Мала Страна расположена на том берегу Влтавы, примерно в полутора милях от моста. Я вдруг ясно представил этот широкий проспект, о котором в паническом ужасе совсем позабыл. Начинается он сразу за Мостецкой. В прошлый мой приезд я наверняка проходил там по дороге к Граду. Если идти туда пешком, сквозь густую толпу, потратишь не меньше получаса. И я решил, что лучше всего сесть в трамвай.

Я пошел к остановке, расположенной на островке, посреди шоссе. Несущиеся мимо трамвайчики были битком набиты, но так как три девятых номера прошли один за другим, мне удалось как-то прицепиться к последнему. Никаких билетов там не продавали. Кондукторша просто не могла пошевельнуться в этой давке. Я висел на подножке, живот все еще ныл и саднил от последнего удара, но пока мы, подпрыгивая и качаясь, ехали по этому сверкающему и бурлящему городу, я ощущал себя офигенно живым.

«Соскочил! – думал я. – Всего полчаса назад меня колошматила тайная полиция. Но я ее переиграл. Я грохнул этого типа, который пытался меня задержать. Невероятно, но факт! Даже не верится, на что способен человек, стоит ему только захотеть!»

В своем стремлении убежать как можно дальше, как можно скорее смешаться с толпой я ушел в другой конец улицы. А теперь трамвай снова вез меня обратно, мимо гостиницы, к гигантскому портрету Ленина, что на перекрестке. Моего петушиного задора хватило примерно до первой остановки. Мне вдруг показалось, что он стоит дольше обычного, и я высунулся посмотреть, что происходит. Вся вереница трамваев стояла. У меня снова заныло в животе.

Кондукторша, бранясь, пыталась пробраться вперед, но очень быстро отказалась от этой идеи.

– Если кто спешит, пусть лучше сходит, – сказала она. – Они там чего-то ищут.

Шумная веселая ватага подростков тут же высыпала из трамвая, и я – вместе с ними. Я перешел на тротуар и направился к перекрестку. Мне можно было даже не смотреть – боль в желудке сразу послала нужный сигнал. У первых трех трамваев с обеих сторон стояли те самые – по двое, в шляпах и плащах. Пассажиры выходили по очереди, распахивали пальто и предъявляли документы. Все было очень серьезно. Они времени зря не теряли.

Я дошел до угла и увидел ту же сцену на тротуаре – для пешеходов, желающих попасть на улицу Народного Труда и на Прикоп. Тогда я повернул в обратную сторону.

От Вацлавске Намести отходит девять улиц, пять из них – в сторону Влтавы и четыре – в противоположном направлении. Сорок минут ушло у меня на то, чтобы в этой толпе проверить каждую из них. Хотя эту идею можно было отбросить сразу же после первой улицы. Пять улиц, ведущих к Влтаве, были перекрыты. Четыре, идущие в противоположном направлении, – тоже. И все это, как я заметил с самого начала, очень оперативно.

Итак, нынешней ночью мне в британское посольство не попасть. И с Вацлавске Намести не уйти. Я попал в мешок.

В половине одиннадцатого толпы на улицах все еще не поредели, хотя дождь, который теперь слегка моросил, к счастью, не прекратился. Все в том же глyxo застегнутом плаще я устало брел по улице. Меня уже мутило от одного ее вида, потому что я прошел по ней туда и обратно раз шесть подряд. Громкоговорители, отгремев сборную солянку из всяких маршей, передавали теперь мелодии из «Проданной невесты». Я был в полном изнеможении. Будущее представлялось мне жестоким и безнадежным. На участке между портретом Ленина и музеем народищу было тысяч двадцать. Скоро все они разойдутся по домам – скажем, через час, ну максимум, через два. Полиции нужно просто набраться терпения. Шатаясь взад-вперед по улице, я без конца думал, как мне избавиться от сюртука. Общественных туалетов на Вацлавске Намести нет, а даже если бы и были, я бы не рискнул зайти ни туда, ни в любое другое место, где меня могли поджидать. Снять его на улице было невозможно. Даже если бы я и решился на такой акробатический этюд, все равно была проблема с документами. Выхода не было – я попал в капкан.

