– А что же тогда?

– Кому что. Может быть, это игра. Или притворство. Или чудо. Но не обман.

Роза поднялась с кресла и выглянула в читальный зал. Следом за ней – и Магдала. Притворщик Анастасиос читал запоем, лицо светилось радостью.

– Что это у него? – шепотом спросила Магдала.

– Элевтерий Анемподист, совсем забытый автор. Из него даже корабль нашел всего пять страниц. Но это дивные страницы о любви.

– Ишь как смотрит! Может быть, он и есть этот… Элефантий?

– Элевтерий, – поправила Роза. – Нет, дитя, не думаю. Это очень уж грустная была бы судьба… Да и потом, видела я, как читают свои книги авторы: у них совсем другие при этом лица.

– Все-таки не понимаю, зачем ему тогда это все? Ну пришел бы, как люди, читал бы своего… Элевтерия. А так мне кажется, что это все-таки обман.

– Как решишь, так и будет, – ровным голосом сказала миссис О’Ши. – Для тебя – так и будет.

– Да что же это получается, – взмолилась Магдала, – что же это такое, куда ни повернись, все от меня зависит, всегда решать приходится, прямо белый свет без меня не постоит, отвернусь – утечет, что ли?

– Не утечет, – отвечала хранительница. – Но многое все-таки придется решать самой: что черное, что белое, что обман, что не обман. И вот тут как решишь, так и будет. И уж твой-то мир целиком зависит от тебя. Ничего, привыкнешь, научишься. Ну, пойдем, уже скоро полдень, напомним гостям, что мы отплываем.

Наконец гости ушли, Анастасиос – изысканно простившись с Розой. Магдала и хранительница сложили свитки в ящики, закрыли тяжеленные крышки. Вот любопытно, подумала Магдала, а если бы свиточек забрать…

– И думать не моги, – сказала Роза, – во-первых, толку не будет, во-вторых, зачем беспокоить старика понапрасну?

– Ой, – Магдала заполыхала вся, – а что, так видно было?

– Да уж видно, – отозвалась Роза. – Прямо вот тут написано, – и легонько тюкнула девушку по лбу между бровей.

– А я вот вроде как познакомиться с ним буду должна, что ли. Синьор старший помощник сказал… Не пошутил?

Роза покачала головой:

– Нисколечко.

– Значит, мне на самом деле можно пойти и найти его, и…

– Это, дитя мое, – задумчиво сказала Роза, усаживаясь на сундук и болтая в воздухе звонкими александрийскими босоножками, – не просто можно. Это очень, очень полезный опыт.

Так все и устроилось. Но прежде чем закончился этот день, Магдала еще и расписалась в десятке толстых корабельных журналов, и получила от боцмана Микаллефа брезентовые штаны, куртку и башмаки на размер больше («А как же моряку на вахте без морской одежды? Промокнет моряк-то», – сказал боцман, прикидывая, на сколько придется укоротить штанины), и нашла все-таки старпома. А тот объяснил, что корабль, как все старые люди и вещи, дремлет днем, а по ночам бодрствует, и бодрее всего он с полуночи до четырех утра, в самую трудную вахту, когда отчаянно клонит в сон и мерещится всякое на темном невидимом горизонте.

– Вот ты и будешь делать очень важное дело, – сказал он серьезно. – Мы поставим тебя отбивать склянки. Будешь звонить в колокол каждые полчаса, вот так, – и обозначил рукой короткое сдвоенное «бамм-бамм». – Это и несложно, и очень важно, чтобы моряки на вахте знали, где они и который час. Идет?

– Идет, – сказала Магдала и вздохнула. Ночного корабля она, по правде сказать, боялась.

Но корабль и около полуночи оказался просто кораблем – стальным и обшитым пластиком, мерцающим во тьме рубки огоньками приборов. Магдалино место возле колокола было и не в рубке, и не снаружи – в такой нише, где тускло светилась маленькая лампочка над хронометром.

