К осени Центральная Россия стала вулканом. Но все решал Петербург. В большой стране захват власти должен идти от центра. А Петербург колотила дрожь. Дрожь Зимнего дворца, где сидел Николай II, дрожь градоначальника, дрожь Департамента полиции и Петербургского охранного отделения.

 — Делайте же что-нибудь! — срывался на крик губернатор Петербурга генерал Трепов при очередном докладе директора Департамента полиции интеллигентного Алексея Александровича Лопухина. — Кто может положить конец этой революционной вакханалии, кто может заставить работать охранное отделение?!

И тогда Лопухин выдавил:

 — Полковник Герасимов, начальник Харьковского охранного отделения. В этой обстановке — только он.

Лопухин знал Герасимова как твердого начальника охранной службы, чуждого идеям Зубатова покорять революционное движение гибкой политической игрой.

К началу 1905 года охранные службы империи пребывали в состоянии смятения и разброда. Симптомы этого появились уже в 1903 году, после смещения Зубатова с должности начальника Особого отдела Департамента полиции. Полицейская система России теряла стратегические цели, не могла определиться в методах борьбы. Полковник Герасимов, пожалуй, единственный из руководителей сыска, изначально был ярым противником Зубатова, противодействовал ему как мог. Столкнулись два сыскных мировоззрения. Одно — политические интриги, комбинации, игра с революционерами за обладание рабочим классом; другое — выявление руководящих центров политических партий и контроль их деятельности, при необходимости аресты. В определенный момент власть испугалась зубатовских нововведений, испугалась необычности методов, испугалась политической игры.

После изгнания Зубатова, аппарат сыска империи, ориентированный на его идеологию, укрепленный его людьми, хватил паралич — «вождь» ушел, подданные не знали что делать. А созданные им «зубатовские» рабочие общества начали искать себя в революционной стихии. При бездействии полиции страна шла к катастрофе. И тогда Лопухин вспомнил об Александре Васильевиче Герасимове.

Император очень надеялся на петербургского губернатора Дмитрия Федоровича Трепова. Николай II считал, что только тот способен остановить революционную смуту. Ему и отдал на откуп всю внутреннюю политику в империи. Боевой генерал еще с русско-турецкой войны, импозантный, решительный, во внутренних политических делах он чувствовал себя некомфортно. Ума хватило — сделал своим политическим советником Петра Ивановича Рачковского.

О, это была весьма заметная фигура в российском охранном деле. Творческая, интриганствующая, циничная. Сам из дворян, образование только домашнее. Первая служивая должность — сортировщик киевской почтовой конторы, а потом все больше в канцеляриях губернаторов: киевского, одесского, варшавского. Пробовал себя в литературном деле, получилось. В журнале «Русский еврей» заведовал редакцией. И вляпался в историю с неким Мирским, что покушался на жизнь генерал-адъютанта Дрентельна. Полицейский следователь за несколько минут объяснил, чем грозит для него, Рачковского Петра Ивановича, укрывательство террориста. И он сделал тогда ловкий ход предложил себя в полицейские агенты. Тайная служба пошла споро. Уже в 1884 году он заведовал в Париже заграничной агентурой российского политического сыска. Именно он разыскал на старой парижской улице Рю-дю-Мэн квартиру, в которой обитал убийца подполковника Судейкина Сергей Дегаев. Он долго помнил это свое первое заграничное дело. Но главное — он создал систему информирования о русской политической эмиграции, ее связях с революционным подпольем в России. Восемнадцать лет в Париже! Он свой в кабинетах французских министров и полицейских чиновников. Неугодных ему он убирал их руками. В круговерти дел не забывал и себя. Биржевые дельцы — лучшие друзья. Игра на бирже и круглые счета в банках. Умел.

А в 1902 году опять вляпался — написал, черт дернул, письмо вдовствующей императрице Марии Федоровне, матери монарха Николая II, о том, что ее сын путается с французским гипнотизером, мастером спиритизма Филиппом, агентом масонов. Николай рассвирепел: сыскной чиновник лезет в личные дела императора! Уволили тогда Рачковского из Департамента полиции. Да вслед еще проверку дел его назначили.

Но Трепов любил Рачковского. Кто их познакомил — загадка. А любил за изворотливый стратегический ум, за легкий отзывчивый нрав. Когда император возложил на Дмитрия Федоровича внутренние дела, еще острее тот почувствовал, как ему нужен Петр Иванович. В роли советника, консультанта, предсказателя. И пошел просить Николая вернуть Рачковского на службу. Уговорил. В начале 1905 года тот стал заведовать политической частью Департамента полиции, да еще на правах вице-директора. И в этом ранге выполнять еще и специальную задачу — курировал деятельность политической полиции в Петербурге.

Но когда начались кровавые дела и нужно было действовать, Трепов понял, что охранным отделением Петербурга должен руководить человек действия, мастер сыска с волей боевого офицера. Иного выбора надвигающаяся революция не оставляла. И когда Лопухин предложил ему Герасимова на Петербургское отделение, он уже понял и другое: революция — это политика, и безопасность власти — тоже политика. И поэтому пусть у Герасимова будет политический советник Рачковский.

Политический игрок Рачковский и жандармский полковник Герасимов не ужились. «Тоже мне, светило», — мысленно клял его Герасимов. «Светило» разочаровало неумением поставить розыск, найти, арестовать, в крайнем случае ликвидировать. Он все напирал на деньги: этому нужно дать; того можно купить; тому показать через агента, сколько бы он получил, если бы сделал то, что нам нужно.

Гибкость, вариативность, политические комбинации Рачковского раздражали полковника. Он видел в нем продолжение Зубатова, и это усиливало неприятие. В спорах с Рачковским ему приходилось буквально проламывать свою стратегию и тактику.

Почти каждый день Герасимов докладывал обстановку Трепову. А из угла треповского кабинета сверлил его взглядом политический советник Рачковский.

17 февраля 1905 года Герасимов вступил в должность начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице. Таким было полное название Петербургского охранного отделения. Пришлось заниматься двумя делами сразу: ломать оперативные порядки в отделении и познавать революционную ситуацию в столице.

В Петербурге его поразили не столько революционные агитаторы и ведомые ими массы трудового люда, сколько бешеная активность интеллигенции. Еженедельно рождались организации, объединения, союзы инженеров, профессоров, учителей, врачей, адвокатов, и даже чиновников. Потом они объединились в Союз союзов со своим центральным комитетом. И тот немедленно вполз в политику. Презрев профессиональные интересы, комитет возглавил антиправительственное движение интеллигенции. Дискутировались политические вопросы, вырабатывались программы и выдвигались лозунги. Причем не в пользу монархии, а откровенно республиканские. Эти интеллигентские союзы вели себя как политические партии, а центральный Союз союзов, по сути, стал теневым правительством. И идея у него была понятна и привлекательна для интеллигенции: власть на платформе объединения людей всех профессий.

На очередном докладе у Трепова Герасимов ставит вопрос о ликвидации союзов. Рачковский, как всегда из угла треповского кабинета, брюзжит:

 — Будет слишком много шума.

 — Шум менее вреден, чем их настоящая деятельность. Они уже так раскачали ситуацию, что еще немного и она станет неуправляемой.

Сошлись на том, что арестованы будут только руководители центрального Союза союзов, и их антигосударственная деятельность будет достаточно задокументирована. Полумера, конечно, но большего Герасимов «выбить» из Трепова не мог.