Дженис присела рядом с Марсель и обняла подругу за плечи.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Да, все прекрасно.

Даже Дженис она не может показать своего настроения, иначе слишком о многом пришлось бы рассказать. Чувства сменяли одно другое — злость, горечь, страх, недоверие.

— Эндрю отвезет тебя домой, — сказала Дженис. — Или давай вызовем такси.

— Да нет, я вполне в состоянии вести сама. Сейчас допью чай и поеду, — усилием воли Марсель заставила свой голос звучать бодро и весело, пресекая возможные попытки Дженис посочувствовать ей, предпочитая делать вид, что обе они ничего не видели и ничего не поняли.

— Ох, уж эти вечеринки, — вздохнула Дженис. — Вечно либо устраиваешь вечеринку, либо собираешься на чью-нибудь вечеринку. Интересно, и зачем нам это нужно на самом деле?

Было семь утра, уже рассвело, но день был пасмурным и холодным и не сулил перемен к лучшему. Вот уже час, как Нина проснулась. Она лежала на спине, тупо глядя в потолок, когда услышала, что кто-то стучит в дверь. Стучали мягко, как бы вопросительно, а отнюдь не требовательно, но Нина немедленно вскочила и накинула халат.

На ступеньках стоял Барни Клегг. Он был небрит и выглядел абсолютно вымотанным.

— Что случилось? — испугавшись, спросила Нина. Ее первая безрассудная мысль была о Гордоне.

— Можно мне войти?

— Да. Да, конечно же, заходи. — Нина пошире распахнула дверь.

В кухне Барни рассказал Нине о том, что случилось с Дарси.

— Все обошлось. Майкл сделал все возможное. Потом к нам вышел кардиолог, или как он там называется, и сказал, что у отца был сердечный приступ, но не очень сильный и опасный. Сейчас он под наблюдением в интенсивной терапии. Я отвез Ханну и девочек домой, но мне не захотелось оставаться дома.

Барни пожал плечами. Нина еще раз отмстила про себя, как молодо он выглядел.

Она подошла к Барни и ласково обняла юношу.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — успокоила она Барни.

— Я вернулся в Уилтон и развел Ханну и сестер по их спальням. Но сам я понял, что не смогу заснуть. — Барни тоже обнял Нину. — Я не очень побеспокоил тебя? — спросил он.

Нина покачала головой.

— Нет. Хочешь подняться наверх и попробовать уснуть здесь? — Барни сжал в своих огромных ладонях руку Нины. Секунду, показавшуюся обоим вечностью, они смотрели друг другу в глаза.

— Я лягу только, если ты пойдешь со мной, — сказал наконец Барни.

Нина едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Но одновременно она подумала о том, как естественно и как приятно будет лечь и прижаться к большому теплому телу Барни. Пугающая цифра — разница в их возрасте — как-то вылетела у Нины из головы.

— Я пойду и полежу с тобой, пока ты не заснешь.

Смятые простыни на кровати Нины еще хранили тепло ее тела.

Из больницы домой Майкл доехал на такси. Следующий день обещал быть трудным, и он предпочел убедить себя в том, что с Дарси наверняка уже все в порядке. Было четыре часа утра, темнота, казалось, сомкнулась вокруг машины, как будто черный куб, и двигалась вместе с ней, отрезая пути к отступлению.

Майкл думал о Марсель и детях. Он хорошо разглядел лицо жены, когда вошел из сада в кухню, но сейчас мысли его были в основном о Джонатане и Дейзи.

Майкл прекрасно понимал, что никогда не был по-настоящему счастливым отцом, никогда не испытывал к детям тех чувств, которые рисовались в его воображении перед рождением Джонатана. Майкл любил детей, но иногда они казались ему непредсказуемыми в своих поступках помехами, которые надо было дипломатично обходить на жизненном пути. Дети отнимали все время Марсель, его собственное время, и, хотя Майкл гордился сыном и дочерью, в глубине души он считал, что энергия, затраченная на их воспитание, не окупается сполна. Дети не всегда вели себя так, как хотелось бы Майклу. Иногда дети молча смотрели на отца и во взгляде их можно было прочитать упрек. Тогда у Майкла все холодело внутри, ему становилось стыдно своего равнодушия, просыпалось чувство вины.

