В пятницу вечером в обоих лагерях был большой праздник. Не в честь дня святого Людовика, а из-за того, что завтра предстоит битва. Психологический эффект, если он имелся, состоял в том, что этот праздник для многих будет последним. Битва – это не простой бой, не всякая случайная стычка. Битва – это литургия той религии, имя которой – рыцарство. Это вмешательство Бога в дела людей, как на более низких уровнях ордалия, суд Божий, выраженный в физическом испытании. Она требует, чтобы каждый готовился к ней перед Богом и людьми. И монарх обязан показать в ней качества, которые делают его «добрым» монархом в том смысле, который получит это слово в применении к королю Иоанну II: великодушие, щедрость, достойное обращение с теми, кто ему служит и рискует жизнью на его службе.
Эдуард III был вынужден принять эту битву, от которой он уклонялся, как французский король уклонялся от боя во Фландрии и Эно. Но не следовало, чтобы английские бароны заранее чувствовали превосходство противника. Праздник осветил английский лагерь надеждой на победу, хоть и маловероятную.
Филипп VI только что позволил врагу безнаказанно сжечь и разорить Нормандию и Пикардию. Но его бароны должны были верить, что инициатива у них в руках и что они ищут честного боя.
Та и другая стороны заранее праздновали победу, чтобы вернее обеспечить ее. Каждый из бойцов должен был знать, что он сражается, так как правда на его стороне. С ним Бог.
И вот настало утро субботы 26 августа. Едва отзвучала месса, как Филипп VI был уже в седле. Ни малейшего плана сражения. Вперед – на англичанина.
Тот, правду сказать, был не столь горд собой. Он предусмотрительно разделил свои части на три «баталии», три армейских корпуса, поставив их на заранее намеченных позициях. Одна из них, окружавшая короля, будет служить резервом главного командования, остальные начнут маневр. Английский король владел территорией, и в этом, по сути, было его единственное преимущество. Пока король Франции ехал к Креси, Эдуард укреплял боевой дух войск: провел их смотр, с одним поговорил, с другим посмеялся.
Вот солнце уже высоко над горизонтом. Французов еще не видно. Английский король не проявляет нервозности, дает команду «Разойдись», предоставляет людям час отдыха.
Он ушел в свою баталию и повелел, дабы все люди поели в свое удовольствие и выпили по кубку. Так и было сделано, как он приказал. Не торопясь поели и попили. А затем уложили горшки, бочонки и провизию на свои подводы и возвратились в свои баталии, как приказали маршалы.
И сели все на землю, положив перед собой бацинеты и луки, отдыхая, дабы быть свежей и бодрей, когда придет враг.
При усиливающейся жаре французы тем не менее ехали, не щадя себя. Высланные в качестве разведчиков четыре рыцаря сообщили: англичане ждут. На сей раз они не ускользнут.
Разведчики оказались зоркими: англичане свежи и бодры. Королю, который торопил разведчиков, те высказали свое мнение: надо перегруппировать армию, образовать «баталии» и не торопясь выбрать тактику. За всем этим день пройдет быстро. Надо разбить лагерь, и армия Валуа будет наутро такой же свежей, как и армия Плантагенета. К тому же в их распоряжении будет весь следующий день, чтобы развить победу.
Мнение было разумным. Король отдал армии приказ прекратить движение. Один из маршалов доехал до авангарда. Передовые отряды остановились. Англичан еще не было видно, и привал в столь жаркий день был очень кстати.
Другому маршалу меньше повезло с людьми, ехавшими вслед за королем. Там, во вторых рядах, ничего не понимали в маневрах, которых, впрочем, был совершен не один. В то время как первые ряды, может быть, уже столкнулись с врагом, мысль остановиться казалась этим добрым рыцарям просто постыдной. Маршал и его помощники надсаживались:
Стойте, баннереты! Именем короля. Во имя Бога и монсеньора Святого Дионисия!
