В этой непробиваемой стене специалисты группы «Язон» обнаружили одно весьма слабое место. Их открытие подтвердило сомнения, которые начинали беспокоить Макнамару. Его специалисты по системному анализу из министерства обороны пришли к заключению, что военные выгоды не стоят экономических затрат. Хотя он и не делал никаких публичных заявлений по этому вопросу, но его высказывания в частных беседах показывают, что он начинал осознавать всю тщетность предпринимаемых усилий. Считая, как он написал президенту, что прогноз в пользу «удовлетворительного решения» плохо соответствует реальности, Макнамара высказался в пользу строительства защитного барьера как замены бомбардировкам, а также за дальнейшее увеличение численности сухопутных войск. Но он не смог донести свою точку зрения до руководства страны.
В других государственных структурах также нарастало чувство безысходности, которое стало причиной исхода чиновников. Но лишь немногие подали в отставку; большинство лишилось постов в результате хитроумных махинаций президента, который, несмотря на то, что сам испытывал дурные предчувствия, не приветствовал, когда другие публично высказывали подобные мысли и даже просто их не скрывали. В 1964 году Хилсмен был отстранен от своей должности в Госдепартаменте, в 1965 году из аппарата Белого дома изгнали Форрестола, в начале 1966 года Макджорджа Банди вывели из состава Совета национальной безопасности. За его уходом последовали добровольные отставки Джорджа Болла и Билла Мойерса, в сентябре и декабре 1966 года соответственно. Все без исключения ушли со своих постов, не поднимая шума, и ни один из этих молчаливых лаокоонов не заявил во всеуслышание о своем мнении; никто тогда и не внял их предостережениям и не узнал об их несогласии.
Безмолвный уход членов правительства — весьма важная деталь. Высказать собственное мнение даже после ухода значит навсегда оказаться не у дел; проявление нелояльности делает невозможным возвращение на прежний уровень. Теми же причинами объясняется и нежелание уходить в отставку. Чиновник всегда может убедить себя в том, что, оставаясь на посту, он будет испытывать большее давление и в этом случае не станет высказывать несогласие, чтобы не разорвать связи с властью. В Соединенных Штатах институт президентства, с полномочиями назначать на должности в исполнительной ветви власти, оказывает подавляющее воздействие на систему управления. Советникам трудно сказать «нет» президенту или оспорить его политический курс, поскольку они знают, что их статус и то, пригласят их или нет на очередное совещание в Белом доме, зависят от того, будут ли они действовать в согласии с президентом. Если они являются членами кабинета министров, американская политическая система не предусматривает места в парламенте, куда можно вернуться после отставки и сохранить за собой право голоса в государственной политике.
Только Раск оставался непреклонным, как скала. Если у него и были сомнения, то он, как образцовый государственный чиновник, смог убедить себя, что американская политика является правильной, и постоянно повторял, что, независимо от всех прочих соображений, «мы не должны забывать о нашей первоначальной цели, о сохранении Южного Вьетнама как некоммунистического государства». Отдавая дань его непреклонности, кто-то из сотрудников его же ведомства нацарапал на внутренней стене телефонной будки следующее: «Дин Раск, смени пластинку». Сменивший Банди Уолт Ростоу, который с 1965 года предрекал неминуемый крах Вьетконга, также оставался ярым сторонником продолжения войны. Правда, президент Джонсон не испытывал такого энтузиазма. Однажды, когда его спросили, как долго может продолжаться война, он ответил: «Кто знает, как долго, и во что она обойдется? Важно ответить на вопрос, правы мы или нет?» Задаваться этим сомнительным вопросом, надеясь получить на него ответ, оправдывающий гибель людей и опустошения, которые несет война, было неблагоразумно — по отношению к обществу, к собственному президентству и к истории.
