Эко бросается на нее! Пытается вырвать левый глаз трехпальцевым захватом, будто клешней. Промахивается, но акула подается назад. Отступает футов на тридцать, чтобы собраться с мыслями.
Опять подплываю к Эко. Молодец, ты ее крепко напугала.
Второй раз не получится. Одного из нас она схватит.
Что будем делать?
Пока она будет меня есть, уплывай как можно быстрее.
Шуточки шутишь?
Эко глядит на меня.
Прощай. Не забывай, что на твоих плечах судьба всего мира. Когда придет твой час, вспомни обо мне и крепись!
Эко, прекрати толкать геройские речи. Пора сваливать.
Поздно. Акула плывет прямо на нас.
Эко кидается ей навстречу. Предлагает себя на первое. Должен ли я ей помогать? Или надо удирать? Перед глазами возникает папа — он приказывает мне бежать и отстреливает себе ногу, чтобы до меня дошло, насколько все серьезно. Он пожертвовал жизнью ради меня. Чтобы я уцелел. Ради высокой цели. Если я сейчас погибну, то все окажется зря.
Поэтому я начинаю всплывать. И останавливаюсь.
Нельзя ее здесь бросить.
Плыву обратно.
Акула делает выпад, Эко еле успевает увернуться. Ну у нее и реакция.
Однако у акулы реакция еще лучше. Один раз Эко удалось ускользнуть, но зверюга заходит с тыла.
Широко разевает зубастую пасть. Обед начинается.
Хватаю ее за задний спинной плавник. На ощупь как костистый наждак. Делаю борцовский захват. Налегаю изо всех сил и пытаюсь выдрать плавник.
Акула забывает про Эко. Пытается сложиться пополам и укусить меня. Но себя за спину не укусишь. Решает меня стряхнуть. Закручивает безумную спираль на бешеной скорости.
Выпускаю плавник, отлетаю в сторону вверх тормашками. Оглушило. Прихожу в себя. Разворачиваюсь.
Акула глядит на меня с благородным негодованием: я тут, понимаешь, идеальный пожирательный механизм на вершине пищевой пирамиды, а ты мне голову морочишь!
Эко подплывает ко мне.
Теперь тебе не уплыть. Она хочет тебя съесть. Придется с ней драться.
Вроде бы драться с акулой под водой бессмысленно.
Да.
Выбора нет. «Челюсти-восемь».
Двадцать футов. Пятнадцать. Огромная пасть распахнута. Десять футов. Эти зубья пилы — моя судьба. Проговариваю про себя молитву. Пусть все закончится как можно быстрее. Пять футов…
БУМ! Подводный взрыв. Акула заваливается набок. Не успевает она опомниться, как снова — БУМ! Дельфины! Целая стая! Огромная! Несутся к акуле и бьют ее спинами прямо в брюхо! Любой из них в одиночку против акулы ничего не может. Но стоит ей развернуться к кому-то одному, как другой дельфин бьет ее снизу. БУМ! БУМ! БУМ!
Акула понимает, что с нее хватит. И в ярости уплывает.
Эко! Она уплыла! Мы ее победили!
Она вернется. Акулы никогда не уклоняются от драки. Нужно уезжать отсюда скорым поездом.
Это как?
Хватайся.
К ней подплывает дельфин. Второй дельфин останавливается передо мной. Обаятельное животное. Тело стройное, но крепкое. Серый со светлыми пятнами. Дружелюбная морда с белыми губами. Смотрю, как Эко крепко обнимает дельфина со спины. Обнимаю своего. Куда удобнее, чем хватать акулу. Шкура гладкая. Словно итальянская замша. Ну, рыбонька, поехали.
Дельфин не двигается. По-черепашьи я говорить не умею. По-дельфиньи, видимо, тоже.
Готов? — спрашивает Эко. Информирует дельфинов.
И мы трогаемся.
Мощная машина, ровный ход. Двадцать, тридцать, сорок миль в час. Остальные дельфины мчатся рядом. Как будто мы вместе купаемся. Скачут.
Вода становится теплее. Видно солнце. Оранжевый шар за сине-зеленой завесой. Мы на поверхности.
Несемся на живых скутерах. Неописуемая радость. Мы живы! Мы видим солнце! И едем на веселых дельфинах. Которые умеют выпрыгивать в воздух на пять футов и, шутя крутанувшись полтора раза, входить в воду, совсем не поднимая брызг.
Ой, рыбонька, так не надо!
