Но именно привилегированные лица завидовали друг другу. Привилегия была правом на юридический партикуляризм и правом урезать привилегию другого. Об этом хорошо сказали парижане.
Ваши люди из вашего города Парижа заключили денежный договор с Вами по причине арьербана, и в оном договоре было сказано и оговорено, что вклад должны вносить люди всякого разряда.
И тем не менее декан и капитул Парижа стараются избавить от сего некоторых жителей города Парижа, уверяя, что это их «гости» (арендаторы), ибо один должен денье, а другой полушку чинша либо иные суммы за их дома, хоть и не имеют другой юрисдикции или сеньориальных прав.
У оных декана и капитула имеется несколько приставов, каковые постоянно служат в парижской церкви, и каждый носит жезл на свою службу, каковые, по их словам, освобождены от налогов. И, ссылаясь на оных приставов, они обращаются к парижским бюргерам, самым богатым, и продают им должности приставов, дабы за это тем дали льготу, обходя и подрывая Ваше право, во вред и в ущерб добрым людям вашего города.
Поскольку король еще не был вынужден торговать привилегиями, парижанам все-таки пришлось поступить, как всем остальным, – они согласились платить налог, взамен на который король 26 октября 1343 г. восстановил твердую монету: он установил курс гроша чистого серебра в 15 турских денье, тогда как прошлым летом грош стоил 60 денье. Естественно, должники всякого рода, особенно арендаторы, не преминули расшуметься. Они были должны десять или сто денье. Они по-прежнему должны десять или сто. Но в денье серебра стало больше, и легко понять, что получишь их меньше…
Генеральные штаты 1343 г. по-настоящему не потребовали реформ в том смысле, как понимали это слово сорок лет назад или будут понимать в 1346 г., когда это слово станет лейтмотивом Штатов. Об ограничении монархического произвола речи еще не было. Единственной уздой для королевского абсолютизма был Совет, а двери в него открывал король.
Что касается совершенствования механизмов управления, Филипп VI не ждал, чтобы от него этого потребовали. Уже в апреле 1343 г. он опубликовал ордонанс, которым восстановил несколько институтов, подрываемых хорошо известными пороками: совмещением должностей, некомпетентностью, неясностью задач. Одной из язв этой системы были подложные акты, в силу которых король давал или предоставлял, часто не зная этого, владения или милости, о величине или масштабах которых ни он, ни его люди никогда не узнают. В этом плане король не питал иллюзий: он хорошо знал, что те, кто ему служит, извлекают из этого выгоду. Но не мог же он обойтись без слуг…
Чиновники – мы бы сказали, должностные лица – как таковые не были представлены в Генеральных штатах, и удачным политическим ходом было пожертвовать немногими из них на алтарь налоговых требований. Бароны, прелаты и купцы на этот раз были едины: все беды королевства от этих государственных нахлебников – «крючков» из королевских судов, богачей из финансовой администрации, короче говоря, королевских слуг.
Штаты ничего не потребовали, но они ощутили, до какой степени королевская политика зависит от их доброй воли. Им решать, будут ли у короля средства для управления или нет. С того момента волнение практически не прекращалось. Под одними и теми же словами – реформа, привилегии, льготы – каждый понимал свое. Но в воздухе витала мысль: чтобы оплатить свою войну и подавить мятежи, вспыхивавшие со всех сторон, король способен торговаться о самих основах политической жизни.
В такой атмосфере претензий в феврале 1346 г. открылись новые Генеральные штаты, собранные на сей раз раздельно: в Париже – Лангедойль, в Тулузе – Лангедок. Король готовил кампании в Аквитании и Бретани – никто не мог предвидеть кампанию в Креси – и не имел необходимых ресурсов. К тому же он желал реорганизовать налоговую систему; «подымная подать», то есть прямой налог по столько-то с «очага», должна была заменить косвенный налог, который тяготил экономику и парализовал ее в некоторые моменты, соляную габель, а также четыре денье с ливра.
Между тем Штаты очень быстро проявили интерес к растущему недовольству населения королевскими служащими, сержантами, прево, всевозможными уполномоченными, число которых при каждой возможности росло за счет страны. Король сделал некоторые уступки – в феврале в Париже, в мае в Тулузе, – чтобы «протолкнуть» налог. Однако ропот почти не стихал, а поражение при Креси добавило новую претензию: на сей раз искали виновных.
