Она садится в кресло и закидывает ноги на журнальный столик. Несколько деталей пазла слетают на ковер. То-то же. Так гораздо лучше.
* * *
Письмо, поднятое под щелью для писем, вскрытое над кипящим чайником и не переданное адресату:
Уважаемая госпожа Лауритсен!
Рады сообщить Вам, что Ваше желание быть зачисленной в экипаж корабля-библиотеки совпадает с желанием капитана и, что важно, самого корабля. Вы сможете приступить к своим обязанностям через две недели, как только «Морская птица» вернется в Ваш порт. Для начала мы можем предложить Вам контракт на три месяца.
Просим отправить подтверждение Вашего согласия бутылочной почтой. Для этих целей хорошо подходят бутылки толстого, но прозрачного стекла. Вам следует сначала осторожно поместить в бутылку лист с адресом: Корабль-библиотека «Морская птица», капитану. Затем – плотно свернутый лист с текстом. Закрыть бутылку пробкой и залить сургучом. Если этот способ не кажется Вам надежным – просто оставьте письмо у начальника порта.
* * *
Уже неделю она ждет письма. Ждет не слишком ревностно – она вообще мало что делает ревностно, кроме работы. Спускаясь со своего третьего этажа, склоняется над ступенькой, небрежно ворошит почту, выбирая свое: счет, приглашение на ежемесячный вечер в литературном клубе – заманили какую-то престарелую оперную диву, открытку от двоюродного племянника – в последний раз она видела его студентом.
Сентябрь в этом году сухой и теплый. Она много гуляет, уводя себя из дома, в котором так и не сменен дверной косяк, от докучливой подруги, которая уже трижды предложила «взять отличного котика». Она выгуливает себя по шляпным магазинам, где примеряет твидовые и замшевые кепи и мужские фетровые шляпы; по блошиному рынку, где роется в букинистических рядах; по маленьким антикварным лавочкам, где так хорошо ищется старое серебро. У нее полный порядок с суставами: кольца легко надеваются на пальцы и так же легко соскальзывают. Иногда она приносит домой книгу, кольцо или очередной шейный платок, чтобы добавить к другим кольцам, книгам и шейным платкам. Иногда, сидя в кафе, она рассеянно гладит хозяйскую кошку.
Однажды она просыпается от духоты и тревоги. Гроза ворчит где-то совсем рядом, первая тяжелая капля уже стукнулась о подоконник. Май, думает она, конечно же, сейчас май.
Что-то в изножье кровати мешает вытянуться в полный рост. Она поджимает ноги, сворачивается, как ребенок под одеялом, шепчет:
– Сейчас май и дождь, в дождь хорошо спится, Мас.
* * *
Письмо, оставленное у начальника порта для капитана «Морской птицы»:
Добрый день, господин капитан!
Я понимаю, что мое письмо будет для Вас полной неожиданностью. Мне тяжело было решиться его написать. В мои руки попало Ваше письмо, адресованное моей соседке, госпоже Астрид Лауритсен. Дело в том, что я встаю рано и первая беру почту, которую просто просовывают в щель в двери подъезда. Ваше письмо мне было легко отличить от других, потому что я его ждала.
Господин капитан, не пишите больше госпоже Лауритсен. Она решила поступить к Вам на службу, но Вы не знаете, по какой причине. Три месяца назад у Астрид погиб кот. Может, для кого-то в этом ничего ужасного нет, но для одинокой женщины это большая потеря. Конечно, ей не следовало заводить животных. Если так дорожишь своим покоем, не стоит заводить ни детей, ни зверей.
Она оставила окно открытым, кот сбежал и попал под машину. До этой беды мы не были подругами, не буду врать, но именно я нашла ее Маса и помогла похоронить. За последние недели мы очень сдружились. Хотя я, что греха таить, и была поначалу с ней резка. Я сама держу кошек и не понимаю такую безответственность.
С месяц назад Астрид рассказала мне про Ваш корабль и про свои планы «новой жизни». Я ее не слишком отговаривала, потому что у женщины наших лет нет шансов получить такую работу.
