Они работали вместе, четко и слаженно, обходя друг друга, даже не задев. Дженис представила себе их следы на полу кухни. Наверное, они образуют фигуры какого-то специального домашнего танца.

Абсурдность этой мысли заставила Дженис улыбнуться.

А что? Следы Эндрю будут уходить от дома на работу и в клуб. А ее следы, наверное, протоптали целые тропинки в школу и к домам подруг. Но центр всего, конечно же, был здесь, на кухне. И думать об этом было приятно.

Наконец, оба решили, что кухня выглядит вполне удовлетворительно. Эндрю прошелся тряпкой по столам, сгребая в сложенную чашечкой ладонь крошки и остатки пищи. Он всегда трепетнее относился к чистоте, чем Дженис.

— Я иду спать, — объявила Дженис, зевая, как котенок.

— Я скоро приду. Подышу минут пять свежим воздухом и запру дверь.

Прошел дождь, но сейчас небо уже очистилось, хотя над головой все еще можно было заметить цепочку густых облаков. Но над ними видны были звезды.

Эндрю медленно оглядел сад. Было темно, и каждый шаг приходилось делать осторожно, ощупывая почву под ногами. Нагнувшись, чтобы не оцарапаться о вишневое дерево, ветви которого свисали над тропинкой, Эндрю разглядел наконец скамейку. Он сел, чувствуя под собой мокрое дерево. Звуки ночного сада были слышны гораздо отчетливее, чем доносящийся шум уличного движения.

Эндрю откинулся на спинку. Глаза его закрылись. Влажный воздух холодил веки. Эндрю тоже выпил сегодня порядочно. Только сейчас ему удалось избавиться от гула голосов, продолжавших звучать в его голове после ухода гостей. Тишина была прекрасна.

Открыв глаза, Эндрю взглянул на дом, окруженный со всех сторон деревьями. Палочка, поддерживающая глицинию, увивавшую дом, немножко отошла от стены. Надо будет в следующую субботу взять стремянку, коробку с инструментами и починить ее.

Неожиданно Эндрю почувствовал себя счастливым. Ведь у него был этот дом, два сада, та непередаваемая словами любовь, которую испытывал он к своим сыновьям, и у него была Дженис. Он вспомнил ее мутноватый взгляд, когда она начала сегодня жаловаться мужу на поведение Джимми, ее потребность в любви и поддержке, запах пищи, исходящий от ее волос.

Сейчас сердце его пело, как птичка, вылетевшая из клетки.

Жизнь вовсе не казалась такой уж сложной, жить было просто и радостно. Здесь было все, что у него есть, — все, что ему надо. Когда Эндрю поднялся наверх, Дженис уже спала. Эндрю разделся и скользнул под одеяло, поудобнее пристраиваясь поближе к ее теплой спине.

Человек сорок детишек носились под величественными сводами здания. Торжественная обстановка не производила на них ни малейшего впечатления: они бегали взад-вперед, карабкались на древние каменные сидения, расположенные вдоль стен. Сегодня была первая репетиция рождественской пьесы, которую ежегодно ставили в Графтоне.

Марсель Уикхем сидела на откидном месте, держа в руках список. Рядом с ней стояла плетеная тростниковая корзина. Дейзи Уикхем назначили петь в хоре ангелов. Это была большая честь, но, как всегда, имелась обратная сторона медали: в приглашении Дейзи на роль ангелочка была приписка, что миссис Уикхем, возможно, захочет помочь в изготовлении костюмов. Вздохнув, Марсель согласилась ради дочери. И вот теперь, когда до представления оставалось всего три недели, у шестнадцати детей все еще не было костюмов. В том числе не хватало костюмов быка и осла.

Подняв глаза от списка, Марсель увидела перед собой Нину Корт.

На ней был малиновый жакет, волосы рассыпались по плечам. Марсель вспомнила, как они с Дженис впервые увидели Нину в супермаркете. Сейчас Нина выглядела как яркий фонарик среди аскетического убранства капитула.

— Спасибо, что пришли, — сказала Марсель.

Режиссер призвал шумную труппу к порядку. Марсель и Нина понизили голос.

— То, что мне удалось сделать, — здесь, в корзине, — сказала Марсель.

Нина развернула костюм ангела. Он был сшит из простого дешевого ситца, но скроен был очень ладно.

