Тогда действительно все образовалось. Но на носу была революция 1848 года, и Штибер искал доверие у революционных вождей.

Талантливо лицедействовал Штибер. То под маской секретного агента, то под маской защитника угнетенных и обиженных, то как лазутчик в стане революционеров, то как заговорщик. Но эта вторая, лицедейская жизнь не мешала первой, в которой он оставался адвокатом солидных людей с хорошим состоянием. Ценили опыт и адвокатский талант. За пять лет почти три тысячи клиентов, щедро плативших.

Ловок и хитер был. Его прямо-таки захлестывала энергия предприимчивости. Он взялся редактировать полицейский журнал. Король посодействовал. Но скоро редакторство это Штибер выгодно развернул на себя. Готовя материалы в номер, черпал в полиции те данные, которые потом оглашались на суде против его клиентов. И, зная уже полицейские доводы, заранее выстраивал железную систему защиты. И выигрывал процесс за процессом.

Ну разве мог быть этот человек достоин роли только полицейского агента?

Его ожидало большое будущее.

К концу первой половины девятнадцатого века карта Германии была что лоскутное одеяло: 38 государств, больших и малых монархий, населяли ее пространство. Пруссия, Бавария, Саксония, Вюртемберг, Гессен и десятки других — везде короли, дворянство, феодалы, мешающие распрямить плечи нарождавшимся буржуа, недовольное крестьянство и злой пролетариат. Все враждуют, угнетенные жаждут перемен, свободы, объединения, хлеба и работы. И грянула мартовская революция 1848 года! Уличные толпы, демонстрации, собрания. И над всем лозунги дня: «За свободу!», «За единую Германию!».

В Пруссии революцию делали берлинские рабочие. Король Прусский Фридрих-Вильгельм сначала объявил, что дает либеральную конституцию, а вместо нее двинул войска. Убитые и раненые подняли колеблющихся. И тогда от короля пришло воззвание «К моим возлюбленным берлинцам». Фридрих отступил, чтобы снова напасть. Теперь уже с ним были напуганные буржуа и дворяне, жаждавшие порядка. Заморочив головы Национальным собранием, они вернули немцев в исходное положение. Пролетарско-крестьянский хаос разбился о буржуазно-дворянский порядок.

А Маркс и его соратник Энгельс, как только забрезжили революционные настроения, обосновались в Кёльне. И начали здесь издавать «Новую рейнскую газету», ибо рабочим и революции нужны идеология, организация и трибуна. С этой трибуны неслись революционные речи: королей вон, все немецкие феодальные правительства свергнуть, создать единую демократическую германскую республику! И потом заняться социализмом.

Но газета не пробилась к рабочим. А пришедшая в себя власть не могла вынести этой печатной революционной марксистской наглости. В мае 1849-го «Новую рейнскую» с треском закрыли. И Энгельс с горечью сказал: «Мы должны были сдать свою крепость, но мы отступили, унося свое оружие и снаряжение, с музыкой, с развевающимся знаменем последнего красного номера».

Маркс и Энгельс уже тогда были красными, и полиция внесла их в свои кондуиты.

Прусский король Фридрих-Вильгельм IV, натура решительная и деятельная, над событиями 1848-1849 годов размышлял на удивление долго, несколько месяцев. И все больше убеждался, что нужен воистину королевский жест, ставящий жирную черту под потрясшими страну беспорядками.

И родилась идея, достойная короля:

 — Нужен показательный процесс! Революционеров следует не только примерно наказать, но и морально осудить. Да-да, процесс нужен!

Но кто его мог организовать? И здесь король вспомнил о Штибере.

И вот уже перо выводит готическую вязь. Он пишет министру-президенту Отто фон Мантейфелю: «Не является ли Штибер той бесценной личностью, которая способна организовать освободительный заговор и устроить прусской публике долго и справедливо ожидаемое зрелище раскрытого и (прежде всего) наказанного заговора? Поспешите же, стало быть, с назначением Штибера и предоставьте ему возможность выполнить свою пробную работу. Я полагаю, что эта мысль плодотворна, и придаю большое значение ее немедленной реализации»1.

