— Воевода, потащим карбас дальше? Или тут бросим?

Чудес посмотрел на увал, теряющийся во тьме — достаточно высокий, поросший сосной вперемешку с берёзой, почесал затылок. Взглянул на речку — вода, словно чёрное стекло, текла, что-то тихо бормоча, неся на поверхности, пузыри пены.

— Потащим…

— Ты гляди, воевода! Придётся катить на брёвнах!

— Покатим…

— У тебя ранение навылет!

— Мы идём к волхвам тотемским! — раздражённо провозгласил Чудес. — Прикинь сам: являюсь я, воевода, к отшельникам — на каком-то убогом плоту! Позору не оберёшься!

Коттин, на минуту забывший, кто здесь в данный момент он и кто воевода, подавился, закашлялся, но получив по хребтине могучий удар, засмеялся.

— Ты чего? — удивился Чудес.

— Я подумал, что тебе чужой карбас жалко, — обернулся бывший Кот с покрасневшей рожей.

— И карбас тоже. Там, ниже по течению, живут вепсы. У них и поселение есть — Череповепсь. Выловят в реке лодку, заберут себе, скажут: «Наша ладья, ничего не знаем!»

— Слышал, слышал! — вежливо поддакнул Коттин. — Там, в лесу когда-то кладбище черепов было. Огромных, с бивнями! Те звери назывались мамонтами!

— А то ж! Это такие рыжие слоны. Слонялись по лесам когда-то. Великая Пермь — родина слонов!

Привязав к кольцу верёвку, извлечённую из мешка, путники поволокли карбас по ручью на увал. Работа продолжалась до тех пор, пока берега не упёрлись в борта лодки. Уже совсем стемнело — только на северо-западе горела полоса заката, в небесах зажглись звёзды, заметно похолодало, под ногами захрустел ледок.

— Холодная весна нынче, — заметил Чудес, перехватив верёвку и поплевав на заскорузлые ладони. — Скоро уж пахать, а иней.

— Последний заморозок, — флегматично ответил Коттин, не склонный к сельским трудам. — Да и нам на пользу — скользко.

Ручей закончился ямой — в склоне зияла промоина, откуда вытекала ледяная вода.

— Ага — вот и ключ. Дальше покатим это хозяйство на кругляках.

Чудес, попавший сюда первый раз, наклонился, всмотрелся в землю — вокруг лежали брёвнышки — чёрные, срубленные давным-давно.

— Позаботились о нас — купцы, видать, шли.

— Ну, так, волоков с Кубенского озера не так уж и много, — несколько насмешливо, но так, чтоб не заметил воевода, промолвил Коттин.

Воевода застонал, постучал кулаком по голове, что интересно — по своей, ответил мягко:

— Точно, память отбили. Это же водораздел Волги и Двины.

— Для того тут город и городили, чтоб торговые пути содержать, — проворчал новый соратник воеводы.

— А ты умён! Никак, и резами писать умеешь?

Коттин лишь загадочно улыбнулся, забил под нос лодки короткое почерневшее бревно.

Карбас был не настолько велик, чтобы двое мужчин не смогли вкатить его по брёвнам. Даже во тьме наступившей ночи. На счастье путешественников, горизонт на востоке сначала побледнел, затем украсился огромным жёлтым диском Луны — в пятнах, бывших точным отражением гор и морей земного диска.

— Луна взошла, — пробормотал Чудес. — Сейчас поднимется, станет светлее. Видишь, огромная.

— Вайрашура, — прошептал Коттин, задумавшись.

— Что? Вроде понял, но… не понял.

— А! Давно это было — один странник поведал мне древнее имя Луны.

— Не слышал такого. А ведь сказок знаю много.

— Ещё он сказал, что Луна — никакое не зеркало богинь, а огромный шар, что висит во тьме Космоса.

Воевода хрюкнул, отпустил верёвку — карбас просел, бревно под ним хрустнуло.

— Ты чего, воевода? — Коттин перестал толкать лодку в корму, поднялся во весь рост.

— Шар… висит… — воевода утирал слёзы, брызнувшие от смеха. — Он совсем дурак, твой странник? Да она же упадёт вниз! На башку дураку!

Примерно через час воевода вдруг резко выдохнул, фыркнул, остановился. Последние сто метров брёвна не понадобились, склон стал пологим, поросшим белыми берёзами.

— Слышь, как тебя, Коттин! А ведь мы добрались до самого верха!