Магдала, очень серьезная, заступила на вахту и ударила в колокол. Тонкий звук полетел неведомо куда. Наверху были светила, внизу черная, рябая от светил вода, посередине – корабль. Но он не заговаривал с таращившей во тьму глаза Магдалой. Он шел себе и шел на запад, и девушке, притулившейся между хронометром и колоколом, казалось, что она сквозь палубы ощущает тепло от дизеля. Потом наступило время опять отбивать склянки (Магдала сверилась с бумажкой, которую дал ей старпом, – в котором часу сколько раз ударить), а потом ей пришло в голову, что корабль очень похож на остров. И от этого как-то улеглось и утихло то, что с непривычки томило ее все время, с тех пор, как пришлось решать самой. Почти остров – почти дом. И небо такое же, как дома, только там звезды застревали в гранатовом дереве, а тут – в решетчатом парусе антенны. К шуму движения Магдала уже привыкла, но теперь ей стало казаться, что она слышит не только попискивание приборов и тайное тихое жужжание хронометра, но еще и тот самый деревянный скрип и шорох, который не давал ей спать поначалу.

Ба-бам, ба-бамм, и еще раз… Интересно, что он делает в библиотеке? Как превращает пергаменты и папирусы обратно в книги? Сразу, одним махом, или постепенно?

Умеет ли он читать?

Какой он, корабль?

Четыре удара в колокол.

Пустая такая ночь. Густая и пустая. Звезды показывались и исчезали над головой, и вдруг совсем рядом, рукой можно достать, – проплыла, обдав щеку холодом, призрачная белая лента.

Привидение!!!

Корабль!

Ой!

Но это был, конечно, туман – подводное течение остудило воздух, так он и стлался вслед воде, текущей сквозь воду. Магдала опасливо прижалась к стенке ниши, туман важно и влажно проструился, растаял.

А тут и корабль подошел.

Пять ударов.

И пока они медленно затихали над морем (последний зацепился за край тумана, повис там и поволокся за убегающей «Морской птицей» дольше, чем прочие «бамм»), Магдала разглядела, как сгустились на звездном небосводе тени – светлые, светлее Млечного Пути, и темные – темнее самого глухого нынешнего предрассветного часа.

И воздух теперь уже точно наполнился скрипеньем, и шорохом, и шарканьем, и звяканьем.

И все это было очень знакомо. Очень понятно. И очень просто.

Шесть ударов.

Так ты парусник, сказала Магдала.

Был, отвечал корабль. И парусником я был. Носил паруса. Палил из пушек.

А почему теперь на тебе железо?

А на тебе почему штаны, сердито спросил корабль. И почему у тебя распущены волосы?

Теперь так одеваются, сказала Магдала, заливаясь незаметной в ночи краской. Ну и удобно же вахту стоять.

Теперь парусов нет, продолжал ворчать корабль. Антенны! Я старый. В меня стреляли, знаешь?

Тебе больно?

Было. Теперь уж нет, теперь у меня стальные ребра и этот… Дизель! Слыхала, как они его называют? Пламенный мотор! Нет, теперь уже не больно, но я очень старый корабль. И они все это знают. И ты скоро узнаешь.

Если б ты был человек, я бы…

Что ты бы?

Я бы сходила с тобой к морю… Магдала осеклась, а корабль хрипло, железно и скрипуче рассмеялся.

Ох, к морю, вздыхал он и хрипел. Ох! Я и сам уже море, девочка. Что оно – море?

Шумит, выдавила совершенно смущенная Магдала. Оно шумит и успокаивает.

Море глубоко, вдруг почти человеческим голосом сказал корабль. Море высоко, далеко и глубоко. Пойдешь налево – там то, что было, пойдешь направо – там то, чего уже не будет никогда, а что прямо и сзади, то знает капитан. Ка-пи-тан. Ка-пи-танннн!

– Спишь, Магдала?

Это был Атилла. Он нарочно хмурил брови:

– Вахтенному спать нельзя.

– Я не сплю, – отвечала Магдала. – Это ведь колокол?

– Да, склянки. А я думал, ты с открытыми глазами уснула.

– Со мной говорил корабль… Но я не спала, я же не спала, да? Это же я в колокол ударила, все как надо?

– Все как надо. Но вахта твоя кончилась, так что можешь идти отдыхать. Вольно.

– Ага, – сказала девушка невпопад.

Корабль не снился ей. Он был здесь. Он стоял за плечом Атиллы, сопел своим пламенным дизелем, сторожко следил, куда пойдет маленькая сухопутная рыбка Магдала – направо или налево?