— Какое, если можно спросить? — Свидетельские показания.

— Свидетельские показания? — удивился Сирано.

— Да, показания цыгана Бен-Жоеля и сестры его Зиллы.

— Ну, слава Всевышнему, я спасен! — воскликнул Мануэль.

— О легковерное дитя, неужели ты еще ничего не понимаешь? — с досадой спросил Сирано.

Действительно, Мануэль еще не понимал глубины бездны, в которую его тащили.

Дверь отворилась, и на пороге появились Бен-Жоэль и Зилла. Мануэль рванулся было к ним, но, всмотревшись в их лица, отшатнулся, бледнея: лицо Бен-Жоеля было пасмурно, как осеннее небо, Зилла же казалась холоднее льда. Лишь в эту минуту несчастный юноша понял все и почувствовал, что гибель его была неизбежна. Сирано же, успокоившись, уселся в удобной позе и приготовился терпеливо слушать роли новых актеров.

Цыгане остановились на пороге.

— Подойдите ближе и расскажите всю правду, — проговорил судья важным голосом.

Окинув быстрым проницательным взглядом все общество, Бен-Жоэль тихо подошел к столу, у которого восседал Жан де Лямот, и сказал смиренно:

— Я уже признался вашей милости в своей вине, и теперь покорно жду вашего благосклонного суда.

— Хорошо, об этом мы поговорим потом, теперь же скажите, узнаете ли вы этого господина?

Цыган взглянул на Людовика де Лембра, на которого ему показал судья, и просто ответил:

— Да, это Мануэль, мой товарищ!

— Прекрасно, ваша правдивость зачтется вам в ряд смягчающих вину обстоятельств. Теперь расскажите этому уважаемому обществу, так же как вчера рассказали мне, что побудило вас выдать вашего товарища Мануэля за графа де Лембра.

— Да, изволь сейчас же все это рассказать, бездельник, так как твоя жульническая проделка больше всего обрушилась на меня, — добавил Роланд.

— О, господин судья, вина моя весьма простительна, — отвечал цыган шутливо. — Случай столкнул меня с господином Бержераком, и господин Бержерак по каким-то признакам предположил, что Мануэль — это граф Людовик де Лембра. Я, конечно, воспользовался благоприятным случаем, чтобы составить счастье одному из моих братьев, в надежде, что и на мою долю перепадет малая толика деньжат, благо Мануэля нельзя назвать ни неблагодарным, ни скупым.

Мануэль совершенно растерялся и стал уже сомневаться даже в себе самом.

— Однако это дьявольская интрига, — заметил прево.

Сирано, молча слушавший признание цыгана, при последних словах быстро вскочил со своего места и, подойдя вплотную к Бен-Жоелю, грозно проговорил:

— Послушай, проклятая египетская змея, кого ты думаешь обмануть? Ведь все твои козни будут выведены на чистую воду!

Согнувшись с насмешливым смирением перед Сирано, цыган смело сказал:

— Мои слова — чистейшая правда, сударь.

— Лжешь! — с негодованием воскликнул Мануэль, выходя из оцепенения. — У тебя даже есть письменные доказательства моего происхождения.

— Да, да, они находятся в фамильной книге старика Жоеля. Советую вам, господин судья, обратить внимание на это обстоятельство, — проговорил Сирано.

— Книга, о которой вы говорите, знакома вам? Вы ее видели? — злобно улыбаясь, спросил судья.

— Нет, не видел.

— Так, может быть, хоть вы видели? — обратился судья к Мануэлю, пожимая плечами.

— И я тоже не видел ее, но, хотя я и не интересовался ею в то время, при мне так часто упоминали о ней, что я никогда не сомневался в ее существовании, — ответил Мануэль, опуская голову.

— Вы не видели этой книги по весьма простой причине: ее никогда не было! — проговорил прево резко.

На этот раз в голове Сирано мелькнуло сомнение, одно мгновение он недоверчиво смотрел на Мануэля, но это колебание длилось лишь минуту, и он даже устыдился этого минутного сомнения, извинительного ввиду загадочности всей этой истории. Сирано лишь в эту минуту понял всю гнусность Бен-Жоеля и, взяв его грубо за плечо, спросил, задыхаясь от негодования, клокотавшего у него в груди:

— Так это правда?

— Да, это правда.

Роланд торжествовал. В этот решающий момент все, на кого он рассчитывал, не обманули его ожиданий.

