И, наконец, «ужасная помеха» — достоинство и честь, которым придавали ложное значение и которые принимали за эгоизм; которые приносили возможность в жертву принципу, хоть этот принцип представлял «право, которым вы не можете воспользоваться». Лорд Честерфилд заметил это в 1765 году, Берк и другие неоднократно выступали за целесообразность, а не за показную демонстрацию власти, в то время как правительство отказывалось действовать подобным образом, в чем и проявлялось его безумие. Сначала правительство настаивало на чем-то, потом боролось за это, а результат оказывался губительным, независимо от выигрыша или поражения. Интересы страны заключались в удержании колоний по доброй воле. Колонии считались сутью британского процветания, и если их сохранение идет вразрез с верховенством законодательной власти, то эту самую власть, как многие советовали, лучше и не использовать.

Хотя война и унижение надолго отравили англо-американские отношения, Британия извлекла урок из этого опыта. Пятьдесят лет спустя, после периода напряженных отношений с Канадой, генерал-губернатор лорд Дарем представил правительству доклад о положении дел в этой стране. Из предложений Дарема в итоге и возник статус члена Содружества, а доклад стал свидетельством: Англия признает, что любой другой курс приведет к повторению американской революции. Остается вопрос: если бы у Георга III были другие министры, можно ли было заключить союз между Британией и Америкой и не возникло бы в таком случае превосходство сил, которое помешало бы развязыванию Первой мировой войны с ее бесконечными последствиями?

Говорят, если бы двух главных действующих лиц — Гамлета и Отелло — поменять местами, то и трагедий бы не было: Гамлет быстро разобрался бы в Яго, а Отелло не стал бы зря медлить и убил бы короля Клавдия. Если бы действующие лица британской политики до и после 1775 года были другими, то, возможно, и правители не совершили бы безумных поступков, и последствия для сегодняшнего дня были бы другими. В гипотетических представлениях есть очарование, но историю вершат правительства.

Хотя незнание не является фактором, объясняющим все усилия, которые предпринимали во Вьетнаме один за другим пять президентов, оно все же представляется неким оправданием. Могло иметь место незнание страны и ее культуры, но не могло быть речи о незнании контраргументов и даже барьеров, препятствующих достижению целей американской политики. Все условия и причины, мешавшие успешному результату, либо осознавались, либо предсказывались в тот или иной период времени на протяжении тридцати лет нашего участия в этой войне. Американская интервенция не являлась поступательным движением, которое постепенно завело в трясину, о существовании которой никто не догадывался. Не было такого периода, когда люди, определяющие политику, не сознавали бы опасностей, препятствий или развития негативных тенденций. Американская разведка работала должным образом, проверенные данные стабильно поступали с театра боевых действий в столицу, на место неоднократно направлялись особые миссии по изучению ситуации, и не было недостатка в независимых отчетах, которые служили противовесом оптимизму профессионалов, когда таковой преобладал. Безумие заключалось не в том, что, люди не знали, какие препятствия стоят на пути к цели, а в том упорстве, с которым эта цель преследовалась, пусть даже появлялось все больше и больше доказательств того, что она недостижима, что результат не отвечает американским интересам и, в конечном счете, наносит вред американскому обществу, его репутации и мировому могуществу.

Возникает вопрос: почему политики отказываются рассматривать эти свидетельства и их последствия? Ведь отказ делать выводы из очевидного есть пагубная склонность, которая приводит к обратным результатам и является признаком недомыслия. Причины этого отказа и этой склонности могут раскрыться в ходе ретроспективного рассмотрения американской политики во Вьетнаме.

