Конклин, должно быть, обожал наставлять рога другим мужчинам. Если ему и Луизе удавалось поладить с молодой дамой, она и ее муж оказывались в списке приглашенных на следующую вечеринку. Конклину нравилось беседовать с мужьями, Луизе — обсасывать происшедшее с женами. В то воскресенье, с третьим бокалом в руке, я случайно стал участником разговора, который вели мой будущий партнер Ричард Триппет, его жена, Барбара, и изрядно выпивший врач-педиатр, подозреваю, один из тех мужей, с которыми нравилось беседовать Конклину. Педиатр, низенький толстячок лет пятидесяти, сияя розовой лысиной, рассказывал Триплету подробности покупки за 250 долларов «плимута» выпуска 1937 года, который он собирался реставрировать в Нью-Йорке всего лишь за две тысячи долларов.

— Знаете, как я его нашел? — его правая рука взлетела вверх, левая, с бокалом, осталась на уровне груди. — По объявлению в «Нью-Йорк таймс». Я снял трубку, позвонил этому парню в Делавер и в тот же день отправил ему чек.

— Как интересно, — вежливо прокомментировала Барбара Триппет.

Триппет, похоже, действительно заинтересовался рассказом доктора. Он положил руку ему на плечо, наклонился к нему и сообщил следующее: «После долгих размышлений я пришел к выводу, что ни одна из многочисленных моделей, изготовленных в Соединенных Штатах в тридцатых годах, не может сравниться с «плимутом» выпуска 1937 года в вульгарности и низком качестве».

Педиатр не сразу переварил его слова. Затем отпил из бокала и бросился защищать свое приобретение.

— Вы так думаете? В вульгарности, значит? А скажите-ка мне, приятель, на какой машине ездите вы?

— Я не езжу, — ответил Триппет. — У меня нет машины.

В глазах педиатра отразилось искреннее сострадание.

— У вас нет машины… в Лос-Анджелесе?

— Иногда нас подвозят, — заметила Барбара.

Педиатр печально покачал головой и обратился ко мне.

— А как насчет вас, мистер? У вас есть машина, не так ли? — он буквально молил меня дать положительный ответ. — Вот у вашего приятеля машины нет. Ни одной.

— У меня мотороллер, — ответил я. — «Кашмэн» выпуска 1947 года.

Мой ответ тронул доктора до глубины души.

— Вы должны купить автомобиль. Скопите деньги на первый взнос и сразу покупайте. У меня «линкольн-континенталь», у жены — «понтиак», у двух моих детей — по «мустангу», и теперь я собираюсь отреставрировать «плимут» и буду любить его больше всех остальных машин, вместе взятых. Вы знаете, почему?

— Почему? — спросил Триппет, и по тону я понял, что он действительно хочет знать ответ.

— Почему? Я вам скажу. Потому что в 1937 году я поступал в колледж и был беден. Вы, должно быть, знаете, каково быть бедным?

— В общем-то, нет, — ответил Триппет. — Я никогда не был беден.

Не могу сказать, почему, но я сразу ему поверил.

— Вам повезло, приятель, — доктор-то, похоже, полагал, что человек, не имеющий автомобиля в Лос-Анджелесе, не просто беден, но нищ. — А я вот был тогда беден, как церковная мышь. Так беден, что меня однажды выгнали из моей комнаты, потому что я не мог уплатить ренту. Я бродил по кампусу и увидел эту машину, «плимут» тридцать седьмого года, принадлежащий моему богатому сокурснику. Мы встречались на лекциях по биологии. Я забрался в кабину и устроился там на ночь. Должен же я был где-то спать. Но этот подонок, простите меня за грубое слово, заявился в одиннадцать вечера, чтобы запереть дверцы, и обнаружил меня в кабине. И вы думаете, этот сукин сын позволил мне провести ночь в его машине? Черта с два. Он меня выгнал. Он, видите ли, боялся, что я испачкаю ему сидение. И знаете, что я пообещал себе в ту ночь?

— Что придет день, — подала голос Барбара Триппет, — когда вы накопите достаточно денег, чтобы купить точно такой же, как у вашего друга, автомобиль, — она широко улыбнулась. — У богатого подонка, с которым вы изучали биологию.

Доктор радостно покивал.

— Верно. Именно это я и пообещал себе.

— Почему? — спросил Триппет.

— Что почему?

— Почему вы пообещали себе именно это?

— О господи! Мистер, я же вам только что все объяснил.

