— Марта? Это вы?

— Да. Стоящая ногами на земле, а не парящая в облаках.

— Заходите, я вам очень рад. Настоящий сюрприз. Вы сногсшибательны. Грандиозное перевоплощение. Сейчас с вас можно писать не Матерь Божью, а Марию Магдалину, великую грешницу.

— Потому я, Роман Анатольевич, и отказалась позировать. Грешные души не должны притворяться святыми.

Они прошли в огромную мастерскую под стеклянной крышей. Там царил художественный беспорядок: краски, кисти, этюдники, мольберты, подрамники, на стенах наброски, этюды. Длинный стол был накрыт белой бумагой, заменявшей скатерть, на ней пластиковые стаканы.

— Жду друзей. Жаль, что вам нечего показать. Все лучшее отправлено на вернисаж. Хотите выпить?

— Вероятно, хочу. Надо снять напряжение.

Художник исчез за боковой дверью и вернулся с бутылкой шампанского. Пили из одноразовых стаканчиков. Марту раздражала нечесаная копна рыжих волос на голове Лукьянова. За бородой он тоже не следил. Подстричь бы его да причесать… Нормально бы выглядел…

— Вероятно, вам испортили настроение посетители? — спросил Роман.

— Нет. Сегодня у меня не было приема.

— Ну как же. Я их видел. Встретил на лестничной клетке. Их привел Гоша, они поднимались к вам.

— Уверены? — девушка нахмурилась.

— Конечно. Первым поднимался Гоша, они следом. Я с ним поздоровался. К кому же еще они могли идти? Кроме меня, в мастерских никого не было. Раньше я их не видел. Примечательные господа.

— Это чем же? Я хочу понять, о ком вы говорите.

— Маленький неприметен. Ну не совсем маленький, метр семьдесят, личность безликая, но взгляд острый, глянул на меня, словно бритвой полоснул. Второй куда крупнее. Сто восемьдесят пять, не ниже. Темный и одет во все темное. Он мне напомнил французского актера Лино Вентуру в роли Жана Вальжана из «Отверженных». Крупные, словно вырубленные, черты лица придают ему мужественность. Это даже не лицо, а типаж. Нос крупный, с горбинкой, сбитый набок. Такого один раз встретишь, не забудешь.

Роман взял лист бумаги, угольный карандаш и очень быстро сделал набросок.

— Примерно так. Но это впечатление от встречи, а не портретное сходство. Образ.

— Демонический образ, — разглядывая рисунок, сказала Марта.

— В жизни он может быть совсем другим человеком. Как вы, к примеру. Когда я вас впервые увидел, тоже создал для себя определенный образ. А сейчас вижу перед собой совсем другого человека.

— Великую грешницу Марию Магдалину. Это ближе к истине. Так же как романтический образ Жана Вальжана может превратиться в обычного бандита или портового грузчика.

Художник рассмеялся:

— Вы останетесь на сегодняшнюю вечеринку? Будут очень интересные персонажи. Вы же психоаналитик, как я догадываюсь, вам будет интересно.

Марта сложила рисунок и сунула его в сумку.

— Возможно, я вернусь. Мне надо вещи отнести знакомым, а вечером я свободна. Покажите мне выход на участок. У подъезда меня ждут клиенты, не хочу сегодня никого видеть.

— Да нет проблем, но калитка всегда на замке.

— У меня есть ключ.

— Вы придете?

— Постараюсь. Я смотрю, у вас один общий балкон?

— Да, он идет вдоль всего торца здания и еще захватывает тыл. Там лестница. Но с улицы через забор не перемахнешь, чужаков мы не боимся, а сами живем коммуной. У всех в такую жару двери открыты. А потом, вору ничего не стоит разбить стекло. Двери стеклянные, окна от пола до потолка, да и сам потолок сделан по принципу оранжереи.

Марта хотела еще что-то спросить, но передумала. Спустившись вниз, вышла через калитку. Дворник, как и обещал, ключ оставил в замке. Она его закрыла, села в свою машину и уехала.

16 часов 10 минут. Тот же день

Профессор Силантьев не привык видеть в своем кабинете представителей закона. А к кому, как не к главному врачу больницы мог обратиться капитан Сквознов за информацией? В данном случае о врачебной тайне речь не шла, больная попала в психиатрическую больницу по постановлению суда. С тех пор много воды утекло, однако профессор помнил всех своих пациентов. О ком-то мог рассказать в нескольких словах, о других говорить часами.

— Что вас привело ко мне, капитан? — спросил он, показывая всем своим видом чрезвычайную занятость. — Постарайтесь быть кратким.

— Конечно, уважаемый Александр Александрович. На принудительное лечение в вашу клинику пять лет назад была направлена некая Марта Алексеевна Терпилина. Меня интересует ваше мнение о бывшей пациентке. Судя по документам, она провела в этих стенах три года, потом вы ее выписали без согласования с органами надзора. Теперь ее вновь ищут.

Профессор немного напрягся.

— Хотите вновь повесить на нее очередное убийство?