— Без нимба из фольги? — спросила Нина.

— Без нимба из фольги, к великому разочарованию Дейзи.

— И что же, вы хотите, чтобы я сделала?

Нина услышала как-то жалобы Марсель на то, что та не поспевает с костюмами, и предложила свою помощь. Последнее время Нина чувствовала, что собор как бы притягивает ее. Куда бы она ни шла, ноги сами приводили ее к лужайке. На нее всегда производили впечатление величественные арки и колонны, витражи, разбивавшие на кусочки лучи солнечного света, но сейчас ее все чаще и чаще посещало ощущение, что собор — своеобразное сердце Графтона. Он как бы собирал под свои своды все улицы города, помогал жить всем, кто ходил по этим улицам.

Когда Нине в первый раз пришла в голову эта мысль, она только рассмеялась, но постепенно пришла к убеждению, что собор действительно не только духовное, но как бы и материальное сердце города. Парки, магазины Графтона, ряды ухоженных домов — все это было как бы листвой большого дерева, собор же был его корнями. Нет, не просто корнями — самой землей, из которой черпал город жизненные силы. Нина никогда раньше не была религиозной, она и сейчас не знала точно, имеют ли те чувства, которые она испытывает, что-то общее с религией, но ей нравилось сознавать, что собор — это нечто неизменное, что служба состоится непременно, независимо от того, придет ли кто-нибудь послушать, и что каждый день, выглянув из окна, она неизменно будет видеть и само здание, и соборную площадь.

— Мне хотелось, чтобы вы занялись костюмами животных, — извиняющимся голосом произнесла Марсель. — Бык, осел и овечки. Я знаю, это чересчур — просить об участии профессионального художника, но я подумала, может быть, нарисованные маски…

— Конечно, я нарисую маски, — прервала ее Нина, — если вы считаете, что это то, что нужно. А то можно еще сделать целые головы. Например, из папье-маше.

— Вы действительно можете это сделать?

— Ну конечно, — подтвердила Нина.

— Но, может, все-таки маски? Ведь дети такие маленькие, особенно наши овечки. Смотрите, вон тe двое, в первом ряду.

Нина посмотрела на двух кудрявеньких шестилетних мальчиков.

Хор ангелов уже выстроился вдоль одной из стен, к девочкам присоединились двенадцать профессиональных хористов из церковной школы, и дирижер готовился взмахнуть палочкой.

Дети запели хорал.

У Нины сжалось горло, настолько это было трогательно. Каждое Рождество родители обязательно водили ее в собор посмотреть рождественскую пьесу и послушать хорал. Сейчас Нина как бы вернулась в детство и вновь почувствовала запах мятных леденцов от кашля и еловых веток.

Дейзи Уикхем поискала глазами мать, чтобы убедиться, что она смотрит.

Детишки стояли в четыре ряда. Нина увидела еще одно знакомое существо: мальчик лет девяти с коротко стриженными белокурыми волосами вокруг довольно широкого лица.

— Вот там, в первом ряду слева, это ведь сынишка Фростов? — спросила Нина у Марсель.

— Да, это Уильям, младший.

Уильям был похож на своего брата Тоби, но черты лица его были еще мягкими, почти как у девочки, хотя Нина без труда могла себе представить, как превратится этот миловидный мальчуган сначала в грубоватого подростка, а потом — в солидного мужчину, такого, каким стал с возрастом Эндрю Фрост.

Впервые за много месяцев Нине вдруг очень захотелось иметь своего ребенка, лучше всего девочку, чтобы можно было так же смотреть на него и представлять себе, во что вырастет со временем это нежное создание.

Репетиция закончилась в восемь. К тому моменту, когда дети стали расходиться, Нина и Марсель уже успели поделить между собой, кому что кроить и шить, и Нина обещала принести на следующую репетицию эскизы масок.

— Я так вам благодарна, — сказала Марсель, и это было правдой, поскольку она была уверена, что все, за что взялась Нина Корт, будет сделано превосходно.

Женщины пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись в разные стороны. Нина направилась через лужайку к дому, думая о Вики, которая уже выписалась из больницы и была рядом с мужем и новорожденным ребенком, а также о хоре маленьких ангелочков, репетировавших сегодня хорал, и о женщинах, которые произвели их на свет.