— Ладно-ладно, мамуля. — Я засмеялась, забрала свою сумку у Люка и возглавила движение нашей небольшой группы к месту парковки. Когда речь заходила обо мне и моем отце, мама не могла быть объективной.

— Знаете, вот уже на протяжении многих лет я поклонник творчества вашего покойного мужа, — признался Люк. — Поэтому я очень обрадовался приглашению Клэр приехать на вечер его памяти.

Би с любопытством посмотрела на меня.

— Спасибо, Люк. Удивительно, на скольких людей работы Чарльза оказали влияние, — сказала мама, беря его под руку. — И, пожалуйста, зовите меня Триш.

— Ого! Мне потребовалось три года, чтобы заслужить такой милости, — шутливо пожаловался Гарри. — Поэзия — вот он, пропуск в мир «Триш».

К тому моменту, когда мы все упаковались в мамину старенькую «субару», чтобы ехать домой, всем уже казалось, что Люк всегда был частью нашей компании.

— Прошу прощения, ребята, но печка у меня немного капризная, — извинилась мама, оглядываясь на Би, Гарри и Люка, которые тесно прижались друг к другу. — Но если вы замерзли, там есть одеяла.

Би немедленно юркнула за ними и передала каждому из нас по одеялу. Я уже забыла, как холодно бывает в Айове зимой. На какую-то долю секунды я даже немного порадовалась, что Рэндалл не поехал со мной. Как бы он перенес поездку на старой мамулиной колымаге с барахлящей печкой, если вспомнить, какие навороты были в его «порше»? Я как-то не смогла представить себе Рэндалла, закутанного в одно из самодельных стеганых одеял моей мамы.

— Мамочка, а тебе не приходило в голову, что, может быть, пора обменять нашу «Нелли» на что-нибудь более модерновое? — «Нелли», так мы звали нашу машину, была в семье с моего детства. Она уже явно выработала все свои ресурсы.

— Избавиться от старушки «Нелли»? Ни за что! — воскликнула мама. — Ты же знаешь, я никогда этого не сделаю.

Не стоило даже затевать этот разговор. У мамы была забавная преданность к неодушевленным предметам. Старые свитера никогда не становились слишком старыми, чтобы отказаться их поштопать или надвязать; тарелки с отбитыми краями имели «характер». Я никогда не могла до конца понять, что тут было сильнее: ее корни, уходящие к «Майскому цветку», или бережливость, которую она развила в себе за многие годы более чем стесненной в средствах жизни. (Все-таки я больше склонялась к мысли, что она не считала, что наша «субару» и в самом деле могла что-нибудь чувствовать.)

— И зачем вообще нужна печка? — подал голос Гарри, плотнее укутываясь в одеяло.

— Итак, все идет к тому, что народу в этом году соберется даже больше, чем мы думали! — взволнованно рассказывала нам мама. — Уже набралось двести пятьдесят человек, но вы же знаете, многие приводят с собой друзей в последнюю минуту… придется воспользоваться палаткой. А Гарриет и Сьюз работают на кухне со среды и уже наготовили целую гору.

Гарриет и Сюзанна жили вместе уже тридцать лет, и двадцать пять из них принадлежали к числу лучших друзей моих родителей. Гарриет работала поваром в местной гостинице, а Сюзанна была фермершей и изготавливала органическое мыло. Они всегда готовили угощение для этого мероприятия, но дело это, похоже, год от года становилась все хлопотнее.

Как только мы добрались до нашего дома, мама, чтобы ускорить процесс, привлекла нас к подготовке дома к приему. Все шло по плану, но осталось еще несколько дел по хозяйству, которые нам предстояло выполнить до прихода гостей, ожидаемых через несколько часов.

— Вы не откажетесь немного поработать? — спросила мамуля у Люка, который убедительно заверил ее, что с удовольствием поможет нам.

Часом позже, вытирая на ходу лоб, Люк вытаскивал тяжелый кофейный стол из нашей гостиной. Они с Гарри уже перенесли диван, два больших кресла и оттоманку. Я хотела им помочь, но мама попросила меня проверить настройку аппаратуры. Аппаратура! Я не переставала удивляться. Вечер памяти моего отца за эти годы превратился в грандиозное мероприятие, и мамуля тратила на его организацию много сил. Би привязывала ленточки к программкам, где были перечислены имена местных спонсоров, а Гарриет и Сюзанна давали инструкции приглашенным официантам. Наконец, сэкономив приблизительно минут сорок, мы закончили все дела, значащиеся в мамином списке.