Для начала Филипп VI избавился от балласта – пожертвовал некоторыми из людей, причастных к власти. Жан Пуальвилен, крупный парижский бюргер, смотритель Монетного двора, королевский казначей, смотритель вод и лесов, стал одним из тех непопулярных советников, которые из-за Креси попали в тюрьму и должны будут выплатить значительный штраф, чтобы сохранить свое имущество. К таким относились также Пьер и Мартен дез Эссары; за освобождение Пьера дез Эссара выплатят пятьдесят тысяч турских ливров.
Пьер дез Эссар был в полном смысле слова выскочкой, заработавшим состояние на службе у короля. Его отец был мэром Руана, потом приехал в Париж во времена Филиппа Красивого и почти двадцать лет руководил Счетной палатой. Он сам, породнившись благодаря браку с одной из богатых семей парижских менял, сделал карьеру в финансовых конторах. Он побывал сборщиком королевы, казначеем короля, наконец, советником Счетной палаты. Правду сказать, он был поверенным Филиппа VI, как и обоих последних Капетингов. Он давал займы принцам. Он управлял финансами короля.
Филипп VI почти без колебаний обходился с такими людьми, как Пьер дез Эссар. Он арестовал их дюжину. Он отпустит их через несколько месяцев без суда, но за деньги. В чем их обвиняли? Лишь в том, что они были богаты.
Тем временем аббату Сен-Дени, аббату Мармутье и аббату Корби, трем духовным лицам, имевшим прочную репутацию честных людей, было поручено оздоровить управление финансами, восстановить некоторый порядок в денежном обороте и вновь подчинить Счетную палату. Получив новые титулы «генеральных депутатов по королевским делам в Париже», они фактически должны были реформировать высшую администрацию. Главными результатами этого наведения порядка будут установление контроля за выделением денег – это продлится лишь недолго – и окончательное разделение функций финансового контроля, которыми наделили Счетную палату, и управления финансами, которое осуществлял Большой совет. Впредь будет невозможно принадлежать одновременно к двум этим органам. Станет понятней, кто чем занят.
Эта попытка коренной реформы ничуть не помешала Штатам устроить королю разнос, когда в ноябре 1347 г. он снова собрал их, чтобы получить средства для ответного удара.
Из-за дурного совета Вы все потеряли и ничего не выиграли!
Принцы
Какой-то момент казалось, что Филипп VI, несмотря на разгром, вновь овладел ситуацией. В дипломатическом плане дни после Креси были отмечены даже некоторыми переменами в пользу французского короля. Герцог Брабантский Иоанн III, которого давно беспокоили периодические волнения в крупных фламандских городах и который едва ли хотел, чтобы эта зараза перекинулась на Брюссель, Мехелен или Антверпен, в сентябре 1345 г. пошел на контакт. Филипп VI ждал только знака. Как и Людовик Неверский, которого союз внутри Нидерландов избавил бы в случае новых акций коммун от слишком тесной зависимости от французского короля. Переговоры, отложенные из-за поражения, возобновились в мае 1347 г.; активное участие в них принял новый граф Фландрский Людовик Мальский вместо своего отца, погибшего при Креси. И в июне Сен-Кантенские соглашения скрепили новую систему союзов: Людовик Мальский женится на дочери Иоанна III, а Генрих Брабантский – старший сын герцога – на Жанне Французской, дочери будущего Иоанна Доброго. Их дети будут воспитываться при французском дворе.
В то же время непостоянный Людовик Баварский попал под удар папских приговоров. Его уже отлучили от церкви; в апреле 1346 г. Климент VI его низложил. И на сей раз выбор князей пал на одного из наиболее надежных союзников Филиппа VI – Карла Люксембургского, избранного в июле. Он был сыном того самого Иоанна Слепого, короля Чехии, который прибыл в Креси, чтобы погибнуть рядом со своим другом, королем Франции. Его сестра, Бона Люксембургская, вышла за наследника престола, герцога Иоанна Нормандского.