— Господа, вы видите теперь сами, на каком подлом, жалком основании было построено это здание лжи и коварства, — обратился он к гостям — Право, я сыграл в этой комедии роль какого-то безумца, так наивно поверив на слово этому проходимцу К счастью, все это легко исправить, и моя легковерность не принесет мне много потерь.

— О, будь проклят тот день, когда ты вытащил меня из моей нищеты! — воскликнул Мануэль, хватая руку своего друга.

— Еще один вопрос, — сказал судья, заинтересованный своим исследованием — Известна ли вам, Бен-Жоэль, история похищения Людовика де Лембра и Симона Видаля?

Вместо ответа цыган утвердительно кивнул головой.

— Стало быть, этот человек, которого вы называете Мануэлем, это?..

— Это Симон Видаль.

— Ну а где же то похищенное дитя, Людовик де Лембра? Что с ним?

— Он умер восемь лет тому назад, в таборе моего отца. Вот все, что известно мне об этом ребенке, — ответил Бен-Жоэль дрожащим голосом.

— Вы еще должны знать кое-что.

— Что же именно?

— Вам должно быть известно, участвовал ли Мануэль в ваших честолюбивых планах.

Бродяга медлил с ответом: где-то в глубине души голос чести подсказывал ему правдивый ответ.

— Не губи его! — шепнула Зилла.

— Помни! — проговорил Роланд, проходя мимо.

Очутившись между двух огней, цыган стоял в нерешительности. Он прекрасно понимал, что прямой расчет был охранять интересы графа, но в то же время боялся раздражить Зиллу, зная, что одно ее слово могло погубить их.

— Ну, отвечайте, был ли Мануэль вашим соучастником и сообщником в этом деле? — спросил судья.

Этот суровый окрик прервал колебания Бен-Жоеля, и он решительно проговорил:

— Да, Мануэль был моим соумышленником.

— Негодяй! И ты еще так подло, нагло лжешь! Зилла, дорогая моя, ты ведь все знаешь! Ты видишь, судья ошибается, объясни же, скажи ему всю правду. Спаси меня, моя дорогая! — страстно проговорил Мануэль.

Но Зилла, нахмурившаяся было при заявлении брата, теперь снова приняла бесстрастно-холодный вид и, не поднимая глаз, сухо ответила:

— Ни вы, ни мой брат не посвящали меня в свои дела, я не могу ни защищать, ни обвинять.

Мануэль хотел было еще что-то сказать, но судья сухо прервал его:

— Мануэль, вы обвиняетесь в покушении присвоить себе титул и имя графа Людовика де Лембра. Это, как мне кажется, вполне доказано. В ожидании решения суда вы будете заключены в тюрьму, — сказал судья, делая какой-то знак.

В ту же минуту дверь отворилась, и в зал вошел полицейский в сопровождении двух солдат.

— В тюрьму?! — воскликнул Сирано. — Ну нет, это уж слишком, черт возьми!

— Прошу замолчать! Исполняйте ваши обязанности, — обратился прево к полицейскому.

Исполнитель судебной власти поспешно подошел к Мануэлю, требуя его шпагу. Молодой человек бросился в объятия Сирано и, подавляя слезы обиды и стыда, подступавшие к горлу, медленно отстегнул шпагу от пояса и подал ее Бержераку.

Сирано спокойно принял от него оружие и, учтиво протягивая его полицейскому, проговорил сдержанным тоном:

— Это, что бы там ни говорили, шпага дворянина, примите ее с должным уважением! Ну а что касается вас, господин судья, то если вы сказали свое последнее слово, то это еще не значит, чтобы и мне нечего было больше сказать. Товарищ, не робей, смело иди в свое чистилище; не бойся, я свободен и у меня ключ твой в рай! — сказал Сирано, сильно пожимая руку Мануэлю.

Произнеся эти загадочные слова, Сирано весело повернулся на каблуке и снова уселся на свое место, к величайшему изумлению Роланда и судьи, недоумевавших перед таким хладнокровным отношением к окончанию всей этой истории.

— Прощайте, забудьте меня; жизнь моя погублена теперь навеки! — проговорил Мануэль, подходя к Жильберте; он хотел еще что-то добавить, но слезы подступили ему к горлу, и он, чтобы не разрыдаться, быстро выбежал из зала, сопровождаемый полицейским и солдатами.