Очень большое внимание игороты уделяют также изготовлению тканей. История этого ремесла восходит к далекому прошлому, ко времени древних мумий, которые обнаружены в могильниках Тимбака и Баленгаванга.
Покрывала, жилеты, набедренные повязки, платки выдержаны в темно-синих и белых тонах с добавлением красного цвета, а у изделий калингов еще и золотистого. Сюжетом для рисунков служат предметы их повседневной жизни, однако встречаются и изображения животных, поскольку горные племена в основном анимисты. Человек изображен либо просто стоящим, либо в боевой позе. В Банауэ, в одном из помещений базара, я видел изделия из ткани с самыми разнообразными игоротскими сюжетами. Безукоризненно выполненные, будто оттиснутые, они в высшей степени оригинальны и привлекательны. Деревенские женщины продают их за гроши, и эти вещи расходятся по всему миру, демонстрируя ему филиппинскую экзотику. В Багио они стоят уже дорого, а на расстоянии одного дня пути — в Маниле — цены на них фантастически высоки.
Многие из названных сюжетов воспроизводятся у этих пародов в татуировке, которая наносится на лицо, руки и ноги, женщины иногда татуируют плечи. Мне сказали, что на плечах она заменяет платок — красиво и к тому же недорого.
Татуировку наносят пятью или десятью иглами. Здесь это так же болезненно, как и везде, и часто женщина вынуждена лечь в постель недели на две. Раньше способность вынести боль была одним из испытаний для девушки: считалось, что та, которая может вытерпеть боль при татуировке, в состоянии выполнить и тяжелую работу на рисовых террасах.
Теперь у игоротских девушек другие идеалы, они не очень охотно татуируются, в основном это делали женщины старшего поколения. Молодежь уже больше волнуют социальные проблемы. Современные юноши и девушки хорошо понимают, кто эксплуатирует их труд. Они видят, что находятся в постоянной зависимости от кредиторов и деревенских богатеев. Именно поэтому молодые люди в деревнях с воодушевлением поддерживают движение за земельную реформу и глубокие социальные преобразования.
Однако вернемся к традиционным обычаям. Что побуждает людей делать татуировку? Я спросил одного старика, почему у него на тыльной стороне кисти руки изображена лодка. Он ответил мне рассказом о своем будущем путешествии:
— Когда я умру, моя душа — кадудорса — будет продолжать жить в каком-нибудь красивом уголке земли. Она отправится в путешествие далеко, до самой долины, но там на пути ей встретится бурная река, которую та без помощи не сможет перейти. Тогда появится кутао — перевозчик, и, прежде чем переправить душу на другой берег, он посмотрит на руку, есть ли на ней рисунок лодки. Только тогда он возьмет бедную душу в лодку. Если на руке не будет рисунка, он откажет душе. Ступив на противоположный берег, все кадудорсы становятся молодыми и прекрасными, и для них начинается легкая жизнь — ни работы, ни зла, ни боли, ни забот. Владыку этого места зовут Эваган. Он — четвертый сын Хатана — кормит кадудорсу и вообще заботится о ней. Иногда родственники приглашают душу на какой-нибудь праздник. Но без татуировки такая жизнь будет приятна лишь наполовину.
Маленькая деревня, куда мы поднялись на машине, — примерно в часе езды от Багио. Сбитые из досок хижины крыты гофрированным листовым железом, выкрашенным в красный цвет. Из сарая, который стоит при въезде в деревню и обращен в сторону дороги, слышится характерный шум: работают резчики по дереву.
Мы просим разрешения подойти поближе и сфотографировать их. Подойти можно, а вот сфотографировать — с этим куда сложнее. И не потому, что девочки и мальчики в сарае слишком робки, просто они хотят заработать — мы договариваемся о цене.