По причине призыва на военную службу, необходимого для постоянного наращивания темпа боевых действий, война напрямую затронула самые широкие слои американского общества. В середине 1966 года Пентагон объявил, что численность войск во Вьетнаме к концу года должна достичь 375 тысяч человек, а за первые шесть месяцев следующего года увеличится еще на 50 тысяч. К середине 1967 года количество военнослужащих достигло 463 тысяч человек, причем Уэстморленд просил еще 70 тысяч, чтобы общая численность подразделений превысила 525 тысяч человек, каковую цифру он считал «необходимым минимумом». Джонсон заявил, что «потребности и просьбы главнокомандующего (вооруженными силами во Вьетнаме) будут удовлетворены». Эта война не привлекала молодых людей, которые попадали под призыв, особенно тех из них, кто считал ее подлой и бесславной. Каждый, кто мог, пользовался освобождением от призыва на время получения высшего образования, тогда как менее обеспеченным приходилось надевать форму. Неравный призыв стал первым пороком Вьетнамской войны, с которым мы столкнулись у себя дома. Призванный понизить степень общественного недовольства, он оказался причиной раскола и расхождения во мнениях в американском обществе.
Люди собирались на митинги общественного протеста, проводили демонстрации в студенческих городках, а антивоенные марши приобретали все более радикальный характер и сопровождались насилием. На этих маршах размахивали флагами Северного Вьетнама и выкрикивали лозунги в честь Хо Ши Мина. Огромная толпа набросилась на солдат в полевой форме, стоявших на лестнице у входа в Пентагон. Протестующих арестовали, некоторых женщин избили. При этом, поскольку в общественном сознании протест ассоциировался с наркотиками, длинными волосами и контркультурой того десятилетия, то он скорее замедлял, чем стимулировал всеобщее недовольство. По данным одного опроса, широкая публика воспринимала антивоенные демонстрации как «подстрекающие коммунистов сражаться еще более ожесточенно». Уклонение от призыва и сжигание американского флага приводили в ярость патриотов. Тем не менее возрастало чувство дискомфорта, вызванное восприятием этой войны как жестокой и безнравственной. Бомбардировки расположенной в Азии небольшой аграрной страны, независимо от того, коммунистическая она или нет, нельзя было считать крайней необходимостью. Сообщения, поступавшие в «Нью-Йорк таймс» от Харрисона Солсбери, очевидца авиаударов по гражданским объектам Ханоя (эти факты сначала отвергались, а потом были признаны ВВС), вызвали волну возмущения. Данные социологических исследований показывали, что из-за выбранных методов ведения войны рейтинг Джонсона опускается до отрицательных значений; впоследствии ему так и не удалось снова получить поддержку большинства. Сообщения о военнопленных, которых мимоходом сбрасывали с вертолетов, и о других случаях проявления крайней жестокости показали американцам, что их страну тоже можно обвинить в зверствах. Бесчестное поведение Америки за рубежом заставило наших ближайших союзников, Британию, Канаду и Францию, начать относиться к нам с недоверием.
Считается, что война приводит к сплочению народа, но война, которая вызывает неодобрение, например война на Филиппинах 1900 года или Англо-бурская война, ведет к еще более глубокому разобщению нации. Когда «новые левые» и прочие радикалы сделались более агрессивными и неразборчивыми в средствах, они углубили пропасть между собой и респектабельным средним классом и навлекли на себя ненависть профсоюзов и «желтых касок» (рабочей элиты). Как долго мы можем выдержать этот «духовный разлад»? — такой вопрос задавал в 1967 году Рейсшауэр в своей книге «После Вьетнама». Для некоторых образ собственной страны утратил всякую привлекательность. Национальный совет церквей заявил, что Америку «представляют как преимущественно страну белых, которая использует свою подавляющую мощь, чтобы уничтожить побольше азиатов». Мартин Лютер Кинг (младший) сказал, что больше не может упрекать в актах насилия собственный народ, не осудив «крупнейшего в мире проводника насилия, которым сегодня является мое собственное правительство».