Но неделю назад Астрид совсем перестала со мной говорить, только здоровается. И тогда же я заметила, что на ее окнах теперь есть сетки – хорошие и дорогие, в цвет рам. Вы, наверное, подумали, что она собралась завести нового кота, но я-то знаю – кот уже есть. Я заметила, как он прижимался к окну мордочкой и боком – понимаете, сетка там продавливается. И точил когти. Это не котенок, а взрослый, крупный кот, и насколько я смогла разглядеть, той же дымчатой масти. Думаю, Астрид решила обмануть сама себя: поставила сетки, завела похожего кота и перестала знаться со мной, потому что раньше мы никогда не были особо дружны.
Поэтому я считаю, что и Вам, ради ее покоя, ничего ей писать не надо. К тому же Астрид все равно не может отправиться в плавание: ей не с кем оставить кота.
С уважением и надеждой на понимание,
Маргарет Ольсен
* * *
Пакет лежал на второй ступеньке снизу, именно там, куда из широкой щели сваливаются письма, газеты и счета, и был крайне чужероден. Большой, много больше, чем прошлое письмо, склеенный из рифленой серо-голубой бумаги, с адресом, написанным стремительным почерком с сильным наклоном. На едва подплывшем штампе – уже знакомый стилизованный парусный кораблик.
Маргарет Ольсен, примерная жена, мать, бабушка и котовладелица, тяжело наклонилась, выбрала из россыпи два своих счета и рекламный листок выставки тюльпанов, помедлила, опираясь рукой о ступеньку, и нерешительно подняла пакет. У своей двери она погремела ключами, посмотрела на рамку с рисунком старшего внука – красный дом и зеленое дерево – и продолжила подъем. Дверь с табличкой «Астрид Лауритсен» обрамляли два пазла по картинам Брейгеля: месяц назад один из них, давно заброшенный, лежал на столе. На медном крючке висел зонт в бежево-кофейную клетку.
– Доброе утро… Маргарет? Конечно, Маргарет, простите, у меня отвратительная память на имена. Почта? Это так любезно с вашей стороны, хотя не стоило себя утруждать. Хотите кофе? Я варю отличный кофе. Это Мас, познакомьтесь. Не бойтесь, он не царапается. Но линяет. Мас, наглец, брысь со стола. Корица, гвоздика, имбирь? Без специй и с молоком? Хорошо.
Вы не возражаете, если за кофе я посмотрю почту? Что? Вы шутите, наверно? В моем возрасте и в море? Нет, ничего столь романтичного, просто очень интересное предложение удаленной работы. Переводы рукописей. Впрочем, предупреждают, что большинство будет в скверном состоянии, часть пострадала от огня, часть – от воды, но и оплата хороша. О! Уже десять? Извините, ради бога, Ма… Марта? Ах да, Маргарет, простите. Я должна закончить очень важную статью. Приятного дня.
Елена Касьян
В двух словах
Ну что же вы меня спрашиваете, какое там море? Как же я объясню, какое оно, если это личное дело каждого, понимаете? Твое и моря. И каждый тут получает во владение свою тайну, свой особый вкус, запах и цвет, свой звук. Это как новый трафарет на старую картинку: ни один изгиб не совпадает. Стоишь посреди всего как дурак, смотришь. Сто раз представлял, как оно… книг начитался, баек наслушался. Не совпадает!
Сказать, что воздух полон соли и йода, что скоблит глотку, как аэрозоль от кашля? Сказать, что глаза болят от неизбежности горизонта, словно вся жизнь подчеркнута тонкой, чуть выгнутой линией, под которой все остальное – лишь постскриптум? Ничего не сказать.
Берем прямоугольный лист бумаги и складываем его пополам.
В детстве одним из самых страшных слов было «книгохранилище». Оно звучало почти как «бомбоубежище» и не сулило ничего хорошего.
Бабушка шаркала по коридору войлочными шлепанцами и жаловалась на жизнь кому-то несуществующему. Иногда она останавливалась посреди кухни, складывала руки лодочкой и закрывала глаза. Наверное, в эти моменты кто-то несуществующий отвечал на ее претензии. А я листала толстую детскую энциклопедию, придвинув к дивану высокий торшер на деревянной ножке, вырывала из нее листы и делала бумажные кораблики.