Бревна для поделок сложены за сараем. Старший из группы работает снаружи, пытаясь на несколько частей расколоть толстое, примерно двухметровой длины бревно, загоняя в трещины клинья. Куски получаются сантиметров по 30. Их можно назвать заготовками. Другой мальчик отбирает полученные таким способом чурки для будущих изделий — статуэток, ложек, масок и прочего. Небольшим топориком он придает бесформенному куску дерева первые, еще грубые черты будущего изделия. Я пока не могу угадать, что это будет, но понимаю: грубая обработка заготовок — важный этап в работе. Завершается же она в сарае. Шесть-восемь мальчиков и девочек сидят прямо на земле, посередине длинная доска, на которой разложены инструменты. В руках у них долота (у кого широкие, у кого узкие), по которым они бьют деревянными молотками (простые куски дерева), и на мягкой и податливой заготовке аккуратно вырисовываются изящные, гибкие линии. Тут же сидят двое ребятишек четырех-пяти лет и внимательно наблюдают за работой старших. У одной из девочек лет пятнадцати к спине платком привязан малыш. Он спит, ритмично покачиваясь в такт движениям долота.
Каждый делает какую-либо одну вещь, пока она не будет полностью готова. Если он устал от нее, то берется за другую, тоже наполовину законченную, и продолжает работу, которая сгибает спину, требует точного глаза и высокой художественной интуиции.
К старым мотивам в изделиях сегодня прибавились новые: алтари, апостолы, сцены из Библии, хотя мастера отдают предпочтение традиционным вещам, например ножам, вилкам и ложкам — символам гостеприимства и радушия. Некоторые из них размером более метра, ручки тщательно украшены рисунками по старинным образцам. Кроме этих предметов, предназначенных, вероятно, для великанов, есть чаши и миски, бочонки, воины, работающие в поле крестьяне, рыбаки, перевозчик Кутао, эротические символы и обязательно маски. Здесь фантазия не знает границ. Маски всех размеров: от самых маленьких — они умещаются на ладони (для них используются отходы дерева, и делают их дети) — до больших, в метр величиной (демоны). Сердцевина ствола аккуратно выдалбливается — работа здесь требует особой осторожности, дерево не должно Дать трещин. Глаза и рот высверливаются, затем дерево обрабатывают долотом, пока не исчезнут неровности, после чего уже почти готовая маска полируется песком.
Раскрашивают маски не в сарае — этим занимается старик, живущий на окраине деревни. Краску он приготовляет из листьев и соков каких-то корней. Если покраску нужно сделать побыстрее, поскольку в долину понаехали вечно спешащие туристы, у которых денег куры не клюют, но которые все равно ничего в этом не смыслят, игороты красят маску обыкновенным сапожным коричневым или черным кремом.
Маски, по-видимому, родились в те далекие времена, когда верили в антинг-антинга — культовый оберег против зла, талисман, который ифугао и игороты и сейчас еще вешают на домах, впрочем как и многие народы соседних островов.
Маски в горной провинции Бенгет очень напоминают дьявола: широко раскрытые глаза, страшная пасть, из которой торчат острые зубы, устрашающее выражение длинной морды.
В Азии маски делают повсюду. Маски с гор Северного Лусона не такие пестрые, как храмовые маски из Шри Ланки. Они не так изящны, как маски с изображением правителей, создаваемые балийскими мастерами, не так стилизованы, как маски пекинской оперы.
И все же это типично азиатские маски, и из названных масок филиппинские теснее всех находятся в родстве с масками Бали и других индонезийских островов; впрочем, исторически это тоже подтверждено. Благородное искусство резьбы по дереву было принесено жителями индонезийских островов, некогда переселившимися на Филиппины. Только здесь их используют не для танцев, а скорее для отпугивания злых духов, приходящих якобы с другого берега реки, появляющихся с деревьев, из травы, из кустов. При виде маски они пугаются и исчезают и уже не могут причинить никакого зла обитателям дома. Подобная маска-талисман придает силы его обладателям.
Однако в долине маски теперь редко играют такую роль. Сегодня они приобрели для жителей долин коммерческую ценность, хотя боязливый взгляд нет-нет да и скользнет по готовым связанным и выставленным перед сараем маскам. (В Индонезии один из моих друзей поразительно сумел воспользоваться суеверием местных жителей. В горах у него был небольшой дом, который часто обкрадывали, и тогда ему пришла мысль заказать самую страшную маску, изображавшую какое-то чудовище из индонезийской мифологии, и поставить ее перед дверью домика. Больше его не обворовывали ни разу.)
