Когда дыхание восстановилось, Гордон приподнял со лба волосы Нины, пытаясь рассмотреть ее лицо. Нина изучала дешевые обои, которыми была оклеена комната. Гордон почувствовал вдруг жгучую ревность ко всему, что отвлекало внимание Нины от него.

— Я сказал правду, понимаешь? — спросил Гордон.

— Правду? — переспросила Нина.

— Я люблю тебя.

— Немедленно замолчи!

Лицо Нины, ее нежная кожа — все, что так нравилось Гордону, вдруг перестало иметь значение, хотя он продолжал каким-то уголком своего сознания восхищаться всем этим. Но гораздо важнее вдруг стало поймать ту искорку, того маленького чертика, тот невидимый свет, который освещал эту женщину изнутри. Ему хотелось, чтобы не только тело Нины, но вся она целиком принадлежала ему. Гордон сам поразился своей жадности.

— Расскажи мне еще что-нибудь о Ричарде, — попросил он.

— Я только что думала о нем, — ответила Нина. — Как ты догадался?

— Сам не знаю.

Нина склонилась над Гордоном, касаясь грудью его груди.

— Извини. Дело вовсе не в том, что я забыла о тебе. Но я часто вспоминаю его. Это ведь так странно, когда молодой, преуспевающий мужчина вдруг внезапно уходит из жизни, как это произошло с Ричардом. Минуту назад человек заполнял собой твою жизнь, и вот через день, через час он уходит навсегда, и ты никогда его больше не увидишь.

— И что ты чувствуешь к нему сейчас?

— Не знаю. Чаше всего благодарность. За то, что у нас было, понимаешь?

Гордону понадобилось несколько секунд, чтобы переварить сказанное.

— А что ты хочешь получить от меня? — спросил он.

Как взволнованный мальчишка, он задавал вопросы, ожидая, похвалы одобрения, симпатии.

Подперев рукой голову, Нина смотрела на него сверху вниз. Гордону показалось, что она посмеивается про себя, и он почувствовал раздражение.

— Я хочу сказать, что я всего-навсего обыкновенный инженер. Я не богат, не красив, не так уж умен. Я не знаю, какие рестораны считаются самыми дорогими в Лондоне, я даже здесь не могу выбрать хороший ресторан. Я женат, у меня трое детей, слишком много работы…

— Я ничего от тебя не хочу, — прервала его Нина.

Она обвела рукой комнату, и, следя за ее движением, Гордон вновь взглянул на фанерный гардероб с пластиковыми ручками, зеркало до потолка, медный поднос, на котором стоял чайник и сахарница, наполненная пакетиками с чаем, коробочки с растворимым кофе и сухим молоком.

— Только вот это, — сказала Нина. Счастливо улыбаясь, она погладила его живот и положила руку на грудь. Чувствуя тепло ее руки, Гордон уже осознал, что Нина способна была сделать это убогое место красивым, придать ему значение, которого оно никогда и ни для кого не имело. Он почувствовал себя безмятежно счастливым.

— Ты боишься всего этого? Боишься меня? — пристально глядя на него, спросила Нина.

— Нет, ни капельки. Просто не могу до конца поверить своему счастью.

— Или моему, — мягко произнесла Нина.

Гордон увидел, что ей холодно, и набросил на плечи Нины покрывало. Она устроилась возле него поудобнее. Несколько минут они молчали.

— Я не буду уводить тебя от Вики, — сказала наконец Нина.

Она почувствовала, что должна пообещать это, хотя и не была уверена, что окажется способной сдержать слово. Было так ужасно думать о том, что через час они расстанутся, а ведь придется.

— Я знаю, — сказал Гордон. — Спасибо тебе за это.

Сейчас он испытывал нежность к жене и дочкам. Чтобы ни случилось, они не должны от этого пострадать.

После слов Нины Гордон почувствовал прилив оптимизма.

— Пойдем примем вместе ванну, — предложил он, целуя Нину в макушку.

Они зашли в розовую клетушку и пустили воду. Нина вылила в ванну содержимое всех бутылочек, которые стояли на полке. Пена доходила почти до краев, зеркало запотело. Когда они поудобнее устроились в ванной, мыльная вода перехлестнула через край и залила кафельный пол.