— Но что вы собираетесь с ним делать? Я говорю о «плимуте».

— Делать? А что я должен с ним делать? Это будет мой «плимут».

— Но у вас уже есть четыре машины, — не унимался Триппет. — В чем заключается практическая польза вашего нового приобретения?

Лысина доктора порозовела еще больше.

— Не нужно мне никакой пользы, черт побери! Он просто должен стоять у моего дома, чтобы я мог смотреть на него. О господи, как же трудно с вами говорить. Пойду-ка лучше выпью.

Триппет наблюдал за доктором, пока тот не исчез в толпе гостей.

— Восхитительно, — пробормотал он, взглянув на жену, — Просто восхитительно, — потом повернулся ко мне. — У вас действительно есть мотороллер?

Ответить я не успел, потому что на мое плечо опустилась мясистая рука Джека Конклина, первого лос-анджелесского соблазнителя.

— Эдди, дружище! Рад тебя видеть. Как дела?

Прежде чем я раскрыл рот, он уже говорил с Триппетами.

— Кажется, мы не знакомы. Я — Джек Конклин, тот самый, что платит за все, съеденное и выпитое сегодня.

— Я — Ричард Триппет, а это моя жена, Барбара. Мы пришли с нашими друзьями, Рэмси, но, боюсь, не успели представиться. Надеюсь, вы не в обиде?

Правая рука Конклина легла на плечо Триппета, левая ухватила Барбару за талию. Та попыталась вырваться, но Конклии словно этого и не заметил.

— Друзья Билли и Ширли Рэмси — мои друзья, Особенно Ширли, а? — и он двинул локтем в ребра Триплету.

— Разумеется, — сухо ответил Триппет.

— Если вы хотите с кем-то познакомиться, только скажите Эдди. Он знает тут всех и вся, не так ли, Эдди?

Я начал было говорить, что Эдди всех не знает, да и не хочет знать, но Конклин уже отошел, чтобы полапать других гостей.

— Мне кажется, — Триппет вновь повернулся ко мне, — мы говорили о вашем мотороллере. Вы действительно ездите на нем?

— Нет, — признался я. — Езжу я на «фольксвагене», но у меня есть еще двадцать одна машина. Не хотите ли купить одну из них?

— Нет, благодарю, — ответил Триппет.

— Все изготовлены до 1932 года. В отличном состоянии, — как я уже упомянул ранее, в руке у меня был уже третий бокал, в котором оставалось меньше половины.

— Зачем они вам? — удивился Триппет.

— Я получил их по наследству.

— И что вы с ними делаете? — спросила Барбара Триппет. — Ездите на каждой по очереди?

— Сдаю их в аренду. Киностудиям, бизнесменам, агентствам.

— Разумно, — кивнул Триппет. — Но возьмем джентльмена, с которым мы только что разговаривали… О «плимуте» 1937 года выпуска. Это же просто болезнь, знаете ли.

— Если это болезнь, то ей поражены тысячи других.

— Неужели?

— Будьте уверены. К примеру, эти двадцать одна развалюхи, что я держу в гараже в восточной части Лос-Анджелеса. Никто их не видит, я не рекламирую их в газетах или на телевидении, моего телефонного номера нет в справочнике. Но раз или два на день мне звонят какие-то психи, которые хотят купить определенную марку машины или все сразу.

— Почему вы их не продаете?

Я пожал плечами.

— Они дают постоянный доход, а деньги нужны всем, в том числе и мне.

Триппет взглянул на часы с золотым корпусом.

— Скажите, пожалуйста, вы любите машины?

— Не особенно.

— Вот и прекрасно. Почему бы вам не пообедать с нами? Я думаю, мне в голову пришла потрясающая идея.

Барбара Триппет вздохнула.

— Вы знаете, — обратилась она ко мне, — после того, как он произнес эти слова в прошлый раз, мы стали владельцами зимней гостиницы в Аспене, Колорадо.

Покинув вечеринку Конклинов, мы отправились в один из маленьких ресторанчиков, владельцы которых, похоже, меняются каждые несколько месяцев. Я, Барбара Триппет, миниатюрная брюнетка моего возраста, лет тридцати трех, с зелеными глазами и приятной улыбкой, и Ричард Триппет, подтянутый и стройный, несмотря на его пятьдесят пять лет, с длинными седыми волосами. Говорил он откровенно, и многое из того, что я услышал в тот вечер, оказалось правдой. Возможно, все. Специально я не выяснял, но потом ни разу не поймал его на лжи.