Точкой отсчета является наблюдавшийся в последние месяцы Второй мировой войны отход от строгой линии президента Рузвельта не позволять и ни в коем случае не способствовать восстановлению французского колониального правления в Индокитае. Основной причиной изменения курса стало убеждение, что в ответ на жесткие требования французов и на их уязвленное германской оккупацией самолюбие необходимо усилить позиции Франции, сделав ее той опорой, с помощью которой Западная Европа будет противостоять советской экспансии (последняя с приближением победы в войне стала главной причиной беспокойства Вашингтона). Вплоть до этого времени отвращение, которое у Рузвельта вызывал колониализм, и стремление увидеть, как Азия его уничтожит, были вполне откровенными (и служили основной причиной расхождений с Британией). Рузвельт был убежден в том, что скверное правление французов в Индокитае представляет собой колониализм в худшей его форме. Индокитаю «не следует возвращаться к Франции, — сказал он в январе 1943 года государственному секретарю Корделлу Халлу. — Это дело абсолютно ясное. Франция владела этой страной (с тридцатью миллионами жителей) на протяжении почти сотни лет, и сейчас этот народ находится в более затруднительном положении, чем был в начале. (Они) имеют право на что-то получше».

Президент «был на эту тему более откровенным, чем по любому другому вопросу, касавшемуся колоний, — заявил Черчилль будущему премьеру Энтони Идену, — и мне представляется, что изгнание из Индокитая Франции является одной из его главных военных целей». На самом деле так оно и было. Во время Каирской конференции 1943 года планы президента в отношении Индокитая заставили генерала Стилуэлла сделать запись в своем дневнике заглавными буквами: «НЕ ВОЗВРАЩАТЬ ФРАНЦИИ!» Рузвельт предлагал отдать эту страну под опеку «лет этак на 25, то есть до тех пор пока мы не поставим их на ноги, как поставили Филиппины». Эта идея крайне встревожила британцев и не вызвала никакого интереса у Китая, который прежде правил Вьетнамом. «Я спросил у Чан Кай Ши, хочет ли он получить Вьетнам, — рассказывал Рузвельт генералу Стилуэллу, — и он прямо сказал: „Ни при каких обстоятельствах!“ Именно так — „ни при каких обстоятельствах!“»

Похоже, идея о самоуправлении не приходила Рузвельту в голову, хотя Вьетнам (государство, объединявшее Кохинхину, Аннам и Тонкин) до прихода французов был независимым королевством, с давней приверженностью к самоуправлению, проявившейся в ходе многочисленных войн против китайского владычества. Непонимание Рузвельтом всех аспектов данной проблемы являлось типичным и представляло собой наиболее распространенное в то время отношение к «зависимым» народам. Без учета их истории считалось, что они не будут «готовы» к самоуправлению до тех пор, пока не поднатореют в этом под опекой Запада.

Британцы были категорически против опеки, считая, что она создаст «дурной прецедент», который будет препятствовать их собственному возвращению в Индию, Бирму и Малайю. Рузвельт не настаивал. Он не горел желанием еще больше усилить разногласия, связанные с проблемой Индии, которая приводила Черчилля в бешенство каждый раз, когда президент поднимал этот вопрос. Впоследствии, когда в 1944 году снова возникла свободная Франция во главе которой стоял непримиримый Шарль де Голль и которая настаивала на своем «праве» возвращения колоний, а Китай сам исключил себя из числа государств-опекунов поскольку в данный момент был слишком слаб, — президент не знал, что ему делать.

Ставшая непопулярной, идея международной опеки медленно умирала. Военным советникам Рузвельта это не нравилось, поскольку им казалось, что такое развитие событий может лишить Соединенные Штаты возможности взять под контроль ранее принадлежавшие японцам острова и использовать их в качестве военно-морских баз. Представленные в Госдепартаменте сторонники интеграции Западной Европы, которые всегда были настроены профранцузски, полностью приняли программное заявление французского министра иностранных дел Жоржа Бидо, чья суть состояла в том, что если не начнется «искреннего сотрудничества с Францией», просоветская Европа будет угрожать «западной цивилизации». По мнению сторонников интеграции, сотрудничество означало удовлетворение французских требований. Однако, с другой стороны, их коллеги из Дальневосточного сектора (позднее сектора Юго-Восточной Азии) настаивали, что целью американской политики должна быть полная независимость страны после введения какой-либо формы временного правления, способной «научить» вьетнамцев «вновь взять на себя ответственность, связанную с самоуправлением».