Я испытал искушение забраться прямо сейчас на один из товарняков, зарыться в кладь и катить вперед весь следующий день — а может, и следующую ночь, если получится. Однако — куда они направляются? Где они встанут? Где их будут разгружать? Влезь я в вагон — и жребий брошен. Меня могут с позором выгрузить и арестовать в Уитбэнке или Мидделбурге — да на любой станции на двухсотмильном пути до границы. Прежде чем решиться на такой шаг, необходимо выяснить, куда идут эти поезда. А значит, нужно попасть на станцию, изучить бирки на вагонах и грузах: может, они что-нибудь подскажут. Я по-пластунски добрался до платформы и пополз между двумя длинными составами на боковых путях. Едва я поднялся, чтобы рассмотреть маркировку вагона, как меня спугнули донесшиеся из-за поезда громкие голоса, которые быстро приближались. Несколько кафров смеялись и шумно галдели на своем лишенном модуляций языке, и еще мне послышалась речь европейца, который вроде бы им возражал или что-то приказывал. Этого мне хватило с лихвой. Я ретировался к концу запасных путей и нырнул в траву бескрайней равнины.
Ничего не оставалось как брести дальше — все более бесцельно и безнадежно. На меня нагоняли черную тоску мерцавшие там и сям окна; за ними в тепле и уюте обитали люди, но мне туда ход был заказан. Вдали на озаренном луной горизонте вскоре ярко засверкали шесть-восемь больших огней, явно принадлежавших вокзалу — либо Уитбэнка, либо Мидделбурга. В темноте слева забрезжили два-три световых пятнышка. Это точно светились не дома, но что именно и как далеко, я определить не мог. В конце концов я склонился к мысли, что это костры кафрского крааля, и счел самым разумным поспешить туда, пока еще несут ноги. Я слышал, что кафры ненавидят буров и дружески расположены к британцам. Во всяком случае, они, может быть, не арестуют меня. Может, накормят и дадут переспать в сухом месте. Хотя я не знал ни слова по-кафрски, однако надеялся объясниться с ними посредством британских банкнот. И даже добиться от них помощи. Проводник, лошадь, но прежде всего отдых, тепло и еда — таковы были главные мои побудительные мотивы. Я пошел на костры.
Должно быть, я промахал с милю, держась этого решения, как вдруг осознал его зыбкость и опрометчивость. Я развернулся и направился назад к полотну. На полпути я резко остановился и сел на землю в совершенном замешательстве, не понимая, что делать, куда идти. Внезапно все мои сомнения сами собой исчезли. И развеяли их отнюдь не доводы рассудка. Просто я явственно ощутил, что меня влечет в кафрский крааль. Мне, бывало, случалось водить спиритической планшеткой с карандашом, в то время как пальцы других участников сеанса лежали на моем запястье. Вот так же бессознательно либо подсознательно я действовал и теперь.
Я быстро зашагал к огням, прикинув поначалу, что от железнодорожной дороги до них не более двух миль. Не тут-то было. Через час-полтора они казались такими же далекими, как прежде. Но я упорно продолжал идти и где-то между двумя и тремя часами ночи сообразил, что это вовсе не костры кафрского крааля. Нарисовались ломаные контуры строений, и вскоре мне стало ясно, что я подхожу к группе домов, обступающих горловину угольной шахты. Был отчетливо виден шкив подъемника, полыхали машинные топки, которые и приманили меня издалека своим заревом. Совсем рядом с шахтой, в окружении более хлипких построек, стоял небольшой, но основательный двухэтажный каменный дом.
Я присел в траве, чтобы внимательно рассмотреть эту картину и решить, что предпринять. Еще не поздно было поворотить назад. Но там меня не ждало ничего, кроме бессмысленных блужданий, которые окончатся голодом, лихорадкой, поимкой либо добровольной сдачей. Здесь же мне представлялся шанс. Еще до побега я слышал, что в угольном бассейне Уитбэнка и Мидделбурга довольно много англичан-резидентов, которым позволили остаться в стране, чтобы не замирала работа на шахтах. Может, на одного я и набрел? Кто обитает в этом окутанном тьмой и тайной доме? Британец или бур, друг или враг? Вариантов было множество. В кармане у меня лежали семьдесят пять фунтов в английских банкнотах.