Меня преследовали жуткие кадры из старого фильма – как человек идет по улице и вдруг из всех подъездов к нему бросаются преследователи, и он бежит и прячется от них в канализационных туннелях. Я понятия не имел, где можно отыскать такие туннели на этой шумной, как ярмарочная площадь, улице. И знал, что так просто мне из этого не выпутаться. Конечно, я буду выматываться все больше и больше, часики будут отстукивать и отстукивать, а вся толпа разбредется по домам. И вот тогда-то полиция начнет сгонять в кучу всех, кто остался. Распахните плащ! Ваши документы! Бежать мне некуда. И бороться бесполезно. Все, что мне останется, – это короткая поездка в крытой машине. А потом они снова начнут меня избивать.

«О господи!» – подумал я и, повернув, начал седьмой круг. Если бы хоть на минутку присесть, чтобы освободиться от тяжести собственного тела, пропустить рюмочку, спокойно все обмозговать! Но на это нельзя было рассчитывать. Нужно было двигаться, слиться с толпой. Я устало тащился, шаркая промокшими ботинками, в желудке было пусто, во рту – сушь.

Я насчитал шесть ларьков с сосисками, расположенных в разных концах улицы. Пламя их керосиновых горелок слабо перекликалось с огнями иллюминации. В желудке у меня бурлило при мысли о горячих, жирных сосисках и грубом черном хлебе. Хотя от них еще больше захочется пить. И вдруг я почувствовал, что должен присесть. Что без отдыха мне больше не продержаться и пяти минут. Возле ближайшего ларька стоял деревянный ящик, на котором сидела какая-то женщина и ела. Я стал крутиться поблизости, пока она не ушла, и быстренько занял ее место. Четверо или пятеро стоящих в очереди взглянули на меня с удивлением.

– Встаньте в очередь, гражданин, – мрачно сказал продавец. – Тут перед вами еще люди.

– Я подожду. Мне спешить некуда.

– Может, кто-то еще хочет сесть.

Люди сказали, что не хотят. Он что-то пробурчал, вернулся к своей сковороде и стал обслуживать покупателей. По обе стороны от лотка стояли керосиновые жаровни. Дым от сковороды висел в грубом желтом свете иллюминации. Я вдруг почувствовал, что меня сейчас вырвет, и отвернулся.

– Сколько вам? – спросил продавец. Видимо, подошла моя очередь.

– Одну, пожалуйста.

– С горчицей? С горчицей? – спросил он еще раз, высунулся и посмотрел на меня. – Что-нибудь случилось, товарищ?

Тошнота подступила к горлу, я не мог выговорить ни слова.

– Меня тошнит, – через секунду невнятно пробормотал я.

– Хотите минеральной воды?

– Да, если можно.

Я не видел никаких бутылок. Он куда-то исчез и потом вышел из боковой двери со стаканом в руке.

– Прошу прощения, товарищ. Я не заметил, что вам плохо. Люди сегодня толкаются и прут со всех сторон. Нате-ка, глотните.

Подвалило еще несколько человек, и он снова пошел их обслуживать. Я сидел на ящике, пил минеральную воду и уже чувствовал себя вполне в силах приняться за парки с черным хлебом, которые он оставил для меня на прилавке. И все думал, откуда же он вынес бутылку. И что там у него в ларьке. Ларек был примерно шести футов в длину, четырех в ширину – в общем, обычная деревянная тележка с железными колесами, как у тачки. Доска, служащая прилавком, была не больше ярда в длину. Совершенно ясно, что между этим прилавком и боковой дверью должна быть какая-то клетушка. Я вдруг ощутил прилив энергии.

– Вам полегчало, приятель?

– Да, спасибо.

– Должно быть, переутомились. Слишком уж сегодня людно и шумно.

– Вы, наверно, правы.

– Оставьте свой стакан. Не вставайте. Передохните маленько.

– Мне не трудно, – сказал я и, обойдя вокруг, подошел к боковой двери и протянул ему стакан. Вполне можно было войти внутрь так, чтобы с улицы тебя не заметили. В ларьке свободно могло поместиться два-три человека, там было несколько полок с бутылками, сырыми сосисками и буханками хлеба, а за ними – темное пространство площадью около квадратного ярда.

Я поблагодарил его и медленно побрел дальше по улице, и возродившаяся надежда снова запузырилась, зазвенела в груди. Я размышлял, все ли ларьки одной конструкции. Скорее всего, да. И, наверно, этим как-то можно воспользоваться.