Хотя, по правде сказать, входившие и выходившие люди тоже не блистали нарядами. На многих были нелепые пластиковые дождевики поверх самых обыкновенных пальто или курток, пару раз попадались сломанные зонтики. Маленькие ирландцы в соплях и бронхитах хныкали и ревели. Потом эта волна как-то схлынула, окошко регистратуры закрылось, и медсестра там, в глубине, вдруг запела. Голос у нее оказался сильный, мелодия широкая и незнакомая, а слов было совершенно не разобрать. Но даже и так у Магдалы по спине поползли мурашки. Она сидела как мышка, с подоконника капала дождевая вода, а невидимая женщина за матовым стеклом пела и пела, и раскачивала невидимую ладью, и подымала невидимый, но несомненно белый парус, и уплывала прочь от изумрудных холмов, в далекую страну…

– Что?

– Пойдем, дитя мое, – устало сказала миссис О’Ши. Черный огромный зонт в ее руках раскрылся с треском. – Ты спала?

– Медсестра тут пела, – как бы извиняясь, сказала Магдала. – Я заслушалась.

– Уж это да, – брюзгливо заметила Роза, открывая дверь и пропуская Магдалу вперед. – Уж вот что-что, а петь они умеют…

– Они? Будто и не родные вам, – не утерпела Магдала.

Она думала, что Роза остановится, испепелит ее взором и отбреет острым языком, но не та теперь была миссис О’Ши, совсем не та. Она продолжала медленно шагать по дорожке, неся в одной руке зонт, а другую засунув глубоко в карман балахона. Магдала запрыгала через лужи следом.

– Какие уж родные… Никого тут моих родных давно нет. Кто уехал – отсюда валом ведь уезжали, кто так – умер, больше не живет. – Помолчала и добавила прежним старушечьим тоном: – Только и умеют… что петь да от судьбы бегать.

Они не спеша дошли до калитки. Магдала клацала зубами и шмыгала носом.

– Вот что, девушка, – сказала Роза. – Пойдем-ка, я тебя отведу в нужное место. И там ты купишь себе, ради бога и всех святых, нормальные штаны.

Место для покупки нормальных штанов оказалось совсем не то, куда бы Магдала зашла, будь на то ее воля. Ворча насчет «проклятой страны», «чертовых луж» и «самой идиотской погоды в мире», миссис О’Ши усадила Магдалу в городской автобус, и они поехали обратно в сторону порта, вышли в какой-то полупромышленной зоне, свернули в переулочки.

– Эти чертовы ирландцы, – бубнила Роза, – понимаешь, если стронутся с места, то бегут куда глаза глядят, но если уж решат откуда не сходить, то будто их там гвоздем приколотили.

Магдала слушала и тихо изумлялась – и старушечьему ворчанию, и даже тому, что манера говорить у Розы сделалась какая-то не та. Жутковато было идти в уже наступавших сумерках по незнакомому городу, когда тебя за руку крепко держит полузнакомая ирландская ведьма…

– Э! Здесь они. Даже вывеску, кажется, чертовы идиоты, не меняли полсотни лет. Разглядеть ничего нельзя… Входи.

На вывеске и вправду разглядеть было ничего нельзя. Но за двойной дверью брякнул колокольчик, и Магдала увидела помещение, не очень светлое, но теплое, с занавесками по углам, со шкафами вдоль стен – полки, полки, а на них аккуратными стопками одежда, полотенца, что-то еще, и напротив входа – неширокий прилавочек, а над ним доска с вырезанной надписью: «Эд Ханрахан». Из-за прилавка на них смотрела средних лет продавщица в голубом рабочем халатике поверх шерстяного темного платья. Магдала поначалу от тепла немного оцепенела, и ее не очень удивляло, что женщина молча смотрит на Розу, а та – на продавщицу.

– Мойра! – «корабельным» голосом сказала наконец миссис О’Ши. – Анна, бабка твоя, что – жива?

– П-померла два года назад, – жалобно отозвалась продавщица Мойра. Она, наверное, ничего толком не понимала.

– А я вот все по морям рассекаю, землю даже топчу, – на два тона ниже проворчала Роза и снова превратилась в старую каргу: – У тебя присесть-то можно? Чаю попить?

– Ой. Ой.

Мойра выбросила на прилавок что-то белое – какие-то полотнища, протянула оттуда табуретку, смутилась и снова ойкнула, но Магдала, опомнившись, быстро табуретку перехватила.

