— Сделай одолжение — вернешься домой, ничего про меня не рассказывай.

— Ладно! Хочешь, я тебе помогу поймать козла? Мне все равно делать нечего.

Он кивнул.

Бежал козел изо всех сил и потому успел убежать далеко. Я догнал его на крутом изгибе реки. Глупый козел, вместо того чтобы прорваться сквозь полосу тальников и удрать в степь, бежал вдоль берега по песчаной полосе, утыканной корягами, то и дело цеплялся за них украденным у «знаменитого геолога» шалашом. Яшка надумал привязать козла к шалашу, и чтобы было надежнее, к его макушке. Вот козел и уволок шалаш. Половину шалаша он растерял в тальниках, а другую упрямо волочил неизвестно куда. Причина его бешеной скачки выяснилась позже. На изгибе реки берег обвалился, обнажились толстенные корни давным-давно умерших осокорей. И тут козел застрял.

У меня кололо в боку. В глазах скакали пятнами кусты, желтые полосы песков. Яшка давно отстал. Моего совета он не послушался, ботинки не надел и изранил ногу, когда начались колкие галечники. Он не хуже меня знал, что по тальникам и галечникам без ботинок далеко не убежишь, но всегда делал наоборот, считая это проявлением самостоятельности. Так было всегда, сколько я его знал. С того дня, когда он появился на 3-й Геологической и объявил, что приехал из Ленинграда и что он потомственный интеллигент.

За изгибом реки открывался мелкий плес. К плесу спускался пологий песчаный берег, рябой от следов сотен копыт: к плесу из степи гоняли на водопой отару.

Бечевка, гибкие ветки тальника, упругие корни, торчавшие из земли, сплелись в кромешный узел. Подергав за веревку и покричав на козла, я махнул рукой. Решил отдохнуть и только потом его высвобождать.

На горизонте появился Яшка. Двигался он прыжками. Я лежал, опершись локтями, нахлобучил кепку на глаза. Яшка пропрыгал мимо меня к козлу и мигом высвободил своего парнокопытного, своего единственного друга.

— Вот и обошлось, — немного погодя сказал Яшка. — Его и ловить не надо было!

— Конечно! Он бежал мне навстречу: принял меня за тебя.

Я посмотрел на солнце. Оно перевалило зенит. Отыскал тоненькую палочку, отмерил ее мизинцем, определил время: три часа.

— Я пойду на остров за рюкзаком. Мне надо к вечеру быть дома. Может, помочь тебе отвести козла на место? — последние слова я добавил просто так, из вежливости. Но во что они мне обошлись!

Яшка кивнул, будто делая мне одолжение:

— Ладно… Вырежь палку.

Впрочем, я всегда знал, что Яшка парень остроумный. Я подошел к козлу, он вылупил на меня свои дикие глаза и всхрипнул. Я подергал его за рога. Козел стоял как вкопанный. Яшка хихикнул.

— Где ты взял это отродье? — сказал я и дал козлу пинка.

Яшка не отвечал. Он обвязался бечевкой вокруг пояса — другой конец ее был привязан к рогу, — зашел к козлу сзади, уперся руками в его пыльный мохнатый зад и скомандовал:

— Раз-два!

Козел долго бездействовал, но, когда ему опротивели наши тычки, вдруг рванулся. Я повалился на песок, и он удрал бы, если бы Яшка не повис на нем, как бульдог.

И тут до меня дошел смысл Яшкиной ухмылки. Я понесся следом и тоже повис на козле. Козел саданул Яшку рогом в плечо, Яшка повалился на землю, застонал и принялся вдохновенно ругать козла. Я с удовольствием два раза пнул вредное животное, приговаривая:

— Или ты не знаешь, что ты едва не зашиб лучшего своего друга?

— Не бей его! — заступился Яшка.

Всего не расскажешь, что мы пережили в тот день.

Козел сбивал нас с ног, тащил Яшку волоком, бил нас о землю, бодал, наступал на руки и на ноги острыми копытами…

Позади нас перепаханный берег. Местами, где мы буксовали, вырыты ямы. За полдня продвинулись метров на сто.

Я сидел верхом на козле и отдувался. На рубашке осталась одна пуговица. Рядом на песке животом кверху валялся Яшка, крепко привязанный к козлу. Выяснилось, почему козел отчаянно удирал с острова: горящая ветка стрельнула в него угольком и уголек запалил шкуру.

