А как их экранировать?

Вместо того чтобы направлять их наружу или пускать плавать, словно бумажные кораблики, обрати их внутрь. Ты довольно легко научился их посылать. Значит, сможешь и экранировать.

Высматриваю в себе заграждающий механизм. Теперь я вижу, что происходит, и понимаю, что имел в виду Джиско. И где это искать.

Ну вот. Нашел.

Почему мне никто об этом не рассказывал?

Так раньше никто и не пытался читать твои мысли. Ты вырос среди поколения, пребывающего в состоянии телепатической невинности. Товарищи детских игр не пытались настроиться на твою волну.

Но мои родители это умели. Правда? Они были как ты и знали, как это делать, не хуже тебя. Верно?

К сожалению, дружище, да. Но они любили тебя и хотели только хорошего. Полагаю, знать, что ты думаешь, было очень полезно, чтобы тебя оберегать.

Так вот как им это удавалось. А я-то удивлялся. В те несколько раз, когда я пытался нарушить их правила.

Один раз я спрятал два косяка с марихуаной в старом ботинке на дне платяного шкафа. Мама по чистой случайности их нашла. «Джек, ты нас огорчаешь». Месяц не имел права никуда ходить, кроме школы.

В другой раз ребята из команды договорились ночью погонять на машине. Я собирался выскользнуть из дома, чтобы встретиться с ними в условном месте.

Папа по чистой случайности проснулся и спустился в кухню за стаканом молока.

— Куда это ты, сынок? Уже поздно.

— А… э… да вот молочка попить захотел, как ты. Душная какая ночь, правда? Во рту пересохло.

— Точно. Садись, поглядим, что показывают в «До и после полуночи».

— Как тебе удается всегда меня придавливать? — спросил я однажды маму.

— У тебя на лице все написано, — рассмеялась она. — У таких славных мальчиков иначе не бывает. Входит в программу.

На лице все написано… Фигушки, мама. Ты читала мои мысли. Вообще-то это некрасиво, тебе не кажется? Как чужие письма читать.

Боже мой! А фантазии с участием Пи-Джей жаркими летними ночами?!

И еще другие фантазии — с участием команды болельщиц с помпонами… Все эти жуткие глупости, которые то и дело приходят в голову мальчишкам. Мама с папой все это читали.

Притормаживаю у перекрестка. Лорду Кардигану не приходилось с таким сталкиваться. Мне вдруг становится нехорошо. Нет, не тошнит. Просто ощущение, что меня предали. Грусть. Злость. Обида. Бессилие. Ощущение, что я ничего не могу и мной вертят как хотят.

Что с тобой?

Прочитай мои мысли — поймешь.

Не надо так.

А пошел ты.

Смотрю на дорожный знак. Поворот на главную дорогу. Шоссе на Вашингтон.

Ты куда? Мы ехали по правильной дороге.

Эта тоже ведет на юг.

Но не напрямик. Мы теряем время.

И что? Кажется, в Китти-Хокс нас никто не ждет. Никогда не бывал в Вашингтоне и хотел бы поглядеть, как там. Посмотреть на Белый дом. И Капитолий. Будут возражения?

Я тебе запрещаю! Это ошибка!

Может быть, но это моя ошибка. Моя. Личная. Помнишь, кто я такой? Лично я? Джек Даниэльсон. Мне надоело слушаться чужих законов, делать то, что мне велят другие, давать им фору и позволять собой вертеть. Теперь я тут главный. Если хочешь ехать со мной дальше, оставь свои запреты при себе и постарайся насладиться ролью туриста.

А если нет — вылезай прямо здесь.

Вашингтон, три часа ночи. Спящий город. Пустой город. И до обидного неосведомленный. По идее, это должен быть сверхбдительный и суперосведомленный гиперцентр информации. ФБР. ЦРУ. Пентагон. Средоточие современных разведывательных технологий. Твердыня безопасности. Которая защищает граждан от любой угрозы, как внешней, так и внутренней.

А на самом деле здесь никто и понятия не имеет, что происходит. Ставлю мотоцикл на Пенсильвания-авеню. Гляжу на Белый дом. Очень хорош в лунном свете. Линкольн, Теодор Рузвельт, Франклин Делано Рузвельт, Джон Фицджералд Кеннеди — все они жили здесь.