– Туда, туда, в уголочек поставь, деточка, – опять почти жалобно сказала продавщица. – Туда, к столику давай, пожалуйста. А вы… проходите. Чаю? Конечно… Молока?

– Виски. – Роза, кажется, совершенно потеряла терпение с этой глупой Мойрой, которая таких простых вещей не понимает: на дворе глубокая осень, перед нею старуха и плохо одетая девочка, какое уж тут молоко? – И девочке тоже. Прямо в чай. Но сначала помоги ей выбрать штаны.

– Штаны, – эхом отозвалась Мойра. – Чайник. Минуточку. Сейчас.

Она усадила Розу к столику у наружного окна, побежала в задернутый серой шторой угол, и оттуда раздались мирные кухонные звуки: вода полилась в чайник, потом он зашипел на плитке.

Мойра вышла с подносом: заварник, сахарница, пачка печенья. Бутылка торчала из кармана халата. Роза, устало опустив веки, прислонилась к подоконнику, но на Мойру даже в таком виде действовала как змея на кролика.

– Штаны девочке, – скрипуче напомнила старуха.

– Ага. Ага. Пойдем, деточка. Тебя как зовут?

– Магдала.

– Магдала, значит… а это, – Мойра оглянулась через плечо, – бабушка твоя?

– Это Роза, – тихо сказала Магдала, как будто это само собой разумелось. – Это миссис Роза О’Ши, хранительница библиотеки.

Мойра уже довела Магдалу до полок с одеждой. Остановилась и покачала головой:

– Что-то я О’Ши никаких не помню. Откуда ж она, – снова вполоборота взгляд назад, – она-то и меня знает, и бабку Анну, спаси нас Господь, царство ей небесное… – Продавщица перекрестилась. – А ты, девочка…

– Магдала.

– Магдала, ох, боже мой, боже мой. Так ты сама откуда будешь? Смотри, вот такие – а?

Магдала посмотрела на джинсы.

– Нет… а можно вон те посмотреть?

– Да эти гораздо красивее!

– А…

– Девочка лучше знает, – внятно подала голос Роза.

Мойра сокрушенно вздохнула. Тут и чайник засвистел – очень вовремя. Пока Мойра заваривала чай, доставала чашки, наливала-раскладывала, Магдала быстро примерила одну за другой три пары ослепительно синих джинсов, нашла такую, которая по всем статьям понравилась, и прямо в них подошла к столу.

Молча попили чаю. Мойра чаевничать не стала, убежала за прилавок и там что-то тихонько бормотала под нос. Может быть, даже молилась. «Я бы на ее месте, пожалуй, тоже того… молилась бы», – подумала Магдала, глотая едкий от торфяного питья чай.

– Это тебе на пользу будет, – сказала Роза. – Ну, иди, заплати хозяйке за штаны, и пойдем уже. Атилла небось свои дела закончил, да и устала я совсем. Давай.

Магдала пошла расплачиваться, цена была действительно умеренная – даже по ее небольшим деньгам. Мойра суетливо потянула с прилавка те белые полотнища, что разложила вначале, и тут Магдала увидела, что они почти сплошь вышиты. Белым по белому. Теперь уже она сказала: «Ой».

– Вот деньги, возьмите, а это… Это у вас что?

– Не продаю, – сказала Мойра и хотела было спрятать шитье.

– А я только посмотреть. Можно?

Продавщица пристально поглядела на Магдалу, потом в дальний темный угол (уж не плюнула ли через плечо?), вздохнула и оставила одно полотнище на прилавке.

Белый луг. Белые цветы, белый-пребелый виноград. Белый «счастливый» ирландский клевер. Белые веселые длинноклювые птицы между цветущих ветвей.

– Что это? – Магдала подняла голову – совсем другая Мойра стояла за прилавком. Она светилась вся.

– Нравится?

– Очень.

– Дочке платье вышиваю. Замуж отдаем.

– Какая красота.

– То-то же, – с гордостью сказала Мойра. – Это наше такое белое шитье. Ну, ступай, девонька, ступай, Магдала, Бог да Мария с тобой, а то старуха заругает.

– Ничего она не заругает. Это же Роза. Это она так… устала просто. А нам еще в порт, на корабль.

– Уплываете?

– Нет, неделю простоим, ремонт у нас, и боцман приболел… А скажите, Мойра, можно, я к вам завтра днем приду? Я бы посмотрела, как вы это… вышиваете. Если можно. Такая красота.