. У ворот Лагуата они соединились и 4 декабря 1852 года приступили к штурму города. Силы сторон были неравны. Потери французов практически были равны нулю. Однако позднее французы все же ссылались на какие-то якобы все же имевшие место потери, чтобы оправдать то, что произошло на улицах оазиса. Лагуат пережил не имевшую себе равных резню. Беззащитные жители уничтожались сотнями. Современник сообщает, что один батальон был занят исключительно тем, что в течение трех дней подбирал и вытаскивал из колодцев трупы, чтобы их сжечь. Французский историк Ш. А. Жюльен назвал это «бойней без героизма».

Не удивительно, что весть об этих ужасах, распространившаяся по Сахаре со скоростью ветра, даже в далеком Томбукту вызвала у местных жителей враждебное отношение к Генриху Барту. В 1930 году, когда отмечалось столетие французского Алжира, «директор Южных территорий» генерал Мейнье лаконично писал: «Взятие Лагуата в 1852 году, за которым вскоре последовала конвенция 1853 года, ставившая де-факто под наш протекторат Мзаб и Гардаю, открыло новую веху в активной истории Алжира».

Эта новая веха не предвещала для жителей Сахары ничего хорошего: началась эпоха империализма, колониальных завоеваний и угнетения.

Мзабиты, занимавшие в Сахаре особое положение, о чем мы подробнее скажем ниже, заключили с Францией «оборонительный договор», по которому обязались не оказывать сопротивления французской политике в Северной Африке. Взамен им было обещано, что колониальные власти отнесутся с должным уважением к государственному устройству Мзаба. Французское «уважение» длилось целых двадцать девять лет.