Нынешний президент дрыхнет себе без задних ног. Интересно, что ему снится? Очередной прием в честь премьер-министра Гдетотамии? Или грядущие промежуточные выборы и придется ли ему произносить очередную агитационную речь в Дубьюке?

Борюсь с искушением забарабанить в двери и поднять его среди ночи.

Здравствуйте, мистер президент, это я, Джек Даниэльсон из Хедли-на-Гудзоне. Продерите глаза, сэр. Оторвите задницу от кровати. Они здесь. Повсюду. Гормы. Нетопыри. Охранники с лазерными пистолетами на Пенсильванском вокзале. Они крошат друг друга в капусту во всех ваших пятидесяти штатах! Сделайте что-нибудь!

Что вы предпримете, сэр? А я откуда знаю? Вы же президент, а не я… Я исполняю долг гражданина Соединенных Штатов. Принес вам ключевые сведения. А теперь делайте свое дело, защищайте меня. Потому что полиция в Хедли меня не защитила и нью-йоркские копы тоже не могут, но вы же президент, вы-то все можете.

Но, конечно, стучать в дверь я не буду. Я же знаю — он мне не поможет. Он ничего не знает. Потому-то и храпит. Да, в его государстве идет война, но это тайная война, которую ведут люди и существа, обладающие куда большим могуществом, чем он сам. Свидетельство их превосходства — хотя бы то, что они всё знают о его мире, а он не имеет ни малейшего представления даже об их существовании.

Вот я и стою, и меня так и подмывает подбежать к воротам и от души их пнуть.

Просыпайтесь, мистер президент. ПОМОГИИИИИИТЕ!

И пытаться не стоит. Ничего не выйдет. Решат, что я с приветом. Ах, гормы и нетопыри? Конечно-конечно, мистер Даниэльсон. Секретная служба приготовила для вас чистенькую уютную камеру. Пройдемте. Какая у вас элегантная кожаная куртка — а где правый рукав?

Дует ночной ветерок. Стою рядом с мотоциклом. Джиско сидит в коляске и тоже глядит на дом номер 1600 по Пенсильвания-авеню. Я смотрю, а он качает головой.

Ты там как, малыш?

По-моему, это ты что-то загрустил.

И кто чьи мысли читает? Просто я думаю об упущенных возможностях, мой милый дурачок.

А кто что упустил?

Забудь. Может, поедем?

Съезжаем с авеню. Улицы темны и по большей части пусты. Объезжаем парки вокруг дорогих нашим сердцам символов национальной гордости. Пруд отражает мерцание миллионов звезд. Разные памятники. Линкольн — печальный и мудрый. Монумент Вашингтона, крайне недвусмысленно символизирующий мощь страны. Едем по восточной стороне Эспланады, пока гигантский купол Капитолия не заслоняет ночное небо.

Паркуемся на углу южной террасы. За спиной высится великолепная колоннада Капитолия. Слезаю с мотоцикла и дальше иду пешком. Джиско трусит рядом.

Останавливаюсь на краю террасы. На протянувшуюся далеко внизу Эспланаду ведет уступами уйма мраморных ступеней. Стою и гляжу на спящий город. Две тысячи лет назад говорили, что все дороги ведут в Рим. Теперь все дороги ведут сюда.

Это Рим моего мира, хитросплетение власти, гарантия безопасности для страны и планеты. Что бы ни случилось, здесь все исправят. Кто бы ни напал, здесь отразят любое нападение.

Вдали видна россыпь огней — дома, деловые центры, правительственные учреждения. Почему-то я ощущаю свою связь со всем и всеми в этом городе — с Белым домом, который только что видел, с Капитолием за спиной, с Пентагоном и штаб-квартирой ФБР, с тысячами людей, благодаря которым движется мощный механизм страны и которые сейчас мирно дремлют в Джорджтауне, Арлингтоне и Бетесде.[11]

Я тоже из их числа. Меня приучили им доверять. Но помочь мне они не могут. Вышло так, что я влип в это дело один-одинешенек.

Джиско тоже глядит на город и качает головой. Спрашиваю его, чем он так расстроен.

Спят. Идиоты! Могли бы все исправить. У них были для этого силы, средства, возможности. А они ничего не сделали. Зашоренные дураки!

О чем это ты? Кто мог все исправить?

Джиско не отвечает. Печальная собачья морда. По-прежнему в красной бандане. Что-то не то в этих его словах, и особенно в прошедшем времени. Пытаюсь это понять…