– А-а, парад, – сказал Галушка. – А вы, пан Вистлер, останетесь на него посмотреть?

– Боюсь, что нет. Мне завтра лететь обратно.

– Пропустите очень интересное событие. Юноши и девушки со всех концов страны в национальных костюмах… посвятившие себя служению родине – глядя на это, начинаешь понимать, в чем источник нашей силы!

Так как я впитывал каждое его слово, он вроде проникся ко мне симпатией и теперь был явно не прочь постоять и потрепаться. И мне тоже было некуда спешить. Каждая минута, проведенная здесь, была бонусом для того, кто сейчас занимался «Норстрандом». О совместном обеде ничего сказано не было. Я все думал, успеет ли этот таинственный Голомбек, этот «чертов осел», закончить своё дело.

Мы пошли к главному корпусу. У входа уже стояла машина.

– Надеюсь, теперь вы располагаете исчерпывающей информацией, – сказал мне Влачек. – Пока мы здесь, может, хотите еще о чем-нибудь расспросить товарища Галушку?

Но я ничего не мог придумать. Был просто не в состоянии выжать из себя еще что-нибудь про стекло. А только чувствовал, что затылок у меня снова весь мокрый – оттого, что я не знаю, как заговорить про «Норстранд».

– Если будут еще вопросы, – сказал Галушка кладя одну лапу мне на плечо, а другой хватая меня за руку, – обращайтесь без всякого стеснения. Я не рассержусь. – И, улыбаясь своими разнокалиберными глазками: – Я прекрасно вам все объясню.

– Да нет… Мне кажется, я выяснил все, что нужно…

И тут беспрестанно чихающий, но очень сообразительный Влачек пришел мне на помощь:

– А как же ваш путеводитель, мистер Вистлер? Вы снова чуть его не забыли.

Прошла целая вечность. Мы с Влачеком ждали на фоне курящихся луж. Потом наконец возник Галушка. В руках у него был «Норстранд». А минутой позже мы уже мчались обратно в Прагу.

Канлиф был прав – если не дрейфить, то, в общем-то, ничего особенного!

Машина подкинула меня до «Словенской», и Влачек прочихал мне «до свидания». На самом деле, он был славный коротышка, и мне было его жаль. Если начнут искать козла отпущения, ясно, кто им окажется.

Было только половина первого, обедать еще рано. Я был на диком взводе, слишком возбужден, чтобы идти в номер. И решил, что стоит пройтись в сторону музея, а по дороге чего-нибудь выпить.

Голова у меня была легкая и кружилась от радости. По прошлому опыту я знал, что это пройдет, что очень скоро я завибрирую, как струна рояля. Но сейчас, в настоящий момент, я понимал, что все в ажуре, что я получил то, что нужно! Все складывалось само собой, и была в этом некая предрешенность. Теперь главное – чем-то заполнить время до десяти утра.

На Вацласке Намести все сияло под солнцем – булыжник, тротуары, деревья. Все искрилось и курилось влагой прошедшего дождя. Как Влачек и говорил, подготовка к празднику шла полным ходом, вокруг царили суета и оживление. Рабочие, взобравшись на приставные лестницы, развешивали лозунги и транспаранты. Около ресторана «Злата хуза» целая бригада, раскачиваясь в люльке, поднимала какой-то триптих. Дальше, через улицу Оплеталу, по которой, дребезжа, бежали трамвайчики, шел транспарант: ЗА ПРОЧНЫЙ МИР, ЗА НАРОДНОЕ ПРОЦВЕТАНИЕ!

Молодые девицы, высыпав из офисов в обеденный перерыв, болтая и хихикая, прогуливались по тротуарам, и легкие летние платья туго облегали их сочные славянские стати. Даже старухи в черном – этот непременный элемент пейзажа, – и те будто заразились общим весельем и тащили свои кошелки, улыбаясь беззубыми ртами.

Так я дошел до статуи Святого Вацлава и тут решил, что, пожалуй, стоит выйти на набережную – чего-нибудь пропустить. Подмигнув ему и его железному коняге, я пересек дорогу, пошел по улице Мезибранской, мимо музея и потом прогулялся под липами до кафе «Ман».

Когда я дошел до него, пробило час дня, и толпы разбрелись обратно по своим офисам. Я сел на улице за столик, заказал себе большую кружку пива и пил его, наблюдая за тем, как купальщики ныряют с мостков в плавящуюся под солнцем реку.

Есть мне не хотелось. Так, потягивая пиво, я просидел в кафе до трех часов дня. Потом солнце спряталось, и небо затянуло тучами. Тогда я взял свой плащ и ушел.

Хоть и стало пасмурно, но воздух был слишком липким и душным, чтобы идти пешком. На остановке возле моста Сметаны я сел на семнадцатый трамвай, идущий в сторону Вацлавске Намести, и простоял всю дорогу, болтаясь из стороны в сторону, в жуткой духоте. И с дичайшей головной болью вышел у Прикода.