Древний странник подошёл к воеводе, окинул взглядом дальнейший путь. Местность шла под уклон, внизу под мёртвым светом Луны темнели волны чёрного океана. Коттин всмотрелся — бесконечный еловый лес спускался к горизонту. Там, в чаше, вырытой Великим льдом, лежало Кубенское озеро, из которого вытекала река Сухона — их дальнейший водный путь.

Бывший Кот огляделся, принюхался, смочил слюной палец, поднял руку вверх. Воевода смотрел на нового соратника с зарождающейся симпатией.

— Ветер с заката, тянет чувствительно. Давай вниз спустимся, шагов на пятьсот — там и сделаем стоянку.

— Грамотно! И огонь не увидят, и дым не учуют!

— Я ничего не слышу и не вижу позади, — фыркнул Коттин. — Видать, там решили, что мы остались подо льдом. Если бы они ещё карбаса не хватились!

— Ледоход унёс.

Лунный диск, уменьшаясь в размерах, поднимался всё выше, превращаясь из жёлтого в голубоватый. Уклон становился всё чувствительнее, под ногами опять начали попадаться кругляки, наконец, странники услышали серебряный голос воды, сразу нескольких источников. Затолкали лодку в русло ручейка — посудина шла, легко, слегка поскрипывая. Спустившись до середины увала, где несколько ручьёв сливались, образуя озерцо, решили сделать привал.

Воевода подошёл к травянистому берегу, всмотрелся в чёрную воду:

— А тут заметно теплее. Чуешь, как жарким воздухом пыхнуло? Травка зеленеет, одуванчики цветут, вон — кувшинки плавают…

— Кувшинки, говоришь? — недоверчиво спросил Коттин. — Это, с какого же перепугу в ночь на первое мая…

Беглецы уставились друг на друга, затаив дыхание. Они понимали, что действительность не может соответствовать тому, что предстало перед их взорами.

— Воевода, мне, видать, тоже настучали по голове, — виновато промолвил Коттин. — Сегодня же Майская ночь! Веселятся все ведьмы — вместе с лесной, домашней и полевой навью. Так, что не всё, что мы видим — от нашего мира.

— Как же я замотался, — грустно ответил Чудес. — Даже про праздник забыл! А ведь в первый майский день в городе всегда шумела развесёлая гулянка!

— Срубали в лесу и торжественно вносили на площадь берёзку…

— Да! Украшали её гирляндами, лентами, цветами…

— Девчонки с песнями ходили по домам и собирали колядки — крашеные яйца и пироги с маком и творогом…

— Точно! — восхитился воевода. — Самого непутёвого увальня наряжали цветами…

— Обручали с невестой — берёзой, Майским деревом…

— А потом тащили на берег и кидали в воду! — плотоядно засмеялся Чудес. — С хохотом вытаскивали и шли пировать!

— Это для того, чтобы дождь напоил поля и сады!

— Да? Я и не знал… Ну, это дела памов, а мы дружина.

— Точно! — рассмеялся Коттин. — Пойду пособираю хворост. Буду тут, рядом. Поглядывай!

— Что я, молокосос, что ли? — обиделся старый воин, подыскивая ямку под костёр.

«Забыли, всё забыли! Тысячелетия назад, когда чудь, готы, русь ещё помнили кровное родство — тогда деревенского увальня никто бы и не подумал вытаскивать из реки, — размышлял Коттин. — Его приносили в жертву ревнивому Даждьбогу, чуть ли не ежедневно вмешивающемуся в повседневную жизнь людей. Нет дождя — и жизнь людского рода, а то и племени пресекалась… Несмотря на жестокую, немыслимо жестокую жизнь, люди постепенно становятся человечнее. Очень медленно, но начинают тянуться к светлому, доброму. Когда-то дотянутся?».

Ответ не приходил в голову, и Коттин наклонился за сухой веткой.

«То, что Покон — закон предков, ослаб — это плохо! Народ без памяти крови обречён. С другой стороны, боги оставили этот мир. Стало быть — почувствовали, что люди подросли, сами с вождями и волхвами обустраивают жизнь. А как же быть мне? Остаться в гордом одиночестве? Не может быть! Где-то есть другие бессмертные, которые, как и я, бродят по свету!»

Коттин соорудил шалашик из веток, взглянул на воеводу, безуспешно добывающего огонь, полез в мешок, достал огниво. Долго колдовал над ним, осторожно дул вытянутыми губами, заглядывал снизу, наблюдая, как на бересту летит искра — наконец, огонь уцепился за нежный завиток. Береста вспыхнула, свернулась. Коттин насадил огненный свиток на веточку, подложил в шалашик.