Назвавшись, я мог бы смело посулить и тысячу. Вдруг повезет встретить какого-нибудь нейтрала, который по доброте душевной либо за большие деньги поможет мне в моем мучительном и отчаянном положении. Если предпринимать попытку сторговаться, то конечно же только сейчас — сейчас, пока я еще в силах за себя постоять и даже вырваться в случае неблагоприятного поворота дела. Однако опасность была очень велика, и колени подо мной едва не подламывались, когда я ступил из мерцающего полумрака вельда на освещенный топками круг, приблизился к молчаливому дому и кулаком постучал в дверь.
Ни звука в ответ. Я снова постучал, и почти сразу наверху зажглось и открылось окно.
— Wer ist da?[45] — прокричал мужской голос.
От разочарования и испуга у меня кровь застыла в жилах.
— Мне нужна помощь. Несчастный случай.
Наверху что-то буркнули. Потом я услышал спускающиеся шаги, звякнул засов, в замке повернулся ключ. Рывком распахнулась дверь, и в темноте коридора передо мной возник наспех одетый высокий мужчина с темными усами на бледном лице.
— Что вам нужно? — теперь уже по-английски спросил он.
Надо было срочно придумать какую-нибудь байку. Я хотел любой ценой завязать с этим человеком разговор, представить дело в таком свете, чтобы он не забил тревогу и не позвал других, а спокойно во всем разобрался.
— Я ополченец, — начал я. — Произошел несчастный случай. Я ехал к моему отряду в Коматипорт. Мы дурачились, и я свалился с поезда. Был без сознания несколько часов. Похоже, вывихнул плечо.
Поразительно, как такое приходит в голову. Я выпалил это без запинки, словно заученный урок, а ведь я понятия не имел, что наплету и даже какой будет следующая фраза.
Незнакомец пристально вгляделся в меня и, поколебавшись, сказал:
— Ладно, входите.
Он попятился, отворил дверь боковой комнаты и ткнул левой рукой в ее темноту. Я прошел мимо него и шагнул внутрь, гадая, не в тюрьму ли я попал. Он вошел следом, чиркнул спичкой, зажег лампу и поставил ее на стол с противоположного от меня конца. — Я находился в небольшом помещении, явно служившем одновременно гостиной и кабинетом. Помимо большого стола я увидел конторку, два-три стула и устройство для приготовления содовой воды — два помещенных один на другой стеклянных шара в проволочной оплетке. Хозяин положил перед собой на стол револьвер, который до этого, вероятно, держал в правой руке.
— Думаю, было бы хорошо, если бы вы рассказали побольше об этом вашем дорожном происшествии, — после долгой паузы произнес он.
— Думаю, самое лучшее, — ответил я, — сказать вам правду.
— Думаю, что так, — проговорил он с расстановкой.
«Была не была!» — пронеслось в голове, и я выложил сразу все.
— Я Уинстон Черчилль, военный корреспондент «Морнинг пост». Прошлой ночью я бежал из Претории. Направляюсь (направляюсь!) к границе. У меня много денег. Вы поможете мне?
Снова воцарилось молчание. Мой собеседник медленно поднялся из-за стола и запер дверь, что очень меня насторожило и, действительно, могло расцениваться как угодно. Однако, повернув ключ в замке, он ринулся ко мне и протянул руку:
— Слава Господу, что пришли сюда! Это единственный дом на двадцать миль, где вас не выдадут. Мы все тут британцы, и мы вас выручим.
Вечность прошла с тех пор, но легче оживить в памяти, чем выразить словами нахлынувшее чувство облегчения. Минуту назад я думал, что попал в ловушку, — и вдруг судьба дает мне друзей, еду, кров, помощь. У меня были ощущения человека, которого спасли от утопления и тут же порадовали известием, что он выиграл дерби!
Хозяин представился: мистер Джон Хауард, управляющий Трансваальскими угольными копями. За несколько лет до войны он натурализовался в Трансваале. Сыграв на своем британском происхождении и подмаслив коменданта округа, мистер Хауард избавил себя от обязанности сражаться с британцами. Его оставили с несколькими помощниками откачивать воду и вообще поддерживать шахту в исправном состоянии, пока не возобновится добыча угля. Помимо секретаря, тоже британца, при нем были механик из Ланкашира и два забойщика, шотландцы. Все четверо имели британское подданство и, дабы избежать высылки, обязались соблюдать строжайший нейтралитет. Сам мистер Хауард, как гражданин Республики Трансвааль, укрывая меня, рисковал быть обвиненным в государственной измене и расстрелянным, если бы его поймали с поличным или разоблачили потом.
