Она горько усмехнулась.

«Ты, конечно, знаешь поговорку „убить двух зайцев одним выстрелом“? — спросил я. — Так вот, я собираюсь сделать именно это. Я намерен исчезнуть, а потом появиться вновь. Ты получишь доказательство, что я дух, и перестанешь думать, что вынуждена делиться горем с умалишенным, а я выясню, чем занимается Грегори. Ты же помнишь, что шкатулка с моим прахом осталась у него, а он непредсказуем. Неизвестно, что придет ему в голову».

«Ты хочешь исчезнуть прямо отсюда, из самолета?» — удивилась она.

«Да. А теперь скажи мне, куда мы направляемся в Майами. И где это — Майами? Я встречу тебя у порога дома», — сказал я.

«Не стоит, даже не пытайся», — уговаривала меня Рашель.

«Я должен, — возразил я. — Пора прояснить ситуацию. Эстер для меня словно бриллиант в центре замысловато сплетенного ожерелья. Так куда мы летим? Как мне отыскать Майами? Где это?»

«На самой оконечности восточного побережья Соединенных Штатов. Я живу в высотном доме на краю города, который называется Майами-Бич. Моя квартира очень высоко, на последнем этаже. Над ней ты увидишь розовый маяк. А дальше, за городом, острова Флорида-Кис и Карибское море».

«Достаточно, я понял. Увидимся», — сказал я.

Бросив взгляд на закапанную водой обложку журнала, на фото, запечатлевшее последние минуты жизни Эстер, я вдруг увидел… себя! Да-да, себя! Я не мог оправиться от шока. Рядом с носилками, на которых лежала Эстер, я, схватившись за голову, горько оплакивал ее безвременную смерть. Все происходило за минуту до того, как носилки погрузили в «скорую помощь».

«Посмотри! — Я ткнул пальцем в фото. — Это же я!»

Рашель взяла журнал, внимательно посмотрела на фото и перевела взгляд на меня.

«А теперь, — сказал я, — пришло время доказать, что я на твоей стороне, и как следует припугнуть мерзавца Грегори. Тебе принести что-нибудь из дома? Скажи, что именно».

Рашель не могла вымолвить ни слова.

Я понял, что она испугана и виной тому я.

Она молча смотрела на меня во все глаза, а я мысленно представлял себе ее тело под одеждой: красивые руки, изящные и стройные, но мускулистые ноги… Мне отчаянно хотелось коснуться внутренней стороны ее бедер, погладить и сжать ее икры…

Я и правда стал очень сильным, но надо было решить, как воспользоваться этой силой и обретенной свободой.

«Ты определенно меняешься, — с подозрением заметила Рашель, — но отнюдь не исчезаешь».

«Неужели? — откликнулся я. — И как именно я меняюсь?»

Я хотел с гордостью добавить, что еще не пытался исчезнуть, но решил, что это и так очевидно.

«Твоя кожа… — Рашель на миг задумалась. — Пот высыхает. Его почти не осталось. Он покрывал руки, лицо, а теперь исчез. И выглядишь ты по-другому. Могу поклясться, что волос на твоих руках стало намного больше, как у зрелого мужчины».

«Я и есть зрелый мужчина», — кивнул я, поднося к глазам руку и глядя на черные волосы на пальцах.

Просунув ладонь под рубашку, я ощутил тугие колечки волос на груди, жестких и одновременно шелковистых.

«Живой, живой, — прошептал я и повернулся к Рашели. — Выслушай меня».

«Слушаю, и очень внимательно, — ответила она. — Расскажи, что ты видел и знаешь о смерти Эстер и об ожерелье. Ты ведь начал говорить…»

«Твоя дочь… — начал я. — Перед смертью она касалась шарфа. Ты хочешь его получить? Он очень красивый. Эстер протянула к нему руку за секунду до того, как Эвалы, убийцы, окружили ее. Ей понравился шарф, и она умерла, держа его в руке».

«Откуда тебе это известно?» — спросила Рашель.

«Я видел все собственными глазами», — ответил я.

«Шарф у меня. — Лицо Рашели побелело как мел. — Продавщица из магазина принесла его мне, сказав, что он понравился Эстер. Но как ты узнал об этом?»

«Я и не подозревал, что шарф у тебя, — признался я. — Я видел только, что Эстер брала его в руки, и хотел отдать, если он тебе нужен».