Яшка мрачно бормотал:

— Скоро отара пройдет. Знаешь, как овцы галдят? Тут его не удержишь!

— Так вот ты откуда его взял…

— Я нашел его в кустах. Он отравился, что ли… Кашлял, тошнило его. Два дня с ним возился…

— Какая неблагодарность! — сказал я. — Если так дело и дальше пойдет, к началу учебного года приволокем его на остров. Тащи его сам! Мне надо выходить к дороге, ловить машину.

Я лукавил. Не то чтобы возня с козлом мне нравилась, но я соскучился по речке, и домой мне не хотелось. Отец оставил маме записку…

…Героически пройдены еще сотни метров. Яшка суетился, ругал козла почем зря и поглядывал в степь. В отдалении нарастало многоголосое козлиное и овечье блеяние. Отара приближалась. Я тоже начал нервничать. А козел воспрянул духом и принялся орать.

Яшка оторвал полоску от майки, и мы крепко забинтовали козлу морду. Он мотал головой в злом бессилии.

Вот отара рядом. Галдят овцы, кричат чабаны. Козел рвался как бешеный, но мы висели на нем, вцепившись что было сил. Еще немного, и козел удерет, оставив Яшку Чернова, по прозвищу Страмболя, в одиночестве.

— Отвязывай веревку! — крикнул я.

Яшка бросил мне конец веревки. Я связал козлу задние ноги. Теперь оставалось затащить его в кусты и переждать отару. Яшка залез под козла, встал на четвереньки, поднатужился. Ноги козла оторвались от земли. Секунд пять Яшка шатался из стороны в сторону, а потом рухнул на песок. Из-под козла торчала Яшкина нога.

— Разве так поступают с лучшим другом? — укоризненно спросил я у Яшки.

Отара приближалась.

— Э-эй! — кричал пастух.

Мы ухватили козла за рога, волоком затащили его поглубже в кусты, повалились около него, едва живые, взглянули друг на друга и заулыбались.

Честное слово, хороший парень Яшка! Уверен, он то же самое подумал обо мне.

— У тебя есть хлеб?

— Есть.

— Я два дня хлеба не ел. Только пескарей. Жарил их на палочках над костром.

— Яшка, может, отпустим козла? В отаре он быстрей выздоровеет!

— Нет! Позднее верну его казахам!.. Когда вылечу до конца!

Я кивнул.

— Он не лучше Машки, да?

— Помнишь, как мы ее затаскивали в кусты?

— А помнишь…

Мы хохотали. Мы хлопали друг друга по спинам и давились от смеха, стоило нам взглянуть на козла.

Вдруг из кустов показалась козлиная голова. Мы онемели. У козла была длинная грязно-желтая борода.

— Пш-ел! — прошипел я.

Голова дернулась и скрылась. В кустах блеяло, мычало, шуршало — проходила отара. Я привстал и увидел недалеко от себя старого казаха. Он выгонял коз и овец из кустов.

— Крр-эй-тт! Крр-эй-т! — кричал казах.

Мы лежали на нашем козле. Он дрыгал забинтованной ногой. На бинт Яшка истратил полрубашки.

Отара была длинной, наверное с километр. Над нами стояла густая и колючая пыль. Мы задыхались. Овечье и козлиное блеяние слилось в какофонию. Козел вдруг так мотнул головой, что повязка слетела, и он тоже принялся орать. Яшка переживал так, будто наступает конец света.

Отара перешла речушку Жаман-Каргалу, выбралась на противоположный берег и побрела по степи к подножью горы. Должно быть, там кошары.

После ухода отары козел упал духом, и волочить его к острову стало легче. Он ничуть не хромал. Я был уверен, что рана на его ноге пустяковая. Я несколько раз сказал об этом Яшке. Но он и слышать о том не хотел.

Переволокли козла через протоку, привязали к тополю возле разоренного шалаша.

— Есть будешь?

— Потом! — Яшка поманил меня за собой.

В глубине тальников, под навесом из сплетенных верхушек кустов, на подстилке из травы лежала овечка и косила на нас лиловым глазом. Когда мы присели возле нее на корточки, она привстала на тонкие ножки и заблеяла. Под навесом было прохладно. Овечка часто дышала. Яшка провел рукой по ее опавшему животу. Шерсть на задних ногах была замарана.