Но кричали они тщетно. Рыцари-баннереты[31] не желали останавливаться. Мчаться на помощь королю, навстречу опасности – этому долгу следовало повиноваться более, чем приказу. Рыцарство создало культ чести – чести, о которой судить мог каждый. Но не культ дисциплины.
Подход основных сил встревожил авангард, который решил, что его хотят обойти. И вот уже вся армия движется, в то время как у маршалов опустились руки, а король спрашивает, кто здесь командует.
Каждый хотел оказаться впереди другого, чтобы не упустить свою долю почестей во время битвы. В суматохе внезапно заметили, что англичане уже перед ними. Английский король только что снова сел на коня и восстановил безупречный строй трех «баталий». И французы осознали, что они находятся просто-напросто в походном порядке – а скорее в беспорядке – и что никакой тактики они так и не выбрали.
Некоторые сочли, что раздумывать слишком поздно, и двинулись вперед. Другие решили, что наконец можно подраться. Некоторым пришла мысль перестроиться перед атакой, они остановились и даже отошли назад, потеснив тех, кто за ними следовал. Так же как только что в лесу, вторые ряды неправильно истолковали это отступление. Они сочли, что первые уже сражаются, а отступление – признак поражения. И те, кто ничего не видел, но полагал, что без них дело не обойдется, стали как получится пробиваться вперед, пришпоривая коней.
Теперь уже было поздно переносить битву при Креси на следующий день. И Филипп Валуа, имевший численное превосходство, но не превосходство в организаторском таланте, был вынужден дать бой, которого он так искал, в то время как основные силы его армии еще были растянуты по дороге из Абвиля в Креси. Французы устали. Каждый действовал по собственному усмотрению.
Англичане заняли позиции и успели изучить местность. Баталия Черного принца выставила в первый ряд, вдоль изгородей, лучников, поднявших вверх свои большие луки. Тяжелая конница, отряды валлийских копейщиков, легкая кавалерия хобеларов[32] выстроились за ними, готовые к бою. Баталии графов Нортгемптона и Арундела располагались дальше, намереваясь вступить в бой после первой атаки. Король держался в стороне. Лично сражаться было не его делом.
В качестве ответа на английские стрелы Филипп VI рассчитывал на арбалетные «болты», те страшные стрелы с металлическим оперением, пределы тактических возможностей которых выявились в сражении при Слёйсе. Увидев английских лучников, готовых к стрельбе, он приказал выдвинуть в первый ряд генуэзских арбалетчиков, нанятых за золото.
Но было одно «но»: генуэзцы устали. Они прошли шесть лье по жаре. Они с утра несли на себе арбалеты. На этот день с них было довольно, и они заявили об этом без обиняков. Граф Алансонский, брат короля, мог сколько угодно утверждать, что им заплатили ни за что:
Зачем было тащить с собой этот сброд, который отказывается сражаться в самый нужный момент!
Большая стая воронов, пролетевшая перед армией, не подняла духа: предзнаменование было дурным. Многие французы теперь испугались.
Пока Филипп VI и его армия теряли время, не переходя в атаку, разразилась гроза, уже довольно давно собиравшаяся в тот душный августовский вечер. Французы и англичане промокли. Во всяком случае, воздух посвежел. Но король Франции не понял, что это время суток выгодней противнику и что стоило бы отложить дело на завтра. Повернувшись к заходящему солнцу, слепившему его людей, он наконец приказал атаковать.
Воздух просветлел, и солнце засияло ярко и ясно. Теперь французам оно светило прямо в глаза, а англичанам – в спину.
Генуэзцы наконец решились. Чтобы устрашить англичан, они стали издавать пугающие крики. Но этого было слишком мало, чтобы встревожить английских лучников, которые сделали шаг вперед, встали коленом на землю и обрушили на генуэзцев такой град стрел, который, как скажут очевидцы, «напоминал снег». Потом загрохотали английские бомбарды.