Но на самом деле мне это нравится, и им тоже, и мы прыгаем и ныряем всю дорогу до берега. Дельфины выносят нас на мелководье. Резвятся вокруг, когда мы идем по полосе прибоя. Трутся о колени. Проскальзывают у ног.
— Эко, поблагодари их за меня. Они спасли нам жизнь.
— Сам поблагодари.
— Не умею.
— Ты можешь с ними разговаривать, надо просто постараться. Они не глупее тебя, только другие. Попробуй.
— Я пробовал. Не получается. — И очень жалко, между прочим.
И вот мы на берегу, смотрим, как серые плавники устраивают нам прощальное представление, скачут, носятся туда-сюда. А потом исчезают.
Эко одевается. Я гляжу на волны.
— Спасибо, — говорю я ей, когда она натягивает футболку. — Я этого не забуду. Я такого никогда в жизни не видел. Это было потрясающе.
Она кивает. Подходит ко мне. Тоже смотрит на волны.
Между нами появилась непонятная связь. То ли потому, что мы вместе пережили опасное приключение. То ли потому, что начали понимать друг друга. Как хотите, а у нас с моей ниндзя романтический момент.
Она почти никогда не называет меня по имени, но сейчас делает мне сюрприз — шепчет:
— Джек…
— Что?
Она смотрит не на меня. Она смотрит на Атлантику. В ее голосе — непривычные чувства. Нежность и ранимость.
— Почему ты вернулся, когда акула напала на меня?
— Решил, что бросать тебя одну — это неправильно.
— Понятно. Ведь мы же не друзья, да?
— Ну, не совсем, — признаюсь я.
— Можешь говорить правду. Я тебе даже не нравлюсь. Да и почему я должна тебе нравиться? С того самого дня, как я набросилась на тебя в сарае, я только и делаю, что мучаю тебя и командую. Так почему же ты вернулся и рискнул ради меня жизнью?
Она поворачивается ко мне. В серых глазах — Атлантика. Глубина. Одиночество. У меня кружится голова, и мне хочется сказать ей что-нибудь теплое. Ласковое. Поцеловать ее.
— Я бы сделал это ради кого угодно, — говорю я вместо этого. — Меня так воспитали: я не могу удирать, как заяц, когда ради меня рискуют жизнью.
Эко кивает.
— Ясно. Я так и думала. Романтике конец.
— Домой мы побежим. По колено в воде. Так труднее.
— Но дотуда же пять миль!
— Не можешь бежать — ползи! — рявкает мой сержант. И мчится прочь.
Я бегу за ней. Дело прежде всего.
28
Когда мы возвращаемся домой, Эко первым делом несется к своему голубому кубу. Сегодня она сидит над ним довольно долго. Приходит недовольная.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Ничего. Иди спать.
— Нам угрожает опасность?
— Просто плохой прогноз погоды. Спокойной ночи.
Лежу в постели. Если уж Эко что-то огорчило, то это точно не переменная облачность. Какой-нибудь тайфун ее бы даже обрадовал. Мой сержант с природой на «ты». Даже с ее неприятной стороной — вроде змей и акул. Живо вспоминаю наши приключения под водой. Не знал, что океан — это так красиво. Гораздо красивее суши — глубже и слоев больше.
Интересно, что Эко имела в виду, когда говорила, что люди — отвратительное племя. Что мы все погубили. Как мы умудрились? При чем тут я? Эко была готова отдать за меня жизнь. Как папа. Почему? Что именно сломалось и почему я должен это чинить? Как мне вообще за это браться, если я знаю гораздо меньше, чем они?
Ночь неестественно тихая. Безветренная. Умиротворенная. Как будто небо всосало все поглубже, прежде чем выплюнуть. Вообще-то Эко, возможно, говорила правду — хотя бы отчасти. Похоже, погода действительно испортится.
Может быть, в тропиках Северной Атлантики назревает ураган? Собирается с силами. Медленно, неумолимо, неотвратимо надвигается на Джека Даниэльсона на Атлантическом кладбище.
И тут я начинаю нервничать. Болотам не полагается вести себя так тихо. Насекомые и лягушки примолкли неспроста. Знают — что-то будет. Прячутся. Ищут глину, в которую можно зарыться. Бревна, под которые можно забиться.
А я весь как на ладони. Ни тебе глины. Ни бревнышка. Только трехэтажный дом, в котором Джек может спрятаться, и голубой куб, который нас предупредил.