Указание монарха свято. И как бы ни морщились государственные мужи, 16 ноября 1850 года полицейский советник Штибер вступил в должность шефа прусской политической полиции. Больше всех шокирован был полицай-президент Берлина К. Хинкельдей, которому фигура Штибера, «такого всеми презираемого негодяя, на роль борца за трон и алтарь казалась все-таки слишком грязной»2. Он потом, правда, понял, насколько прав оказался король, когда выбрал Штибера.

Революция в Пруссии парализовала политическую полицию. В нее надо было вдохнуть новую жизнь. Этим сразу и занялся Штибер. Благо было с кого делать эту жизнь — с полицейских служб Франции, Австрии и Британии. Германия заведомо отстала от общеевропейского уровня преследований демократов. Надо было наверстывать, и Штибер едет в Лондон, потом в Вену, оттуда в Париж. Официально знакомится с досье на немецкую эмиграцию, но больше изучает полицейскую систему. Она приводит его в восхищение, и он спешит поделиться впечатлениями с Хинкельдеем: «Политическая полиция у нас должна быть непременно иначе организована. По сравнению с Францией, Австрией и даже Англией мы в этом отношении отстаем. Даже в Англии имеется хорошо организованная политическая полиция, без которой сейчас просто не обойтись... И вообще, во время этой теперешней интересной поездки я убедился в том, что у нас сейчас в Пруссии слишком много свобод. Прусское судопроизводство, например, самое свободное в мире. В Пруссии председатель суда присяжных никогда не имеет права высказывать свое мнение и перебивать защитника, тогда как в Англии председатель королевского суда совершенно открыто навязывает присяжным свое мнение и постоянно ставит защитника на место. Во Франции вскрытие писем организовано официально, в Англии же, похоже, это делается еще бесцеремоннее... Австрийское государство, насквозь гнилое и дряхлое, держится исключительно благодаря своей бюрократии. В Австрии на каждого политического подозреваемого уже на протяжении 20 лет существует досье, я бы сказал, его ипотечная книга, у нас же такие материалы нигде не собраны и не организованы»3.

Буквально за несколько месяцев Штибер ставит оперативную, сыскную работу. Прежде всего создает основу сыска — агентуру, находит способных людей, объясняет, уговаривает, учит. Заводятся многочисленные досье на рабочие и демократические организации, действующие в Пруссии, в сопредельных странах и даже в Америке. Целый аппарат работает над пополнением папок мышиного цвета со штампом «секретно» или «сверхсекретно», в алфавитном порядке умостившихся на стеллажах в тайной Главной регистратуре берлинского полицейского управления. С немецкой педантичностью обрабатывается информация из прессы, агентурными донесениями пополняются картотека и именные указатели. Штибер и его шеф, полицай-директор Шульц, регулярно просматривают донесения агентов, расписывают их по тематическим досье, тщательно отделяя при этом сведения, которые не должны попасть в полицейские управления других германских государств. На основании агентурных сообщений Штибер составляет еженедельные сводки для правительства о состоянии оппозиционных движений и партий.

Полицай-президент Хинкельдей сквозь зубы молвит министру внутренних дел:

 — Штибер, этот прохвост, дело знает, полицию наладил.

Усилия Штибера подвигли Хинкельдея организовать централизованное межгосударственное германское «Объединение служб безопасности для поддержания общественного спокойствия и порядка», куда вошли руководители германских полицейских служб. Тогда все участники Объединения договорились обмениваться информацией, проводить полицейские конференции, чтобы иметь полную картину о демократическом и рабочем движении, о политической эмиграции на всей территории Германии и Европы. А сводки Штибера и Шульца пошли в полицейские управления всех немецких государств.