Он долго смотрел на телевизор, потом отвел взгляд.

— Работает? — равнодушно спросил он. — Ты что-нибудь видел?

— Новости какого-то местного канала — видимо, из ближайшего городка. Все штаб-квартиры организации Белкина захвачены, люди арестованы, общественное мнение постарались успокоить.

Он долго молчал.

— Что ж… Наверняка есть еще несколько мест, до которых они пока не сумели добраться. Но все, кто там находился, мертвы. При встрече с этими людьми — с теми, кто носит оружие и клянется уничтожить себя вместе со всем населением страны, — самое лучшее… убить их на месте.

— Тебя тоже показали. Гладко выбритого.

Он рассмеялся.

— Значит, им ни за что не найти меня. Они никогда меня не узнают.

— Конечно. Если ты не подстрижешься. Было бы досадно, случись иначе.

— Нет нужды беспокоиться, — пожал плечами Азриэль. — У меня по-прежнему остается наилучший выход из положения.

— Какой?

— Исчезнуть.

— Ах да. Рад слышать. Ты ведь знаешь, что объявлен в розыск? Они сообщали об убийстве Рашели Белкин. Мне мало что говорит это имя.

— Это мать Эстер. И она не хотела умирать в доме Грегори. Но вот что странно. Мне показалось, что, увидев ее мертвой, Грегори был буквально раздавлен горем. Думаю, он ее действительно любил. Мы порой не допускаем мысли, что такие люди способны любить.

— Может, ты мне скажешь… Это ты убил ее? Или я не должен спрашивать?

— Нет, я ее не убивал, — искренне ответил он. — Им это известно. Они были там. Не понимаю, зачем им теперь меня искать.

— Ты же понимаешь: тайные организации, банки, заговоры, длинные щупальца, раскинутые Храмом… А ты для всех человек-загадка.

— Ну да, конечно. И к тому же человек, который способен исчезнуть в случае необходимости.

— Вернуться в прах? — спросил я.

— О да, в прах, в золотой прах.

— Ты готов рассказать?

— Я думаю как. Видишь ли, прежде чем перейти к смерти Эстер Белкин, я должен поведать еще кое о чем. Были всеми уважаемые люди, которых я любил. Мне необходимо объяснить.

— Ты расскажешь о них?

— Их слишком много. Некоторые не стоят того, чтобы о них помнили, других я сам забыл. Поэтому речь пойдет только о двоих. О первом и последнем повелителях, которым я повиновался. С некоторых пор я перестал кому-либо повиноваться. Стоило мне услышать зов, будь то зов мужчины или женщины, я просто отворачивался. Так продолжалось много лет, пока наконец прах не был защищен множеством предостережений на древнееврейском, немецком, польском языках, так что никто не осмеливался вызвать Служителя праха.

Но о двоих я хочу рассказать — о первом и о последнем. Все другие достойны не более чем пары слов.

— Ты, кажется, повеселел и выглядишь отдохнувшим, — заметил я.

— Правда? — Он усмехнулся. — Интересно, почему? Впрочем, я поспал и чувствую в себе силу, и немалую. А рассказ заставляет меня вернуться в прошлое.

Он вздохнул.

— В моей жизни после смерти я почти не помню дней, когда я не испытывал боли, — снова заговорил он. — Наверное, я это заслужил, ибо стал могущественным демоном. Последний господин, которому я повиновался, был евреем из Страсбурга, где впоследствии сожгли всех евреев, объявив их виновными в эпидемии бубонной чумы.

— Да-да, — кивнул я. — Это произошло в четырнадцатом веке.

— В тысяча триста сорок девятом году, — с улыбкой уточнил он. — Я был тому свидетелем. Евреев убивали по всей Европе, потому что считали их виновниками нашествия черной смерти.

— Знаю. С тех пор случился не один холокост.

— А знаешь, что сказал мне Грегори? Что сказал наш горячо любимый Грегори Белкин, когда считал себя моим господином и уповал на мою помощь?

— Понятия не имею.

— Он сказал, что, не случись в Европе эпидемии чумы, она превратилась бы в пустыню. Люди, населявшие ее, так безоглядно вырубали всю растительность, что от некогда огромных лесных массивов не осталось и следа. Те леса, что мы видим сейчас, появились именно в четырнадцатом веке.

— Да, похоже, что так, — согласился я. — И что, этим он оправдывает уничтожение людей?

