У меня просто не осталось сил задвинуть засов. Прежде чем заползти обратно в дом, подальше от ледяного чрева зимы, я долго лежал на снегу… Так, во всяком случае, мне казалось.

Все эти подробности всплывают в памяти вместе с ощущением грозящей мне страшной опасности. Долгое и трудное возвращение в постель, к теплу очага совершенно вымотало меня. В незапертую дверь дома ворвался снежный смерч, и я спрятался от него под ворохом шерстяных одеял и лоскутных пледов. В голове крутилась единственная мысль: я должен взять себя в руки, вновь обрести способность ясно мыслить, ибо в противном случае зима полностью завладеет домом, потушит огонь и погубит меня самого.

Обливаясь потом и трясясь в ознобе, от которого не спасали даже одеяла, натянутые до самого подбородка, я наблюдал за круговертью снежинок под скошенными балками крыши, за пылающим в очаге пламенем, где постепенно сгорали и рассыпались углями поленья, отчего сложенная мной пирамида медленно оседала и становилась все ниже и ниже. Суп в котелке выкипел, и до меня донесся запах подгоревшей еды. Снег медленно ложился на столешницу и вскоре покрыл ее полностью.

Я собирался встать, но провалился в сон — тяжелый лихорадочный сон, наполненный странными, лишенными смысла видениями, — потом на мгновение очнулся, как от толчка, резко сел, но тут же упал обратно на постель и вновь погрузился в грезы. Свечи погасли, но огонь в очаге по-прежнему горел. Снежинки кружили по комнате, тонким слоем лежали на столе, на кресле и, по-моему, даже на постели. Я с удовольствием слизнул талый снег с губ, потом принялся собирать его по одеялу и есть с ладони. Меня мучила нестерпимая жажда, хотелось снова впасть в забытье и больше ее не чувствовать.

Должно быть, наступила полночь, когда появился Азриэль.

Не думайте, что он сознательно подгадал время ради драматического эффекта. Нет, ничего подобного. Он брел по снегу, борясь с пронизывающим ветром, и еще издали увидел горящий высоко в горах огонь, искры, вылетающие из трубы, и свет в проеме открытой двери. Все это стало для него ориентиром.

Мой дом — единственный на всю округу. Он узнал об этом из скупых официальных сообщений о моем затворничестве и недосягаемости ни для кого в течение ближайших месяцев.

Я увидел его сразу, как только он возник на пороге. Увидел блестящую гриву черных вьющихся волос и горящие глаза. Он с силой захлопнул дверь, запер ее и быстрым шагом направился ко мне.

Помнится, я сказал ему, что умираю.

— Нет, Джонатан, ты не умрешь, — ответил он.

Азриэль приподнял мою голову, поднес к губам бутылку с водой, и я, измученный лихорадкой, долго пил, не в силах остановиться, и отрывался от горлышка лишь затем, чтобы поблагодарить его за столь благословенный подарок.

— Обычная доброта, — просто сказал он.

Словно в полудреме я наблюдал, как он подкладывает в очаг дрова, смахивает отовсюду снег, а потом бережно собирает разлетевшиеся по комнате бумаги и, опустившись на колени, аккуратно раскладывает их возле огня, чтобы они просохли и удалось спасти хоть что-то. Такое отношение к моим записям было поистине достойно восхищения и привело меня в восторг.

— Ведь это твой труд, твой бесценный труд, — пояснил Азриэль, заметив, что я за ним наблюдаю.

Наконец он снял теплое пальто и остался в свободной рубашке навыпуск. Это означало, что мы в безопасности. Вскоре до меня донесся запах пищи, и я услышал бульканье кипящего куриного бульона.

Как только еда была готова, Азриэль принес мне глиняную миску — я предпочитал пользоваться самой простой деревенской посудой — и велел выпить еще дымящийся бульон, что я послушно и сделал.

Вода и бульон сотворили чудо и постепенно вернули меня к жизни, ведь поначалу сознание мое было затуманено настолько, что я даже не упомянул о небольшой аптечке, хранившейся в белой коробке.

Азриэль сполоснул мое лицо прохладной водой.

Потом он вымыл меня целиком: медленно, терпеливо, бережно переворачивая с боку на бок, и постелил чистые простыни.

— Вот бульон, — сказал он. — Нет-нет, не возражай, ты должен его выпить.