«Нужен, — кивнула она. — Он в моей комнате, той самой, где ты увидел меня впервые. Он… Ах нет, он в комнате Эстер, на ее кровати. Там я его оставила».

«Отлично. Я принесу его в Майами», — пообещал я.

На Рашель было страшно смотреть.

«Она поехала туда за этим шарфом, — едва слышно прошептала она. — Она сказала мне, что видела его раньше и не переставала о нем думать. Он ей очень понравился».

«Я принесу его. В знак любви к тебе».

«Я хочу умереть с ним в руках», — призналась Рашель.

«Надеюсь, ты не думаешь, что я сбегу?»

«Нет-нет, конечно нет», — заверила она.

«Держи себя в руках. Бери пример с меня, — попросил я и тихо, для самого себя, добавил: — Но я постараюсь. Приложу все усилия. Нужно проверить немедленно».

Я наклонился и осмелился сделать то, что незадолго до того сделала она: я поцеловал ее. И тут же почувствовал, как ее затаенная страсть пронзила меня насквозь и запылала внутри.

«Покиньте меня, частички земного тела, — мысленно начал я читать заклинание. — Но не уходите далеко, а ждите приказа и возвращайтесь ко мне по первому зову».

Я начал исчезать.

Тело мое постепенно растворялось в воздухе, наполняя салон самолета прозрачным туманом, оставляя мерцающие капли влаги на кожаной обивке, стеклах, потолке…

Свободный и невидимый, однако по-прежнему сильный, я взмыл вверх и бросил прощальный взгляд на опустевшее кресло и удивленную Рашель.

Мне не составило труда проникнуть сквозь обшивку самолета. Преодолеть эту преграду оказалось так же просто, как и любую другую. Я почувствовал вибрацию моторов и исходящий от них жар. А потом самолет устремился вперед с такой скоростью, что я едва не рухнул на землю. Вокруг царила тьма. Я распростер руки и полетел вниз.

«Грегори, — думал я. — Ты должен отыскать свои кости, Служитель праха. Найди шкатулку. Проследи за прахом».

Как обычно, я видел вокруг множество душ, старавшихся разглядеть меня и сделать так, чтобы я тоже заметил их. Они ощущали мою силу и знали, куда я направляюсь. Какое-то время они мерцали поблизости, а потом исчезли. Я миновал область их обитания — ужасный слой дыма над поверхностью земли, такой же отвратительный, как вонючее марево над горящим навозом, — и помчался вперед и вниз, к своему праху, к Грегори.

«К праху, — произнес я в пространство. — К праху».

Наконец я различил огни Нью-Йорка. Восхитительно сияющие, они казались бесконечными. Зрелище было величественнее расцвеченного огнями Рима в период наивысшего расцвета или сверкающей миллионами фонарей Калькутты. Я уже слышал голос Грегори.

И вот в темноте передо мной возникла шкатулка, и я увидел свои кости: крохотные, далекие, поблескивающие золотом.

Они оказались в просторной комнате, не в апартаментах Грегори и Рашели, а где-то выше. До меня наконец дошло, что многоэтажное здание, набитое людьми, и было тем самым Храмом божественного разума, о котором я столько слышал.

Блеск стекла и металла слепил глаза, отполированные каменные столешницы сияли, вдоль стен стояли разнообразные приборы, повсюду крутились, отслеживая каждое движение, камеры.

Невидимый, я без усилий проник сквозь стены, словно маленькая рыбка сквозь ячеистую сеть, и бродил между столами, заглядывая в экраны мониторов, рассматривая компьютеры и прочие устройства, назначение которых было мне непонятно.

Мониторы беззвучно транслировали картинки из всех уголков мира. На одних показывали то же, что и по телевидению, на других, зеленовато-тусклых, — объекты, явно не предназначенные для посторонних глаз.

Мои кости лежали на стерильном столе в центре комнаты. Пустая шкатулка стояла рядом. Люди, окружавшие стол, несомненно, были докторами, причем, судя по виду, весьма учеными.

Грегори объяснял им, что кости представляют собой большую историческую ценность, а потому они должны всесторонне изучить реликвию, но ни в коем случае не повредить ее. Кости, говорил он, следует подвергнуть рентгенологическому исследованию, микроскопическому и радиоуглеродному анализу. Если внутри вдруг окажется жидкость, ее необходимо полностью откачать.