— Ну, это лишь одно из оправданий. Грегори был незаурядным человеком, во многом благодаря своей искренности.

— А разве не безумцем, который создал всемирную террористическую организацию?

— Нет. — Азриэль покачал головой. — Он был жестоким, но искренним и честным. Однажды он сказал мне, что существовал лишь один человек, в корне изменивший ход истории. Я ожидал, что он назовет Христа, или царя персов Кира, или, возможно, Магомета. Но нет, человеком, радикально повлиявшим на историю мира, он считал Александра Великого. Именно Александр казался ему образцом для подражания, идеалом. Грегори был в здравом уме. Он намеревался разрубить огромный гордиев узел. И почти преуспел. Почти…

— Как же ты его остановил? Как вообще обо всем этом стало известно?

— Его погубил собственный порок, — ответил он. — Известно ли тебе древнее персидское религиозное сказание, в котором говорится, что зло пришло на землю не вследствие греха, не по воле Господа, а по ошибке, совершенной во время обряда?

— Да, я знаю. Ты имеешь в виду зороастрийские легенды?

— Правильно. Эти легенды мидийцы передали персам, а те, в свою очередь, евреям. Речь только об ошибочном решении. Согласись, почти как в Книге Бытия. Ева делает неверный выбор и в результате нарушает правило. А это не вполне то же самое, что грех.

— Не знаю.

Он рассмеялся.

— Грегори погубила ошибка в суждениях.

— Объясни.

— Он рассчитывал, что я столь же тщеславен, как и он сам. Вероятно, он неправильно оценил мои силы и готовность вмешаться… Он надеялся, что меня поразят его идеи, ибо считал их неопровержимыми. В этом и состояла его ошибка. Не поделись он со мной в нужный момент сокровенными мыслями, даже я не сумел бы его остановить. Но он не мог не поделиться, не похвастать, ибо хотел завоевать мое расположение и, осмелюсь предположить, мою любовь.

— А он знал, кто ты на самом деле? Знал, что ты Служитель праха, дух?

— О да. Мы полностью доверяли друг другу, как теперь говорят. Но к этому я еще вернусь.

Он откинулся в кресле.

Я заправил новые кассеты в магнитофоны, наклеил ярлыки на записанные, чтобы ничего не перепутать, и поставил магнитофоны у очага.

Азриэль с неподдельным интересом и доброжелательностью наблюдал за моими действиями.

Однако мне показалось, будто в глубине души он не хочет рассказывать дальше или ему тяжело возвращаться к повествованию, но в то же время он жаждет продолжить.

— А Кир сдержал слово? — задал я вопрос, который не оставлял меня с момента, как он прервал свою повесть. — Он и в самом деле отправил тебя в Милет? Мне не верится, что Кир умел держать слово…

— Вот как? — улыбнулся он. — Тем не менее Кир выполнил обещание, данное Израилю. Евреям позволили покинуть Вавилон, они вернулись домой, воссоздали Иудейское царство и построили храм Соломона. Тебе это должно быть известно. Кир не нарушал обещания покоренным народам, в том числе иудеям. Вспомни, религия, которую исповедовал Кир, не так уж сильно отличалась от нашей. По сути, это была религия, основанная на… Я бы сказал, на этике.

— Да, мне известно, что под властью персов Иерусалим процветал.

— О, это правда. Он процветал столетиями, до прихода римлян, точнее до восстания, завершившегося падением Масады.[27] Мы часто вспоминаем о тех временах и не позволяем себе забывать. Тогда я не мог предположить, что нас ожидает. Но Киру я верил с самого начала, с первой нашей встречи, и не сомневался, что он сдержит слово. Он не был лжецом. Во всяком случае, не таким, как большинство людей.

— Но если у него были свои мудрецы, почему он позволил кому-то столь могущественному, как ты, выскользнуть из его рук?

— Он жаждал избавиться от меня. Если честно, его мудрецы тоже. На самом деле он не позволил мне уйти из-под его власти. Он послал меня к Зурвану, самому могущественному магу, какого знал. А Зурван был предан Киру. Этот богатый человек жил в Милете — городе, который, как и Вавилон, сдался персам без единого выстрела. Впоследствии греки, граждане ионийских городов, конечно, восстали против персов. Однако в тот момент, когда я стоял перед великим царем, моля его отправить меня к могущественному магу, греческий город Милет благоденствовал под властью персов.