Они говорили сквозь облако пара, рассказывали друг другу о мелких и незначительных деталях своей жизни. Им обоим казалось важным знать, были ли у другого братья и сестры, путешествовал ли он, и куда именно ездил, говорил ли по-немецки или хотя бы по-французски, читал ли Апдайка и как относился к Джону Мейджеру.

Когда вода начала остывать, Гордон сказал:

— Пора ехать.

Они помогли друг другу вытереться, касаясь тел ласково, как дети, и начали одеваться.

Перед тем как выйти, Нина и Гордон остановились у двери, чтобы еще раз взглянуть на кровать, на поднос с чаем, стоящий на маленьком столике. Потом Гордон запер дверь, медленно и задумчиво, с таким чувством, как будто в этой комнате остается часть их общей жизни.

Они возвращались в Графтон. Погода незаметно менялась. Затянутое облаками небо предвещало снегопад.

Декабрь в этом году выдался холодным. По ночам стоял сильный мороз.

Рождественскую елку установили на лужайке перед Собором, совсем как в те годы, когда Нина была маленькой девочкой. Когда она выглядывала в окно, ей казалось, что даже разноцветные фонарики, которыми были увиты ветки, те же самые, что и много лет назад.

Дарси и Ханна Клегг рассылали оригинально оформленные, отпечатанные типографским способом приглашения на рождественский вечер.

Они устраивали празднество на Рождество уже пятый год. Эти вечера всегда проходили успешно, и графтонские парочки вспоминали о них потом целый год.

Нина положила приглашение Клеггов на камин, и сейчас Гордон выловил его из груды рождественских открыток. Гордон зашел к Нине после того, как побывал по делу в Соборе. Весь западный фасад был уже в лесах, работы шли полным ходом.

— Ты пойдешь? — спросил Гордон, кивая на приглашение.

— Да, собиралась, а почему бы и нет? — ответила Нина.

Сегодня между ними ощущалась какая-то напряженность. Несмотря на то, что Нина стремглав кинулась вниз, как только раздался его звонок, и как только закрылась входная дверь, они кинулись в объятия друг друга, охваченные порывом желания.

— Я всего на несколько минут, — прошептал Гордон, расстегивая ворот ее блузки.

Потом они привели в порядок одежду, стоя в гостиной около холодного камина и угрюмо поглядывая друг на друга. Гордон отказался выпить чаю, объяснив, что Эндрю ждет его в конторе.

Нина почувствовала себя униженной, поняв слова Гордона по поводу приглашения как намек на то, что хорошо бы ей держаться подальше от рождественской вечеринки. Там она впервые после того, что произошло между ними, увидит Гордона рука об руку с Вики.

— Я не имел в виду, что ты не должна идти, — взяв Нину за руки, начал оправдываться Гордон. — Я все время хочу тебя видеть и рад каждой такой возможности, где бы это ни происходило. Я только боюсь, что мне не удастся скрыть от окружающих, насколько сильно я этого хочу.

— Ничего, сможешь. Как тогда, у Фростов.

«Рядом с Вики будет даже легче», — подумала про себя Нина.

— Это было совсем не просто.

Ответ прозвучал так тепло и сердечно, что и Нина почувствовала, что она несправедлива к Гордону. Правда состояла в том, что она будет ревновать его к Вики, а также в том, что ей придется разжевать и проглотить эту ревность, поскольку ничего другого не остается.

— Извини, — произнесла наконец Нина.

Они вновь приникли друг к другу, как будто желая этим проявлением нежности прогнать прочь все проблемы. Их души как бы сливались в одну, и оба были уверены, что понимают друг друга целиком и полностью. И так близко было от минутной отчужденности до прежнего восхищения друг другом.

Для Гордона этот дом эпохи Георга напротив Собора был одновременно и святыней, и чем-то вроде капкана. Когда Гордон был далеко, он все время думал о нем, а когда, наконец, попадал сюда, чувствовал себя скованным, двигался по дому осторожно, как будто крадучись, постоянно прикидывал в уме, сколько еще времени он может позволить себе провести здесь и прокручивал в памяти многочисленные уловки, к которым пришлось прибегнуть, чтобы выкроить это время.