Самаханг-найоны и кулисанг-байяны важны еще и потому, что крестьяне приучаются самостоятельно решать дела кооператива, обсуждать их и отстаивать свои классовые интересы.

Реформа осуществляется в рамках буржуазного общества. Иногда ставится вопрос о жизнеспособности этих производственных кооперативов в условиях капитализма. Кооперативы, несомненно, повысят материальный уровень масс прежде всего благодаря новым экономичным методам обработки земли, использованию удобрений, отказу от посредников при покупке и продаже продуктов, а также строительству системы ирригационных сооружений и жилищных комплексов. К этому следует отнести и мероприятия по трудоустройству безработных в кооперативах.

Успехи в области создания производственных кооперативов пока еще не слишком заметны. К копну 1975 года организовано 17 350 самаханг-найонов, охвативших 78 219 крестьян; многие из них еще несовершенны. Сказывается недоверие крестьян к кооперативам, которое появилось в результате провалившихся прежде земельных реформ, а также всевозможных уловок крупных помещиков, саботирующих последнюю земельную реформу. Кроме того, распоряжения, связанные с проведением этой реформы, приходят большей частью сверху, таким образом, инициатива масс сельского населения не получает того размаха, который она могла бы иметь. Тем понятнее становятся слова генерального секретаря ЦК КПФ товарища Макапагала: «Несмотря на замедленный процесс реализации земельной реформы, партия верит, что реформа нужна массам, и она призывает массы поддержать реформу…»

Каждый вечер на экранах телевизоров Манилы можно видеть сияющие лица Милли Меркадо и Сонни Кортес. «Сахар утром, сахар в полдень, сахар вечерами», — поют они. Рекламная модная мелодия песенки легко запоминается. Она у всех на устах, ее поют, не вникая в смысл. Мы тоже напеваем эту мелодию по пути в «сахарную» провинцию Западный Негрос, где производится большая часть сладкого богатства страны. У сакадов, Рабочих сахарных плантаций, другой напев, и слова их песни другие: «Дети плачут от голода. Только сахарный тростник — ни риса, ни мяса. Где взять денег, чтобы накормить голодные рты?»

Эту песню спел нам сакада Самсон Олега. На плантациях «Викторьяс Миллинг», крупнейшего на Филиппинах сахарного концерна, Олета работает с 1967 года. Концерн производит половину всей сахарной продукции страны. Когда мы приехали на плантации, сакады бастовали. На страницах манильской прессы появились длинные статьи, в которых сахарная компания опровергает требования рабочих плантаций, ссылаясь на те социальные блага, которые она якобы предоставляет сакадам.

— Я не знаю, — говорит Самсон Олета, — сколько в действительности сахарные бароны заплатили за публикацию этих статей. Говорят, около двух миллионов песо. Они надеются таким образом успокоить общественность. Однако нам от этого не легче. Взять хотя бы меня. Зарабатываю всего три песо в день. И за это мне приходится резать тростник с раннего утра до позднего вечера, и так продолжается уже более пяти лет. Я все еще считаюсь сезонным рабочим, хотя это идет вразрез с инструкцией о труде. Положение моих товарищей не лучше. В асьенде Флоренсия в Пасите они работают уже тридцать лет. Это значит, что они вообще лишены каких бы то ни было прав. Наш труд оплачивается хуже, чем любой другой, и, кроме того, нас в любой момент могут выбросить на улицу. Вот почему мы бастуем!

В провинции Западный Негрос на плантациях сахарного тростника занято примерно 30 тысяч сельскохозяйственных рабочих (10 процентов всех сакадов страны). Условия труда там полуфеодальные. Впрочем, таковы они везде, где возделывают сахар и табак. Благодаря земельной реформе удалось ликвидировать некоторые злоупотребления лишь в тех районах страны, где возделывается рис и кукуруза. На сахарных же плантациях в середине 70-х годов все остается по-прежнему. И техника срезания тростника та же, что была сотню лет назад, когда сахарное производство только зарождалось: тысячи раз в день мелькает в воздухе мачете, зажатое в руке сакады.