И в течение всего времени, что он возился со мной, Азриэль поил меня водой.

Когда он спросил, велики ли мои запасы и хватит ли воды на его долю, я едва не рассмеялся.

— Боже, конечно, мой друг, — ответил я. — Бери все, что захочешь.

Он жадными глотками утолил жажду и пояснил, что вода — единственное, в чем он нуждается сейчас, когда лестница, ведущая на небеса, вновь исчезла и он брошен на произвол судьбы.

— Мое имя Азриэль, — сказал он, присаживаясь на край кровати. — Меня называли Служителем праха, но я стал мятежным призраком, ожесточенным и дерзким духом.

Он раскрыл передо мной журнал так, чтобы я мог разглядеть страницы. В голове у меня прояснилось. Я сел и оперся на божественно мягкие, восхитительно чистые подушки. Нет, этот полный жизни, мускулистый, энергичный мужчина совершенно не походил на призрака. Темные волоски, покрывавшие тыльную сторону ладоней и предплечья, усиливали впечатление его абсолютной реальности и недюжинной силы.

Со страницы знаменитого журнала «Тайм» на меня смотрел Грегори Белкин — отец Эстер, основатель Храма разума, человек, принесший зло миллионам людей.

— Я убил его, — сказал Азриэль.

Я повернулся к нему и вот тогда-то впервые узрел чудо.

Он хотел, чтобы я его увидел.

Он вдруг уменьшился в размерах, правда несильно, копна спутанных вьющихся волос исчезла, превратившись в аккуратную короткую прическу современного бизнесмена, просторное одеяние уступило место элегантному, великолепно скроенному черному костюму… Прямо на моих глазах он превратился в… Да-да, передо мной возникла фигура Грегори Белкина!

— Да, — подтвердил он, — именно так я выглядел в тот день, когда сделал свой выбор и навсегда лишился могущества, чтобы обрести плоть и познать истинные страдания, — точно как Грегори, когда я застрелил его.

Прежде чем я успел ответить, он снова начал меняться: голова стала больше, черты лица — крупнее, лоб обрел прежнюю выпуклость, на месте тонких губ Грегори Белкина появился рот херувима. Яростно сверкающие глаза под кустистыми бровями сделались огромными, а улыбка — таинственной и соблазнительной.

Но только не счастливой. В ней не было ни веселости, ни безмятежной радости.

Азриэль поднес журнал ближе к моим глазам.

— Я думал, что останусь таким навсегда, сохраню этот облик до самой смерти.

Он вздохнул.

— Храм разума разрушен и лежит в руинах. Люди больше не станут умирать. Женщины и дети не будут падать в дорожную пыль, вдохнув ядовитый газ. Но сам я не умер, а вновь превратился в Азриэля.

Я взял его за руку.

— Ты выглядишь как обыкновенный живой человек. Откровенно говоря, мне непонятно, как тебе удалось принять облик Грегори Белкина.

— Нет, я не человек.

Он покачал головой.

— Я призрак. Призрак, имевший достаточно силы, чтобы придать себе форму, которой обладал при жизни, и не способный теперь избавиться от нее. Почему Господь так поступил со мной? Да, меня нельзя назвать невинным. Я грешил, и немало. Но почему я не могу умереть?

Его лицо внезапно озарила улыбка, и он стал похож на мальчика с пухлыми щечками в обрамлении растрепанных темных локонов и очаровательным ангельским ротиком.

— Возможно, Господь оставляет меня в живых ради твоего спасения, Джонатан, — задумчиво продолжил он. — Что, если в том и состоит истинная причина? Что, если Он вернул мне прежнее тело, чтобы я взобрался на эту гору и рассказал тебе обо всем? Что, если в противном случае ты был обречен на гибель?

— Все возможно, Азриэль, — ответил я.

— А теперь отдыхай, — велел он. — Лоб у тебя уже холодный. А я посижу рядом, подожду и послежу за тобой. И если увидишь, что я время от времени превращаюсь в того человека, знай, это лишь затем, чтобы проверить, насколько легко мне удается менять обличье. Благодаря чародею, призвавшему меня восстать из праха, мне никогда не составляло труда принять ту или иную форму. Я с легкостью создавал любую иллюзию, обводя вокруг пальца врагов моего повелителя или тех, кого он намеревался ограбить или надуть.