— Ты не возражаешь, если я заскочу в душ? — спросил Люк. Его рубашка насквозь пропиталась потом. — Думаю, мне не помешало бы. — Он усмехнулся, оттянув свою влажную от пота рубашку.

— Конечно! Хороши хозяева, превратили тебя в бесплатную рабсилу уже через пять минут после твоего приезда. Прости, пожалуйста, как-то нехорошо получилось…

— Не извиняйся, Клэр. Я счастлив внести свой вклад. — Люк наклонился поближе ко мне и осторожно поцеловал в щеку. Я застыла. От него шел мускусный запах физически поработавшего человека. Би посмотрела на нас с дальнего угла комнаты, и ее мысли ясно отразились на ее лице.

Поцелуй в щеку. Дружеский жест.

— Гм, пойдем покажу, где душ, — с этими словами я повела Люка по коридору, в ванной комнате я открыла шкаф и достала свежие полотенца.

Люк остановился в нескольких шагах от ванной комнаты, у книжных полок, и стал задумчиво водить пальцем по корешкам книг. У моих родителей почти все стены в доме были заполнены книгами, их единственной роскошью была эта незаурядная коллекция книг. Мама часто говорила мне, что в окружении книг, которые они читали вместе, она чувствовала себя так, как будто отец и не покидал нас. Вот еще почему она никогда никуда не переедет.

— А это твой папа написал? — отвлек меня от мыслей Люк, доставая с полки книгу.

Я узнала первое издание папиных стихов, которое Люк держал в руках. Как странно, что Люк случайно заинтересовался именно этим изданием. Эта тоненькая небольшая книжечка в обложке цвета сливок была издана в такой же небольшой, теперь уже не существующей типографии, в годы папиной учебы. И хотя у моего отца потом вышло множество самых разных сборников стихов, его первая книжка всегда оставалась самой моей любимой.

— Я перечитала каждую строчку не меньше тысячи раз, — сказала я Люку, почувствовав знакомый комок в горле. — Выучила все стихи наизусть. К счастью для себя, поскольку каким-то образом потеряла ту книжку, которую всегда возила с собой, переезжая в общежитие для старшекурсников в Принстоне. Мама хотела дать мне эту, взамен потерянной, но я чувствовала свою вину за подобную небрежность и отказалась. А издатель отпечатал только очень ограниченный тираж, так что я не смогла найти в продаже ни одного экземпляра.

— Уверен, ты когда-нибудь сама сможешь издать эту книжку, — подбодрил меня Люк.

— Надеюсь. — Уже одна мысль об этом навеяла на меня грусть. Я вручила Люку полотенца, и он, улыбнувшись, скрылся за дверью ванной.

— А протертый суп из орехового масла с сидровым кремом? — беспокоилась Гарриет. — Я же говорила тебе, Сюзанна, что это ошибка — подавать суп. У нас же буфет, ну кто станет носить все эти тарелки и чашки!

— Ну ладно, прости меня, — закудахтала Сьюз, хотя вовсе не выглядела виноватой. — Я полагаю, мы с тобой квиты, ведь я говорила тебе, что надо приготовить вдвое больше спаржи и проскитто кростини с фондута!

— Ух ты! А что это такое? — поинтересовалась я, одновременно ухватив какую-то вкуснятину со стола и тут же сунув в рот. Я постоянно что-то жевала с того самого момента, как мы приземлились. Видимо, мой организм в полете отдохнул и расслабился настолько, чтобы снова с наслаждением вкушать пищу.

— То, что ты сейчас съела, — ответила мне Сюзанна, убирая мне прядь волос за ухо. — Как ты поживаешь, детка? Твоя мама говорит, что ты была прикована к письменному столу, как к галерам, в последнее время. Но твой милый действительно умница и симпатяга!

— Люк? — Я поглядела на Люка, который о чем-то увлеченно беседовал с мамулей за столом неподалеку. — Это не мой милый, Сьюз, это один из моих авторов. И друг. У моего милого много работы, поэтому он и не приехал. Но он прислал вон те цветы. Разве не молодец? — Я показала на украшавшие всю стену белые розы, которые Рэндалл прислал в наш адрес.