Когда я направлялся к своей гостинице, расположенной в нескольких ярдах от остановки, проверяли громкоговорители, установленные на фонарях. В голове у меня как молотками стучало, во рту было горько от пива, а на сердце от внезапно набежавших туч и духоты – снова тягостно и кисло.

На втором этаже мне встретился Джозеф.

– Хорошо пообедали, пан Вистлер?

– Нет, Джозеф. Из-за жары нет аппетита. Выпил пива в «Мане».

– А-а. Да, тяжело. Вот скоро придет гроза, и тогда станет прохладнее.

– Да, похоже, гроза вот-вот начнется.

– Да, думаю, через часик-другой. У вас есть еще дела на сегодня?

– Нет. Пойду прилягу.

– Прекрасная идея! Принести еще пивка?

– Спасибо, не стоит. Я и так уже перебрал.

– Попробуйте ледяного «Пльзенского» перед тем, как лечь. Очень рекомендую.

Пива мне больше не хотелось, но он был явно настроен: потрепаться, и чтобы от него отвязаться, я согласился и вошел в номер.

Маркиза над балконом была опущена, и комната, погруженная в зелень и полумрак, напоминала аквариум.

Я плюхнулся на кровать, стянул об ее угол ботинки и кинул их на пол.

В открытое окно ворвался рев военного оркестра и сразу смолк. Техники стали выкрикивать номера для проверки: «Един…два… три… чтыри…»

Молотки в висках чуть отпустили, и тут возник Джозеф с «Пльзенским». Он стоял, глядел на меня и улыбался своей улыбочкой заговорщика.

– Ну как, доброе пивко?

– Да, замечательное.

Замечательным оно не было. Это было экспортное «Пльзенское», слишком терпкое для моей и без того прогоркшей глотки.

– Собираетесь пролежать весь вечер или разбудить вас к чаю?

Я подумал, что, может, стоит ей написать, как обещал, и спросил:

– Когда у вас тут забирают почту?

– Из отеля – в пять, с почты – до семи. Всегда можно кого-нибудь туда послать, если срочно. Письмо в Англию?

– Да.

– Лучше всего отправить его с шестичасовой почтой. Позвонить вам в полшестого, пане?

– В полшестого будет в самый раз.

Он ушел. Я поставил пиво на пол и снова улегся. Теперь нужно как-нибудь прожить этот короткий отрезок времени, сначала отдохнуть до полшестого. Потом написать письмо, поесть, выпить, почитать до десяти. И – в постель. Всего ничего.

До меня вдруг дошло, что я еще не проверил «Норстранд». Я сел в кровати и взял его с прикроватной тумбочки. Форзац был все так же девственно чист. Будем надеяться, что этот тип успел сделать свое дело. Интересно, удалось ли ему стянуть путеводитель из Галушкиного кабинета. Но даже если и нет, обратно я не вернусь.

Молотки в голове снова застучали, и во рту стало сухо и кисло. Я опять приложился к «Пльзенскому», но оно было такое терпкое, что пришлось встать, пойти в ванную, выплеснуть пиво из кружки и налиться воды. В ванной было жарко, единственное окно с муаровым стеклом закрыто. Я его отворил и выглянул наружу. Там по-прежнему было серо и душно. У одной балконной двери сидела молодая блондинка в неглиже, очень смело обнажив ногу. Она мне улыбнулась.

Я вернулся в комнату. Снял пиджак и рубашку, ослабил ремень, сбросил плащ на пол, возле кровати. Потом положил «Норстранд» под одеяло, так, чтобы ощущать его своим боком, но через минуту снова встал и сунул туда же свой паспорт и кошелек. Молотки вроде утихли, и я задремал.

Разбудил меня тихий стук в дверь, но я лежал с закрытыми глазами – пускай себе входит и трясет меня за плечо. И тот действительно вошел. Но трясти за плечо не стал. Я подождал, думая: «Что он там, черт побери, делает?», и приоткрыл щелочки глаз. Он стоял в дверях и не глядел на меня, а озирался вокруг. Потом взял кружку и понюхал. Сердце у меня екнуло… Больно стукнуло разок и замерло. «Он что-то подмешал в пиво!»– мелькнуло у меня в голове. Я знал, что просто психую – на фига ему подсыпать мне что-то в пиво… Если они меня подозревают, что им стоит просто меня зацапать? И все же… Пиво действительно было слишком терпким. И у меня явно пересохло во рту. Сердце в груди препротивно заколотилось. Наверно, я как-то не так дышал, потому что он встрепенулся и внимательно на меня взглянул Кровать стояла в темном углу, и я успел быстренько закрыть глаза. Я услышал, как он поставил кружку. Потом почувствовал, что он наклоняется надо мной, и от него несет жаром, потом и лосьоном. Он отошел Я открыл глаза, только когда услышал, что он ушел в другой конец комнаты. Он закрывал французские ставни, и спина у него была такая широкая – гораздо шире, чем она выглядела в дежурном черном сюртуке. Потом он отвернулся от окна, тихо потер руки и задумчиво оглядел номер. И пошел шарить.