Теперь же все открылось Майклу совсем с другой стороны. Он прекрасно понимал, что, добиваясь Ханны, пытается получить то, что давно уже не могла ему дать Марсель. Но он также знал, что рискует таким образом потерять Марсель и детей. Представив себе существование без детей, Майкл неожиданно ясно увидел перед глазами сына и дочь. Упрямо-вопросительный взгляд Джонатана и верхнюю губку Дейзи, распухшую от слез, которые так часто текли из маленьких глазок девочки. Дети казались ему сейчас непостижимо сложными существами, не имеющими, казалось бы, ничего общего с ним и Марсель. Майкл почувствовал, насколько зависимы от него его дети — он неожиданно испугался за них и одновременно продолжал чувствовать своего рода ужас при мысли, что и сын, и дочь были сами собой, были единственными и неповторимыми.

Еще Майкл вспомнил, как выглядел Дарси в больничной палате, во власти бригады кардиологов, проводивших интенсивную терапию. Майкл знал почти всех врачей и медсестер, по крайней мере, в лицо, а некоторых и довольно близко, и было странно и жутко видеть среди них Дарси Клегга, с которого сняли одежду и все другие атрибуты солидного человека, превратив его из того всеми уважаемого Дарси, которого знал Майкл, в просто тело на каталке. От мысли о детях, а потом о Дарси, на глаза Майкла навернулись слезы, так что он уже ничего перед собой не видел.

Майкл вошел в дом, аккуратно, стараясь не шуметь, запер за собой дверь. В доме казалось еще тише и темнее, чем на улице. В воздухе стоял едва уловимый запах несвежей пищи и лака, которым Джонатан покрывал законченную недавно модель аэроплана. Осторожно, почти крадучись, Майкл прошел в прихожую.

Марсель не спала. Она никак не могла заснуть хотя давно уже вернулась домой от Фростов. Лежа в постели, она слышала, как подъехала машина, а затем, как Майкл осторожно, вслепую пробирался по темной прихожей.

Дверь спальни приоткрылась, затем закрылась опять. Марсель охватил вдруг безотчетный страх. Ей показалось, что это не Майкл.

— Я не сплю, — сказала она. Голос Марсель дрожал.

— Да? Уже поздно…

Ну, конечно же, это был Майкл, но облегчения Марсель не испытала. Она включила ночник.

— Как Дарси?

Майкл стоял, держа в одной руке ботинки, а в другой пиджак, как человек, застигнутый врасплох при попытке бесшумно улизнуть из дома.

— Судя по всему с ним скоро будет все в порядке.

Марсель выслушала рассказ Майкла о Дарси и о больнице. Рассказывая, Майкл раздевался. Он положил запонки на резное деревянное блюдо, стоящее на комоде, бросил белье и рубашку в корзину для грязного белья. Марсель подумала, что вот так Майкл раздевался перед ней уже наверное тысячи раз, что за ними тянется бесконечное количество ночей, проведенных вместе.

— А Ханна? — спросила она.

Майкл лег на свою половину кровати.

— Разумеется, очень обеспокоена. Но довольно хорошо с этим справляется.

Марсель вдруг очень захотелось, чтобы Майкл обнял ее и развеял все возникшие сегодня подозрения. Но она знала, что этого не произойдет.

— Так что же произошло сегодня вечером?

Несколько секунд Майкл молчал.

— Мне очень жаль, — сказал он наконец. — Я прекрасно понимаю, как это должно было выглядеть. Но мы просто-напросто выпили по паре коктейлей и признались друг другу, что оба мы смертельно устали от выборов. Поэтому мы решили выйти в сад. Ну и там подурачились немного. Ты ведь знаешь, что представляет из себя Ханна.

— Очевидно, не до конца, — ответила Марсель.

Она была уверена, что слова Майкла — ложь. Она еще и еще раз прокручивала в голове все сказанное Майклом, пытаясь найти хоть небольшую крупицу правды, но ей это не удавалось, каждое слово было лишь ширмой, и ее никак нельзя было отодвинуть, чтобы посмотреть, что же за ней скрывается.

— Что значит «подурачились»? — продолжала допытываться Марсель. Она никогда раньше не слышала, чтобы Майкл употреблял это слово. Может, именно поэтому слова звучали фальшиво, как будто это не Майкл произносил их.