Это чаще всего сезонные рабочие — мигранты, нанимаемые вербовщиками. Они оплачивают рабочим дорогу до места назначения, то есть до плантации, дают небольшой задаток, который сакада оставляет семье и который должен быть возвращен с ростовщическими (от 300 до 500) процентами. Таким образом, сакады эксплуатируются вдвойне: вербовщиками и помещиками. Магазины на больших плантациях и в поселках, где живут сакады, принадлежат вербовщикам, выплачивающим помещикам арендную плату и продающим товары по ценам, которые сами и устанавливают. Если рабочий заболеет, он ничего не получит, поэтому не может даже обратиться к врачу.

— У них буйволам живется легче, чем нам, — говорит Самсон Олета.

Помещик властвует на своих плантациях, как феодал. Деятельность профсоюзов на плантациях сильно ограничена. Закон позволяет сакадам быть членами профсоюза, но организованная политическая работа среди них проводится крайне слабо. По своему положению сакады не очень отличаются от крепостных. Многие из них безграмотны и не знают даже тех немногих прав, которыми обладают. Опасаясь всесильной и вездесущей власти помещиков, они не отваживаются протестовать против эксплуатации. Бывает, что за скудное питание помещик удерживает из дневного заработка рабочего почти треть. Всего несколько лет назад помещики были полновластными хозяевами в провинциях, на островах, в стране, в парламенте. Например, бывший вице-президент Лопес — один из крупнейших сахарных баронов.

Епископ Негроса Антонио Фортич потребовал улучшения социальных условий для рабочих сахарных плантаций. Он не одинок в своем стремлении помочь сакадам. В «Манила буллетин» в связи с обострением классовой борьбы председатель Центрального совета социального действия Висайев (ВИСАС) преподобный Орландо Карвахаль пишет: «Могущественный сахарный блок подслащивает свою репутацию, искажая факты… Представители сахарной промышленности выступают с заявлениями такого рода: „Пусть филиппинская и международная пресса говорит что ей угодно, но в сахарной промышленности нет эксплуатации бедных и угнетенных“. Нет эксплуатации? А что собой представляют сакады, как не жертвы несправедливости! Почему они бастуют на асьендах „Викторьяс Миллинг компани“, которую выдают за одну из лучших на Филиппинах? Почему уже более полугода бастуют рабочие сахарных плантаций в Байсе, Танхайе, Манхойде? Почему рабочие Негроса жалуются, что на асьендах не соблюдаются никакие законы о труде? И почему сахарные бароны тратят миллионы на то, чтобы поведать миру о своем великодушии, если их дела действительно так „сладки“, как они утверждают? У рабочих сахарных плантаций нет миллионов, с помощью которых они могли бы рассказать обо всем правду».

Но отнюдь не христианская любовь к ближнему побуждает священнослужителей, таких, как Орланда Карвахаль, высказываться подобным образом — ими движет страх перед эрозией насквозь продажного полуфеодального общественного порядка, который в начале 70-х годов был определен как «социальный вулкан Филиппин».

Когда через некоторое время события вынудят правительство осуществить некоторые дополнительные реформы и судьба сельскохозяйственных рабочих улучшится, еще неизвестно, как поведет себя основная масса духовенства.

Бастующие рабочие сахарных плантаций провинции Западный Негрос протягивают мне листовку. «Хотя размер, — говорится в ней, — минимальной заработной платы установлен в 4,96 песо в день, эта сумма выплачивается им за один или два дня. В остальные дни они получают самое большее 3 песо, из которых значительную часть удерживает помещик или вербовщик. Сакады не имеют оплаченного отпуска. Время болезни не оплачивается, так же как и не возмещается ущерб, понесенный в результате травмы. Все расходы, связанные с оплатой услуг врача и медикаментов, сакады должны брать на себя. Хотя сахарное управление обещало ежемесячную дотацию на оплату квартиры в размере 12 песо, сакады ее никогда не получали. Владельцы плантаций обещали рождественский денежный подарок в размере заработной платы за 20 дней. Самая большая премия, которая была когда-либо выплачена, составляла 20 песо.