— Не совсем так. Она может опознать убийцу. Девушка напугана, у нее есть на то причины. Если я смогу ее понять, мне легче будет ее найти.

— Вряд ли ее кто-то сможет понять. В ней живет несколько личностей, и какая из них принимает решение, сказать нельзя. Но она не убийца. Осудили ее неверно. К тому же для психически больных есть больницы, так называемого тюремного типа. Вот там больных выписывают по согласованию с судом. У нас обычный стандарт, мы не подчиняемся ведомству по контролю за заключенными. Мы относимся к министерству здравоохранения, так что я законов не нарушал. Их нарушил судья, рекомендовав осужденную в наш стационар. На редкость умный и гуманный человек. Правда, у нас тоже решетки на окнах и стальные двери. Сбежать очень трудно.

— Я читал ее дело. Мы же случайно вышли на ее след, профессор. У нас в управлении работает один архивист. Полковник, заслуженный работник МВД и прочее. У него, ко всему прочему, феноменальная память. Он вспомнил Марту по фотографии. Не сразу, но вспомнил. К тому же дело было громким, Марта на суде фокусы показывала.

— Ее обвинили в убийстве сутенера. Будто она сбросила его с крыши четырнадцатиэтажного дома. Но я в это не поверил. Она заставила его спрыгнуть, в это я верю.

— И я верю, Алексан Саныч. Я был у Марты на приеме. На собственной шкуре проверил ее возможности. В зале суда ей задали вопрос: «Как вы могли заставить человека спрыгнуть с крыши?» Она ответила: «Действием». Глянула на обвинителя, тот забрался на подоконник и распахнул окно. Его вовремя остановили. Может быть, после этого судья решил признать ее сумасшедшей и изолировать от мира в психиатрической больнице. Что касается сутенера, то его крышевала бандитская группировка, он был братом одного из авторитетов. Девушек ему свозили со всей нашей необъятной родины. Доля отходила бандитам, плюс «субботники» — отработка на банду в саунах за бесплатно. Милиция тоже не гнушалась бесплатными удовольствиями. Так что рабыням бежать было некуда. Документы у них отбирали, как только они попадали в сети. После гибели Жирова, того самого сутенера, все девчонки разбежались. Следствию достались лишь паспорта, но не свидетели. А паспорта Марты не нашли. Ее личность до сих пор не установлена, в базе данных о проживающих в России гражданах Марты Алексеевны Терпилиной нет, все записано с ее слов. Может, она гражданка Украины или Молдовы. Суд не придал этому большого значения. Одну из бывших жриц любви я нашел. Не уверен, что спустя столько времени она захочет со мной говорить. Дома не застал, зайду позже. Последний человек, который видел Марту и общался с ней, вы, профессор. После выписки из вашей клиники она исчезла на три года, о ней забыли. Только последние события вновь привлекли к ней внимание.

— Марта никогда и никому не рассказывала о своем прошлом. Люди, а тем более больные, часто зовут маму, вспоминают о своем детстве, но у Марты словно не было прошлого. До нее невозможно было достучаться. Психиатры, не понимающие больного, не могут ему помочь. Мы привыкли слушать. С Мартой все происходило наоборот, говорили врачи, а она слушала. Условия у нас трудные. Мы не держим больных больше двух месяцев. Снимаем острые психозы и отпускаем, но, как правило, через полгода они возвращаются. Весенне-осенними обострениями страдают шизофреники. Прожить три года в такой компании — очень серьезное испытание. Марта его выдержала с честью. А в последний год своего пребывания сама с точностью ставила диагнозы своим соседкам по палате. Но самое удивительное — она часто меняла свое обличье. Тот же халат, те же тапочки, а человек другой. То тихая и застенчивая, ранимая и обидчивая, то грубая уличная баба с острым языком и матерком, дерзкой презрительной ухмылкой. А иногда она становилась настоящей леди с тонкими манерами и глубокими познаниями во всем, от живописи до космоса. Читала очень много. Всю нашу библиотеку знала наизусть. Лично у меня складывалось мнение, что у нее синдром раздвоения личности. Более прозаичный профессор Берг считал Марту гениальной актрисой, оставшейся невостребованной. Если так, то театральное искусство много потеряло. Берг видел в ней и Настасью Филипповну, и Анну Каренину, и Федру, и Нана. Будь Марта в преклонном возрасте, я дал бы ей роль странной миссис Сэвидж, которая, попав в сумасшедший дом, сочла, что вышла на свободу, а настоящий дурдом там, за колючей проволокой. Если Марта не захочет, чтобы вы ее нашли, вы ее не найдете. Но ее нетрудно обмануть, в ней сохранилось что-то детское. Это ее ахиллесова пята. Одно я знаю точно: обманывали ее часто, и жизнь она прожила тяжелую. В двадцать лет имела опыт взрослой женщины со сломленной судьбой. Пусть звучит это пафосно, но это так. Я уже не мог больше держать ее в клетке. Таким людям нужен простор, любовь и доброта, тогда они по-настоящему расцветут. Я дал ей только простор, остальное дело божье.